Калигула

И с этим Гальба не был согласен, зная, что потеряет всякий авторитет, позволь он случиться подобному. Легат собрал трибунов и примипилов и без утайки сообщил им о намерении императора.

— Солдаты должны выстроиться на краю лагеря, вдоль палаток, чтобы их не смогли окружить со всех сторон. Дайте им понять, что собирается сделать император. Когда появятся преторианцы, они легко смогут спрятаться в палатках или при необходимости вооружиться. Я, во всяком случае, и не подумаю отдавать на расправу лучших людей.

Поскольку о прямом нарушении императорского приказа речь не шла, офицеры единодушно выразили согласие.

Итак, легионеры знали, что им грозит опасность, и выстроились вдоль лагеря. Калигула наблюдал за ними издалека и приказал когорте всадников окружить людей, а потом убить каждого десятого. Когда легионеры — а их было почти пять тысяч человек — завидели приближающихся всадников, они исчезли между палаток.

Гальба обратился к Калигуле:

— Боюсь, что они что-то заподозрили и вооружатся, потому что не чувствуют за собой вины. Дело может кончиться кровавой бойней! Я только надеюсь, что мне удастся надлежаще защитить тебя.

Теперь Калигула испугался.

— Прикажи всадникам возвращаться, Гальба, но предупреди своих людей, что наказание только отложено. Если они в следующие двенадцать месяцев продемонстрируют примерное поведение, я прощу их.

— Это настоящее решение, мой император! Я передам людям твои слова и могу заверить, что они будут так же верно служить тебе, как и все остальные.

Прежде чем император продолжил свой путь, из сената прибыла делегация, чтобы поздравить его с «победой» в Британии и просить как можно скорее вернуться в Рим.

— Да, я вернусь! — мрачно выкрикнул император, похлопал по мечу и добавил: — И его принесу с собой!

Делегаты втянули головы, с опаской поглядывая по сторонам. Повсюду стояли солдаты охраны, готовые к нападению, и каждый знал, что стоит императору кивнуть, как его голова покатится на песок.

Но Калигула продолжил свою речь:

— И скажите достопочтенным отцам, что я возвращаюсь к тем, кто этого желает, то есть к народу и всадникам, но не к сенату! Я не желаю видеть ни одного сенатора, встречающего меня у ворот, и не хочу от них никаких почестей. Я сам с форума оповещу народ о своей победе, это заменит мне любую честь со стороны льстивого, пропитанного ненавистью сената.

Вздохнув с облегчением, делегация вернулась в Рим, но императорское послание посеяло среди сенаторов страх и подозрительность. Некоторые из достопочтенных отцов предпочли тихонько исчезнуть, но большинство остались и ждали, как стадо овец, теша себя надеждой, что их только остригут, но не убьют.

Серные ванны так благотворно подействовали на больную ногу Хереи, что он скоро снова смог приступить к службе, однако в отсутствие императора особенно делать было нечего. Половина преторианцев отправилась вместе с ним в поход, унося часть страха, который тяжелым ядовитым облаком нависал над Римом.

Преторианцы во времена Калигулы во многом потеряли свой авторитет, и Херея чувствовал это на каждом шагу. Когда он в сопровождении своих людей шел или ехал верхом по городу, окна и двери закрывались, бродяги прятались, а матери звали своих детей домой. Как будто он, Херея, когда-нибудь обидел ребенка!

И Марсии пришлось это почувствовать, когда она вместе с рабыней шла на рынок. Ее толкали, задевали, плохо обслуживали, а соседки просто избегали ее. Это тяготило Херею больше всего, потому что причина была ему ясна, но какое отношение ко всему этому имела его жена?

Префекту Аррецину Клеменсу часто поступали жалобы, что преторианцев используют как палачей и сборщиков налогов, и надо было дать понять императору, что пора изменить положение дел.

Изменить? Но как? Клеменс прекрасно знал, что Калигулу едва ли заботили подобные проблемы, поскольку он придерживался мнения, что те, кому так хорошо платят, должны быть готовы и кое-что вытерпеть. Но безусловная верность префекта императору к тому времени уже пошатнулась. С тех пор как один сенатор оговорился, обратившись к нему, как к «верховному палачу», Клеменс задумался. Правда, тот человек сразу же извинился и умолял не докладывать императору, но у префекта осталось что-то похожее на горький привкус правды. Поскольку Клеменс часто по долгу службы общался с Каллистом, он упомянул случай, не называя имени сенатора, и откровенно рассказал о частых жалобах его людей.

Каллист отправил писаря вон из комнаты и пригласил Клеменса присесть поближе к нему. Толстый секретарь понизил голос и сказал:

— Думаешь, я об этом не знаю? Когда мне льстят и по сотне раз на дню приглашают к торжественным трапезам и на праздники, так это не потому что я такой милый человек. Ведь каждый ребенок знает, как ценит меня император, знают люди и то, что он недавно лишил девственности мою дочь Нимфидию, а она к тому же забеременела. У нас незавидное положение, Клеменс, поскольку и от меня император требует вещей, о которых я лучше промолчу. Я не солдат и многое могу смягчить, иногда даже не делать, а тебе приходится выполнять приказы без всяких отговорок. Заговор Лепида провалился, Клеменс, но за ним последуют другие, и я не уверен, что боги предотвратят их. Что тогда? О нас будут судить по нашим делам, Клеменс, и обижаться будет не на кого. Думал ли ты об этом?

— Я не тупой великан с куриными мозгами, который бездумно подчиняется приказам, как велениям богов. И я тоже размышлял и не хочу скрывать перед тобой свои опасения. Когда император вернется, опять закружится смертельная пляска под прежнюю музыку, но мы, преторианцы, не должны больше служить палачами.

Каллист одобрительно кивнул.

— Я вижу, что и тебе неуютно на твоем месте. Если хочешь, дам тебе совет: подумай о будущем и выполняй только то, что приказано, ни на йоту больше! Позаботься о том, чтобы императорские приказы звучали при свидетелях, а если не получается, то приходи ко мне и пожалуйся. Тогда я потом подтвержу, как претила тебе такая служба, а ты заверишь, что всегда находил у меня поддержку и понимание. Если мы будем держаться вместе, Клеменс, то выстоим и приобретем заступников на будущее.

Клеменс молча пожал Каллисту руку и поднялся.

— Я только сожалею, что все зашло так далеко, но кого тут винить?

— Некого, потому что он всех нас обманул сначала и только потом показал свое истинное лицо.

— Иногда я завидую Макрону, что ему не пришлось переживать наши тяжелые времена. Но так не может долго продолжаться, Каллист, ведь боги не должны допустить этого. Своими выходками он каждый день совершает богохульства. Почему они терпят это? Почему Юпитер позволяет глумиться над собой его мнимому брату-близнецу?

Каллист пожал плечами.

— Год назад меня пригласили на один симпозиум, где появился и Сенека и прочел кое-что из своих произведений. Одно предложение мне особенно запомнилось: «Никто не может быть уверен в милости богов настолько, чтобы осмеливаться ожидать следующего дня». Если это верно, то относится ко всем, Клеменс.

Каллист показал на стоящий у окна бюст императора и повторил:

— Ко всем!

Такой тесный поначалу круг заговорщиков, состоявший из Цереала, Папиния и Басса, удивительно быстро разрастался. Цереалу удалось привлечь на их сторону трех сенаторов из уважаемых семей. Все они жили в постоянном страхе, что их имена окажутся следующими в черных списках, поскольку были богаты и уже получили анонимные письма с предупреждением. Но у них было много родственников, и бежать они не могли, опасаясь мести Калигулы их семьям.

Со всеми тремя Цереал вел похожие разговоры.

— Когда император вернется, он выполнит свое обещание и займется чисткой сената. Он устроит кровавое побоище. Возможно, даже отменит сенат.

— Но это уже похоже на монархию, которую не хочет ни один честный римлянин. У вас есть конкретный план?