Золотой век

А иногда, хоть и редко, находил на Пустошкина такой стих, что он облагал крепостных тяжелым оброком и, чтобы получить оброк, брал за неплатеж у мужика все, что только находил себе нужным, или приказывал продать за бесценок последнее скудное достояние мужичка.

Таким-то переменным или непостоянным нравом обладал помещик Пустошкин, вдовец лет сорока на вид, довольно здоровый и плотный, с окладистой черной бородой, начинавшей уже местами седеть; лицо его было довольно приятное, взгляд больших голубых глаз нежен и ласков, но в минуту гнева этот взгляд заставлял дрожать многих.

Княжна Ирина Алексеевна сильно заблуждалась, найдя его похожим на разбойника; разбойничьего во всей фигуре Пустошкина ничего не было; напротив, он был довольно привлекательный мужчина и с первого взгляда на него располагал в свою пользу.

Одевался Пустошкин тоже как-то странно: постоянной его одеждой был простой суконный кафтан, подпоясанный красным кушаком; на голове носил он низкую мерлушечью шапку; зимой поверх кафтана он надевал простой овчинный полушубок и в таком наряде ездил и в город, и представлялся губернатору.

Странный нрав Егора Пустошкина был хорошо известен губернатору и другим властям.

На все причуды Пустошкина смотрели сквозь пальцы, а причуд у него было немало.

Жил он замкнуто в своей лесной усадьбе, сам редко куда выезжал и к себе принимал неохотно.

Да к Пустошкину боялись и ездить; приедешь к нему на несколько часов, а прогостишь несколько дней волей-неволей.

Выедет гость из усадьбы Пустошкина тогда, когда захочет сам хлебосольный хозяин… Не подумай собираться уехать против его желания — не выпустит, привяжет лошадей, экипаж гостя в сарай запрет, а ключи себе возьмет.

Какому-нибудь гостю-помещику недосуг гостить, а он «плачет» да гостит; ничего не поделаешь.

Иной бедняга гость со слезами просит выпустить из усадьбы, ссылаясь на рабочую пору.

— Помилуй, дорогой хозяин, выпусти… ведь самому тебе ведомо, пора рабочая… мужики без меня и работать на поле не будут… отпусти Христа ради, — в пояс кланяясь, просит гость у Пустошкина.

— А зачем ко мне приехал?.. Звал я тебя, звал?.. Ну, что молчишь, сказывай! — чуть не кричит на гостя ласковый хозяин…

— Звать не звал!.. Без зова я приехал… проведать тебя, о твоем здоровье узнать…

— Ну, так и гости, и справляйся всякий день утром и вечером о моем здоровье…

— И погостил бы, да недосуг… убыток большой понесу… мужики работать не станут…

— А сколько ты убытку считаешь за день?

— Да немало, пожалуй, рублей десяток будет.

— Есть о чем разговаривать, ты всякий день, гость дорогой, будешь от меня получать по десяти рублей за все время, пока у меня гостишь в усадьбе, — говорил Пустошкин.

Гость не смеет больше возражать и соглашается. Пустошкин держит его неделю, две и больше. Наконец гость начинает надоедать Пустошкину и он ему бесцеремонно говорит:

— Ну, теперь можешь отправляться восвояси, получай с меня за всякий день по десяти рублей и убирайся, надоел до смерти.

Этим бедняки-помещики умели пользоваться: погостят, поедят и попьют сладко, да еще денег получат на дорогу.

Горе тому гостю, кто станет возражать Пустошкину и отказываться от денег.

«Непокорного» и «строптивого» гостя прикажет запереть Пустошкин в отдельный флигель, что в конце огромного сада находился, вдали от жилья, и проморит там несколько дней на простой холодной пище, то есть на одних щах да каше, а вместо дорогого вина будут угощать кислым квасом.

Боялись многие Егора Пустошкина; боялись подчас его дикого характера, а некоторые любили за его широкую русскую натуру, за его редкое хлебосольство и за его прямой нрав.

Надо было только знать, в какое время к нему попасть.

Дом Пустошкина, как уже сказали, имел довольно странную архитектуру: узкий, высокий, в три этажа, вроде башни; на верхнем этаже была еще вышка, сам он жил в верхнем жилье, а средний, отделанный более богато, предназначен для приезжих гостей; нижнее жилье занимали приближенные к Пустошкину дворовые.

Другие дворовые и охотники помещались в трех больших служилых избах.

Всех дворовых находилось у Пустошкина не менее ста человек и жилось им неплохо; привыкли они к нраву своего господина и были ему преданы.

Многим из дворовых положительно нечего было делать, и они все время слонялись из угла в угол или дремали в барской передней, или на дворе играли в бабки и в шашки.

Егор Пустошкин был страстный охотник; его дворовые охотники, одетые все в одинаковые кафтаны, молодец к молодцу, хорошо вооруженные, приводили в страх соседних помещиков, потому что рыскали и скакали они по полям и лугам за красным зверем или за птицей, не разбирая, кому принадлежат эти поля и луга, топтали травы, рожь, овес и т. д. Иногда Пустошкин платил за причиненные убытки помещикам, а больше так сходило.

Для богатея Пустошкина закон был не писан, и судиться с ним избави Боже. Засудит, не рад и жизни будешь. «С сильным не борись, с богатым не судись».

У Егора Пустошкина в городе во всех судах «своя рука была», вот и попробуй с ним судиться. Бывали, например, такие случаи: едет, положим, по своему делу какой-нибудь помещик-сосед или знакомый Пустошкина и повстречается он на дороге с Пустошкиным.

— Стой! — кричит тот своему знакомому или соседу.

Бедняга перепуган, меняется в лице и волей-неволей приказывает приостановить коней.

— Куда едешь? — спрашивает у него Пустошкин.

Тот ему говорит.

— Ладно, я домой еду, поедем и ты ко мне.

Помещик божится, клянется, что ему недосуг.

Пустошкин не слушает и строго приказывает поворачивать коней.

Если повстречавшийся помещик начнет упрямиться и настаивать, тогда Пустошкин прикажет своим холопам повернуть коней и беднягу помещика повернуть насильно в усадьбу Пустошкина и продержит он этого невольного гостя сколько хочет в своем доме.

Такой же участи, как уже знаем, подвергся и князь Полянский с сестрой и дочерью.

Пустошкин приказал осветить средний этаж своего дома и ввел туда своих подневольных гостей.

Комнаты, отведенные для князя Платона Алексеевича и для его семьи, были отделаны и обставлены более чем богато.

Повсюду заграничная мебель, бронза, хрусталь, стены обиты шелковой материей, полы устланы персидскими коврами.

— Князь, я вас прошу… располагайтесь здесь, как у себя дома, приказывайте, повелевайте… стоит вам позвонить — и к вам для услуг явятся мои лакеи. Вас, княжны, тоже прошу смотреть на мой дом, как на ваш собственный, — проговорил Егор Пустошкин и хотел было уйти к себе наверх.

— Одно только слово, — остановил его князь Полянский.

— К вашим услугам, князь?

— Надеюсь, с моими людьми ничего худого не произойдет?

— Знаете ли, князь, с вашего позволения завтра я хотел ваших холопов поучить немного на конюшне за их оплошность и нерадение… Они должны бы, князь, за вас вступиться, не давать вас, своего господина, в обиду, а они струсили меня и моих охотников и не сопротивлялись…

— Уж предоставьте мне, государь мой, ведаться с моими холопами, — резко проговорил князь Полянский, — и прошу их не трогать, — добавил он.

— Хорошо… пусть по-вашему. А все же не мешало бы их поучить.

— Повторяю, это мое дело.

— Как хотите, князь. А вам я сейчас прикажу готовить ужин.

— Не трудитесь, у нас есть свой запас на дорогу. Только прошу прислать ко мне моего камердинера, и я сам сделаю распоряжение насчет ужина.

— Вы у меня в гостях, князь… А в гости, как известно, со своей едой не ходят…

Проговорив эти слова, Пустошкин вышел.

Спустя немного явились ливрейные лак, еи в белых перчатках и в напудренных париках; они быстро стали накрывать стол. Прошло немного времени, и стол украсился изысканными блюдами с кушаньями и дорогим вином; сервировка стола не могла не удивить князя Полянского и княжен: серебро, бронза, хрусталь, цветы.

Князю и княжнам прислуживал за столом старик Григорий Наумович и двое других княжеских лакеев.