Кюхля

ся поздно, совершенно озадаченный.

- Не нашел, - сказал он Саше растерянно.

- Неужто? - удивился Саша.

- Всю Серпуховскую улицу обошел, - махнул Вильгельм отчаянно рукой, там даже и дома Чихачева нет. Взял квартального надзирателя, обошел с ним всю часть, и Измайловскую часть обошел, - нет и нет.

- Да вот поди ж ты, - сказал что-то такое Саша, слегка недоумевая,

Вильгельм помолчал и пожал плечами:

- Черт знает, какая история. Не знаю, как быть с деньгами. Я их считать своими не могу. Я публикацию решил в "Ведомостях" сделать.

Через два дня появилась в "С.-Петербургских ведомостях" публикация от коллежского асессора Вильгельма Карловича Кюхельбекера, в которой подробно описывалась загадочная история с тысячею рублей ассигнациями, поступок господина Григорьева назывался честным и благородным, но вместе с тем господии Григорьев ставился в известность, что если Григорьев хочет, чтобы присланные им деньги он, Кюхельбекер, считал точно своими, то должен незамедлительно известить его о своем местопребывании и объясниться с ним.

И Петр Васильевич явился.

Был он чем-то вроде подьячего, с лисьей физиономией, с бесцветными глазами, и Вильгельму даже показалось, что как будто немного отдает от него водкой, - но он тотчас отогнал эту недостойную мысль от себя.

Петр Васильевич называл его с умилением благодетелем и сыном благодетеля и немного удивил Вильгельма тем, что порывался лобызнуть его в плечо.

Он был мелкопоместный дворянин, и угрожала ему, тому назад тридцать лет, неминуемая тяжкая кара за одно легкомысленное деяние, совершенное им по крайней младости, - Петр Васильевич прослезился, - а Карл Карлович, благодетель покойный, - Петр Васильевич воздел ладони, - его выручил. Тридцать лет носил он сей долг священный и только сей год возмог его возвратить.

Вильгельм был растроган.

- Только не Карл Карлович, а Карл Иванович, - поправил он старика. Отчего же вы, Петр Васильевич, не сообщили адреса своего верного? - спросил он мягко.

- Единственно из стеснительности, - сказал Петр Васильевич, прижимая руку к сердцу, - единственно из того, дабы не прийти мне в совершенное расстройство от воспоминания о благодетеле и протекшей младости. - И Петр Васильевич опять прослезился.

Саша беззаботно сказал Вильгельму:

- Как кончишь разговор, Вильгельм, скажу тебе одну важную новость.

Петр Васильевич откланялся. Вильгельм проводил его до дверей и пожал руку с чувством.

- Какое старинное благородство, - сказал он Саше, вернувшись. На глазах его были слезы. - Какая у тебя новость, Саша?

Новость Саши оказалась, однако, сущим пустяком.

Вильгельм сшил себе темно-оливковую шинель с бобровым воротником и серебряной застежкой, приодел Семена и стал доверчивее относиться к жизни: можно было еще жить на свете, пока были такие честные люди, как этот забавный старик, старец Петр Васильевич.

Он так до конца жизни и не узнал, что Петр Васильевич был вовсе не Петр Васильевич, а просто Степан Яковлевич, старый