Божиею милостию Мы, Николай Вторый...

Аликс не одобряла Марию Павловну Старшую, которая в своём салоне и через сыновей Кирилла и Бориса пыталась делать государственную политику. Подруги царицы рассказывали ей также и о том, что супруга старого графа Воронцова-Дашкова, наместника на Кавказе, фактически управляет там вместо своего мужа и старается всячески улучшать положение армян, даже в ущерб другим кавказским народностям. Никого в свете эти факты совершенно не волновали. Наоборот, вмешательство высокопоставленных дам прямо или через мужей в политику вызывало лишь зависть и желание следовать их примеру…

Аликс и раньше хорошо умела слушать мысли своего Ники, даже если он и не произносил их вслух. Безграничная любовь делала её мозг с каждым годом всё более восприимчивым к тому, о чём в данный момент размышлял Николай. И она инстинктивно так же искала выхода из трудных положений одновременно с ним, как это делал и он. Но она не предлагала пока мужу своих решений, а с радостью убеждалась в том, что его собственные почти абсолютно совпадали с теми, которые могла бы предложить она…

Иногда, разговаривая или слушая музыку и вспомнив при этом что-то своё, что хотелось бы немедленно высказать близкому человеку, Ники и Аликс ловили себя на том, что он или она произносили именно ту мысль и теми же самыми словами, какими в этот момент хотел её высказать другой. «Очевидно, это одно из чудес совершенной и всепоглощающей любви, когда происходит полное духовное слияние с любимым человеком», – думала Государыня и благодарила Бога за то, что Он подарил ей такую любовь…

…Прошло всего три дня с того вечера, когда Император получил известие о разгроме немцами 2-й армии под Сольдау. Боль в сердце не отпускала его всё это время, даже во время утешающих душу молитв в Знаменском соборе и Фёдоровской церкви, где он и Александра заказали панихиды по убиенным и молебны о здравии живых.

Исцелила его сердечные боли только победа над австрийцами в Галиции. Одновременно с маршами и боями в Восточной Пруссии, за которыми пристально следил по карте Государь, шло грандиозное сражение на 500-вёрстном фронте от Вислы до румынской границы против австро-венгерских армий, усиленных кое-где германскими корпусами. Отдельная карта Юго-Западного фронта, висевшая в библиотеке Александровского дворца рядом с картой Восточной Пруссии сначала без особого внимания к ней со стороны Николая Александровича, мало-помалу стала вызывать у него всё больший интерес.

Если с начала августа Ставка гналась за «берлинским миражом», бросая все свои моральные и материальные силы на организацию похода по «третьему направлению» – в «сердце Германии», то после не оценённой им победы под Гумбинненом Николай Николаевич переключился на победные реляции об австрийском направлении. В донесениях замелькали имена генералов Алексеева, Эверта [132], Брусилова [133], Горбатовского и Рузского [134]. Великий князь Главнокомандующий и командующий 3-й армией генерал Рузский решили искать лавров при овладении «первоклассной крепостью» – Львовом. На самом деле столица Галиции никаким стратегическим центром не являлась и нужна была только Ставке и генералу Рузскому для эффектного доклада царю и радости неискушённых в стратегии газетчиков-славянофилов.

21 августа австрийцы за полной ненадобностью оставили Львов, а 14-й армейский корпус из армии Брусилова взял Галич. В сражении на Люблинско-Холмской-Грубешовской линии наступил решающий перелом, и австро-венгерское главное командование уже составляло приказ об отступлении всех армий за реку Сан. Если бы в России был в этот момент полководец, то он развил бы успех в победу и вывел из строя Австро-Венгрию. Но истинного генералиссимуса на Ставке не было, Верховный Главнокомандующий, как курица с яйцом, носился со взятым Львовом и не спешил идти дальше.

Австрийские армии, искусно прервав сражение, вышли из боя. Русское командование было озадачено: оно сразу не заметило своей победы…

Из крикливых и маловразумительных донесений начальника Штаба Ставки Янушкевича не смог сделать правильных выводов и Государь. Он почувствовал только огромную радость, утешившую его после поражения 2-й армии под Сольдау. Николаю ещё больше захотелось отправиться прямо на фронт, пожать руку доблестным солдатам и офицерам. Получив весть о взятии Львова и Галича, он тут же отложил до вечера чтение министерских докладов и вышел в гостиную к Аликс выпить с нею и детьми чашку чаю.

Александра Фёдоровна, Ольга, Татьяна уже вернулись из своего госпиталя в Фёдоровском городке, и дочери поднялись в свою комнату, чтобы переодеться. У Аликс не было сил двигаться, и она так и осталась сидеть на любимой кушетке в сером платье сестры милосердия, сняв только белую с красным крестом косынку. Розово-лиловые тона обивки мебели и стен будуара очень гармонировали с серым цветом её одеяния.

Когда Ники целовал усталые и печальные глаза любимой жены, лёгкий не выветрившийся из шерстяного платья запах госпиталя ударил ему в нос. И запах этот не оказался ему неприятен. «Вот ведь!.. Сколько было цариц и Государынь в русской истории, сколько жестоких войн вела за столетия Русь, но первой настоящей сестрой милосердия, отдавшей всю душу раненым и увечным воинам, стала только моя Аликс!..» – с гордостью подумал Николай. Потом он велел камердинеру Волкову позвать к чаю детей.

Аликс видела, что Ники внутренне ликовал, и приготовилась выслушать какое-то очень приятное известие, вероятно связанное с новыми победами русского оружия. Так оно и было.

Когда Алексей и ОТМА прибежали, узнав, что Papa зовёт их, Николай выдержал небольшую паузу, потом принял торжественную позу в центре гостиной и торжественно произнёс:

– Господь Вседержитель даровал нашему доблестному воинству великия победы на исконной славянской земле – в Галиции! – Затем Государь перекрестился на стену будуара, почти сплошь завешанную иконами, и добавил: – Благодарю Тебя, Господи, и Тебя – Божья Матерь, что оказали Вы милость Державе Нашей в праведной битве против супостата!

Аликс и дети тоже встали и сотворили крестное знамение. А после этого Алексей и младшие царевны кинулись от радости на отца и стали его целовать в щёки, в усы и бороду, в смеющиеся глаза, в седеющую шевелюру…

Он обнимал их сразу всех, возился с ними, боясь поцарапать своим орденом, покуда Аликс не позвонила в эмалевый электрический звонок – чтобы Волков нёс чай и бисквиты.

Дети расселись по своим любимым креслам или прямо на лиловом ковре, Николай присел на кушетку к Аликс. Алексей, который, как и его отец, следил за боевыми действиями по карте, но несколько иного – более мелкого масштаба, по которой ленточкой на булавках отмечал линию фронтов, вдруг удивлённо спросил отца, почему тот назвал Галицию, территорию Австрии, исконной землёй славян?

Николай любил вдумчивые вопросы сына и старался как можно подробнее ему на них отвечать. И теперь, вдохновлённый победой, он прочёл сыну и дочерям настоящую лекцию по истории захватнических устремлений Польши на Востоке, об оккупации ею русских земель, о возмездии за это – трёх разделах Польши между Россией, Австрией и Пруссией. Он рассказал и о попытках Франции заигрывать с поляками и подстрекать их против России.

Эту лекцию с большим интересом слушала и Александра. Ей недавно донесли слух о том, что «чёрные галки» подбивают Николашу надеть на себя польскую корону.

«Теперь понятно, почему дядюшка так лебезит перед Францией! – сделала свой вывод царица. – Он надеется, что союзники заставят Ники пойти ему на уступки… Но пока я жива, этому не бывать!..»

53

В конце августа и начале сентября в Царское Село из Барановичей продолжали поступать хорошие новости о наступлении армий Юго-Западного фронта в Галиции. Николаю радостно было отмечать по своей карте, как с востока, юга и севера русские войска приближались к Ярославу и Перемышлю, взяв до этого городок Самбор.