Андрей Боголюбский

В один из дней на холм к строителям поднялись Николай с Алексеем. Они посмотрели на работу каменщиков и прошли в сарай, где находился в это время руководивший строительством старик зодчий. Николай поклонился ему в пояс:

- Пришли к тебе! Дай и нам потрудиться для славы нашего города.

Зодчий посмотрел на Николая внимательно:

- Работу твою знаю, мастер. Видел твои запястья, подвески и другое узорочье. Хорошо, что пришёл. Дела сейчас много… А это кто? - указал он на стоявшего в дверях Алексея.

- Ученик мой. Зодчий кивнул головой.

- Сын?

- Нет, сирота он.

- Прилежен?

- Прилежен и добро науку приемлет.

- Ну, пусть и он потрудится для храма. Только если испортит княжое добро, ты будешь за него в ответе.

Николай ещё ниже поклонился.

3

Едва покажется красноватый отблеск восходящего солнца, Николай уже просыпается. Ворочаясь на своей лавке, тяжело вздыхает, иногда разразится долгим сухим кашлем. Приподнявшись на локте, гадает, проснулся ли Алёшка. Говорит сквозь зевоту:

- Сегодня, Алёша, покажу я тебе дело тайное, известное немногим.

В полусне Алёшка слушает, как на улице хлопают калитки, со скрипом открываются волоковые окна, звенят ведра, визгливо скрипит колодезный журавль. Начинается трудовой день.

Алёшка поднимается. Несколько лет он работает с Николаем у горна, а ещё многого не знает. Вот и сейчас Николай хочет показать что-то такое, что во Владимире известно только ему, да, может быть, ещё двум-трём златокузнецам.

Притащив куль берёзовых углей, Алёшка разводит огонь в горне.

С тех пор как началось строительство во Владимире и в Боголюбове, работы хоть отбавляй.

Николай лепит из воска паникадило для княжеского собора. В хитром плетении причудливо извивающихся восковых линий, в завитках узора сидят притаившиеся звери и птицы. Чудные цветы и травы незаметно переходят в подсвечники. Более пятидесяти частей нужно сделать Николаю. Старый мастер сидит за работой долго, до боли в пояснице.

- Алёша, ты что?

- Мастер, я жду обещанного.

Николай садится за стол у открытой двери. Приблизив нос к пергаментному свитку, он что-то шепчет, шевеля тонкими губами. Алёшка слышит его слова, похожие на заклинания:

- Найди ящерицу жёлтую, живую да разотри с живым серебром. А серебра живого было б шестая доля против ящерицы. Да ящерицу живую запечатай в горшок, да положи в печь в большой жар…

Бросив медный лист на землю, Алёшка подходит к учителю. Старик водит длинным почерневшим ногтём по полустёртым строчкам и шепчет:

- Ящерица с живым серебром… - Подняв голову, мастер ладонью отбрасывает спускающиеся на глаза волосы. - Наставление, како писать золотом по медному листу.

Алёшка смотрит на него недоверчиво:

- Как же это - растереть ящерицу с живым серебром, а после живую запечатать в горшок?

У Николая засветились глаза, на лбу около переносицы собрались смешливые морщинки. Оглянувшись на дверь, он сказал шёпотом:

- Эта тайна продана была одному мастеру дьяволом, а мне он отдал перед смертью. «Пусть, говорит она ещё послужит людям, не в могилу же с собой брать».

Алёшка, слушая Николая, вытаращил от страха глаза, с тревогой и недоверием посмотрел на лежащий свиток.

- Ящерица-то ведь издохнет, разотрут её…

Тут Николай не выдержал и рассыпался мелким весёлым смехом;

- Жёлтой ящерицей называют золото! Золото разотри со ртутью и запечатай в горшок. Ай, малый, потешил старика!.. - не унимался Николай. - Ты хоть сто живых или мёртвых ящериц разотри - ничего от них, кроме дрязга, не получишь… Есть люди, которые ищут, как бы железо да медь в золото претворить, да я их колдовству не верю. А ты - ящерицу с живым серебром…

Он перевязал свиток тряпицей и отнёс в угол за икону. Возвратясь, начал показывать Алёшке, как золотом писать изображения и узоры на металле.

Алёшка глядел на высокий лоб учителя и думал: «Чего только не знает хитрокознец…»

4

Во Владимире только и говорили о строительстве Успенского собора в городе и княжеского замка в Боголюбове. Наконец собор был готов. Он стоял на холме, сверкая золочёным куполом. Вырубленные из камня тонкие пилястры - колонны, одной стороной словно вросшие в стену, венчались пышными лиственными капителями [91]. Вдоль стен собор украшен был поясом тонких, стройных колонок. Посредине белокаменных стен видны были женские маски. Это богатое убранство дополнялось яркими красками наружной росписи, обилием позолоченных деталей. Фресковые изображения святых и птиц меж колонок пояса придавали всему собору праздничную яркость и нарядность. Сверкали окованные позолоченной медью колонки резных порталов. Листы меди покрывали простенки между окнами на главе храма.

В последнее время Алексей с Николаем работали не только днём, но иногда и ночью. Не хватало времени. Они чеканили и золотили «ветрила» - флюгера для его крыш. Ковали большие медные листы для украшения стен. Изготавливали золочёные «кубки», которые должны были стоять наверху.

У всех литейщиков и кузнецов Владимира в это время пылали горны. Прокопчённые угольной копотью, в просолившихся от пота рубахах, мастера валились с ног. Спали два-три часа где-нибудь в углу избы и опять принимались за работу.

На фоне медленно плывущих облаков храм стоял величавый и спокойный, словно воин-великан в подпирающем небо золотом шлеме. Когда смотрели на его купол - казалось, облака стояли на месте, а храм плыл величаво и торжественно. Сверкавшее белизной здание завершало городской холм. Поглядывая на собор, Николай говорил Алёшке:

- Экие молодцы владимирцы! Посмотри, что сделали… Славно потрудились!

Вечером, вместе со всеми горожанами, Алексей и Николай отправились на его торжественное открытие.

По всем улицам медленно шли и ехали люди. Щелкали кнутами возницы. На площади перед собором уже собралась толпа. Народ всё прибывал. В окнах смежных с собором башен терема и владычных сеней загорелся свет. На западе, за тонкой гребёнкой леса, стали гаснуть малиновые полосы. Появилась одна бледная звёздочка, за нею робко засветилась другая, третья…

Всю ночь в соборе пылали сотни восковых свечей. Стоявшие в дверях дружинники небольшими группами пускали людей внутрь.

Алёшка добрался до заветной двери перед самым рассветом. Когда стоял в толпе - слипались глаза, а переступил порог - сон и усталость словно рукой сняло.

- Мастер, посмотри, вон сделанная нами риза…

- Тише, Алёшка, тише!

- А паникадило-то, паникадило! Ведь мы сработали…

- Нельзя, Алёшка, разговаривать в храме.

Алёшка смотрел вокруг с гордо поднятой головой - ведь здесь частица и его труда! Никогда не думал он, что такую красоту способны сотворить человеческие руки.

Шесть стройных столбов легко несут широкие своды. Стены покрыты цветным ковром росписей. Драгоценными византийскими и персидскими тканями украшена алтарная преграда. Под ногами, отражая блики свечей, сверкает пол из цветных майоликовых [92] плиток. Толпа людей шла через средний поперечный проход меж столбами и смотрела на вытканные золотом и серебром полотнища византийской парчи, вывешенные по сторонам на шёлковых верёвках. Алёшка изумлённо рассматривал сверкавшие драгоценными камнями золотые и серебряные сосуды и суровые фигуры святых на стенах.

Когда он с Николаем вышел на площадь, здесь всё ещё толпился народ. Горожане не хотели расходиться, тихо беседовали между собою, словно чего-то ожидали. Взошло солнце и своим первым лучом позолотило купола собора.

ГЛАВА IV

1

По свежему, выпавшему за ночь снегу к княжескому терему подкатили епископские сани. У ворот застыли два отрока. Поддерживаемый чернецами, из саней вышел Леонтий. Ступил не на снег, а на ковёр, выстланный от крыльца терема за ворота. Леонтий шёл не спеша, хмурился, опираясь на кипарисовый посох, тот самый, которым ударил бунтовщика в Ростове. Чудом он тогда спасся. Князь-то должен был бы покарать ростовчан, а он сделал вид, что ничего не знает. Это для того, чтобы он, Леонтий, переехал во Владимир… Епископ остановился и посмотрел на недавно построенный собор.