Иван Болотников

– А может, на огне его поджарить?

– Этот и на огне не заговорит.

Болотников прошелся по куреню. Упрям ордынец! Свиреп, отважен, и погибель ему не страшна.

– Уведи его пока, Емоха, и покличь мне старшину.

Вскоре в курень явилась старшина – пятеро выборных

от круга. Среди них был и Гаруня.

– Нужен совет, донцы, – приступил к делу Болотников. – Ордынец уперся. Ничего не скажет он и под пыткой. Как быть?

Казаки не спешили: атаман ждет от них разумного совета.

Первым заговорил домовитый станичник Степан Нетя-га, пожилой казак лет пятидесяти.

– Дозоры молчат, атаман. Татар в степи нет. Мыслю, пока нам нечего опасаться… А поганого посади в яму, и не давай ему ни воды, ни пищи. Не пройдет и двух дней, как он все выложит.

Выборные согласно закивали головами, один лишь Гаруня окаменело застыл на лавке.

– А ты что молвишь? – обратился к нему Болотников.

– Нельзя мешкать, хлопцы. Лазутчики зря к заставам не полезут. Надо, чтобы поганый заговорил немедля.

– Но татарин и под пыткой ничего не выдаст, – пожал плечами Нетяга.

– Выдаст… Выдаст за деньги. Надо отдать поганому часть нашего дувана ¹⁸⁰ . Не было еще татарина, чтобы на золото не позарился, – проговорил Болотников.

– Дуван… поганому?! – вскинулись выборные.

– Не дело гутаришь, атаман. Дуван мы большой кровью добывали. Сколь добрых казаков за него положили. И теперь выкинуть басурману? – осуждающе высказал Нетяга.

– Не дело? – посуровел Болотников. – А дело будет, коли Орда на Русь хлынет. Ежели мы разгадаем помыслы татар, то успеем упредить все засечные крепости. И тогда спешно соберется рать. Соберется и достойно встретит поганых в Поле. Ни один ордынец не погуляет по Руси. Так неужель своих полтин пожалеем?

– Добро гутаришь, атаман, – молвил Гаруня. – На что казаку злато? Был бы конь, степь да трубка. Нехай берет злато татарин. Он его повсюду рыщет, он за него и башку потеряет. Нехай!

– Знатно молвил, Гаруня. Знатно.

– Так ли, донцы?

– Так, атаман, – согласилась старшйна.

Однако Болотников заметил, что Нетяга кивнул неохотно: жаден был казак на деньги.

Подняли из подполья окованный медью сундук, отомкнули замок, откинули крышку. Резанули глаза самоцветы, золотые кубки и чаши, серьги, перстни и кольца, подвески и ожерелья.

– Добрая казна, – крякнул Емоха.

Степан Нетяга молча ткнулся на колени и запустил руки в дорогие каменья; пальцы его слегка дрожали.

– Богат, богат сундук, станишники.

– Тьфу! – равнодушно сплюнул Гаруня, едко дымя люлькой. – Бабам на побрякушки.

Болотников отсыпал в карман три горсти золотых монет и горсть самоцветов.

– Поди, хватит поганому?

– А не лишку? – насупился Нетяга.

– В самый раз. Ордынец на малое не польстится. Спускайте сундук, други.

Болотников приказал привести толмача и татарина. Когда тот появился в курене, Иван высыпал на стол золото и каменья.

– Вот твоя добыча, поганый.

Глаза татарина алчно загорелись. Такой добычи он не мог бы взять даже в самом удачном набеге: не так уж и много оставалось в чувале после хана, темников ¹⁸¹ и сотников. А на эти самоцветы и деньги он заведет себе табун лошадей и стадо баранов. У него будут новые юрты и много юных красивых жен.

Ордынец метнулся к столу и начал было сгребать добычу в карман, но на его ладонь опустилась тяжелая рука Болотникова.

– Не торопись, поганый. Вначале об Орде поведай. Что замыслила она противу Руси?

– Я все скажу, иноверец. Через десять дней всемогущий хан Казы-Гирей сотрет с лица земли все ваши порубежные города и пойдет к Москве. Он сожжет вашу столицу и положит к своим ногам Русь.

– Замолчи, собака! – подскочил к татарину Емоха, выхватив из ножен саблю. Но Болотников остановил его движением руки.

– Не ярись. Сядь! – сохраняя спокойствие на лице, произнес он.

Емоха опустился на лавку, а Болотников встал подле татарина.

– Много ли у Казы-Гирея туменов?

– Много, урус. Пятнадцать темников съехались в Бахчисарай.

– А что юртджи искали в степи?

– Дороги для ханского войска.

– Что еще?

– Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь ¹.

– Погнался за ломтём, да хлеб потерял, – усмехнулся Болотников. – В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.

Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.

– А теперь отпусти меня в степь, урус.

– В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.

Иван выехал в Раздоры с Васютой, Юрко и Секирой. Спешно гнали по степи коней: надо было как можно быстрее доставить весть главному казачьему городу.

Мимо, через каждые две-три версты, мелькали сторожевые курганы; на вершинах их стояли казачьи посты и зорко вглядывались в степь. Тут же, у подножий курганов, разъезжали конные станичники, готовые по первому приказу дозорного скакать в засечную крепость.

От Родниковской заставы до казачьей столицы – более двадцати верст. Гнали лошадей без передышки, и вот за холмами показались Раздоры, обнесенные высоким земляным валом и дубовым частоколом. Крепость имела двое ворот и несколько деревянных башен с караулами. С трех сторон Раздоры окружал глубокий водяной ров, а с четвертой – крепость защищал Дон.

Степные ворота были закрыты: они распахивались лишь в день выхода казачьего войска в набег или для отражения кочевников.

Обогнув крепость, поскакали к Засечным воротам. Через ров был перекинут легкий мост на цепях, который в любой момент мог подняться к башне и перекрыть ворота.

Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук ¹⁸² , не мешкая, пропустили казаков в крепость.

– У себя ли атаман? – придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.

– В курене. Аль с худыми вестями? – спросил дозорный.

Но Болотников уже не слышал: огрев плеткой коня, он помчал к атаманскому куреню.

Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое казаков с саблями и пистолями за синими кушаками. Иван спрыгнул с коня и ступил к крыльцу, но караульные дальше не пропустили.

– Спит батька. Нельзя!

Болотников повел широким плечом – казаки отскочили в сторону.

– Не до сна, други.

Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.

– Куда? Куда, чертов сын! – закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.

Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.

– Проснись, атаман!

Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.

– Чего прибыл, Болотников?

– Поймали юртджи, атаман.

– Юртджи?.. Что доносит лазутчик?

– Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.

Лицо Васильева стало озабоченным, в темных глазах застыла тревога.

– Не сбрехал лазутчик?

– Не сбрехал.

Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.

– Не сидится хану!

Распахнул оконце, окликнул караульного:

– Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!

• Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.

– Слушаю, атаман.

– Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.

– Татары, батько?

– Татары, – кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. – Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!

Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами… Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?