Честь воеводы. Алексей Басманов

В полдень второго октября 1552 года Казань как столица Казанского ханства перестала существовать. Над ханским дворцом был поднят русский стяг. Басманов и Ермолай наблюдали за его водружением с высоты крепостной стены. Они стояли рядом и радовались победе. За немногие часы, проведённые в сече рядом, Басманов и Ермолай почувствовали дружеское расположение друг к другу. Как посчитал Алексей, Ермолай был ровесником его сына. Расставаясь, Басманов сказал:

   — Иди ко мне в полк, есаул. Ты славный воевода, и я дам тебе тысячу воинов.

   — И пошёл бы, — ответил Ермолай, — но дал обет идти на береговую службу за Казань. Нашенская теперь это земля, и должно её оборонять.

Позже царь Иван достойно отметит подвиг этих двух отважных воинов: Басманова, как он и обещал, наградит званием окольничего, а Ермолаю поручит возглавить сторожевой полк в Казанском крае.

«Мирному населению восточных и северо-восточных земель теперь не угрожали ни плен, ни разорение — Казанское ханство вошло в состав Русского государства», — сказано в исторических трудах о России.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

ЗЛО ПРОРАСТАЕТ

Как хорошо и благостно жилось в обители при Филиппе в минувшие годы. Более двухсот иноков жили единой братской семьёй без свар и озлобления, в трудах праведных. Филипп как вернулся на Соловки да исповедался перед братией за свои деяния в Москве, донёс новость о церковном и монастырском устроении, введённую на Стоглавом соборе, так и дал себе волю несколько дней и светлых ночей побродить по неизведанным местам острова. Два соборных старца за ним увязались, три послушника им помогали в пути. Ехали в повозках до озера Питьевого, там лошадей в обитель отправили, сами на лодки сели, не один десяток вёрст прошли по озёрам, волею обитателей острова связанным между собой каналами.

   — Благодать-то какая! — воскликнул соборный старец Зосима, ещё крепкий и подвижный. Он как сел за вёсла на озере Средний Перт, так и грёб вместе с послушниками до озера Валдай.

Прогулка Филиппа оказалась не праздной. Старец Зосима сказал в пути, как плыли по озёрам:

   — Ты, отче игумен, должен осмотреть каналы, коими мы с тобой соединили озера, и помыслить с нами, как воду из них пустить в Соловецкий залив, а может, и в бухту Благополучия.

   — В чём такая нужда просматривается? — спросил Филипп.

   — Дабы заставить её работать во благо братии, — отвечал Зосима.

   — Ишь ты! Ну говори, — побудил Филипп.

   — Наша ветряная мельница хороша, но ветров мало. Потому нужно ставить водяную.

Филипп в душе возрадовался такому устремлению, но сказал строго:

   — Вы, старцы, неуёмны. Ещё и собор не вознесли под купола, а вам уже подавай новых забот.

   — Не ущемляй наших забот, отче. И собор и мельницу осилим. Нам токмо место обозначить разумно, где стоять каменной. И как под неё воду пустить на колесо.

   — Коль так, дерзайте, ежели с братией в согласии. А путь для воды и место для мельницы выберем, мудростью вашей питаемы.

И с новой силой закипели в обители зодчие страсти. По летней поре проложили путь озёрной воде через монастырское подворье, вывели в бухту Благополучия. На том водном пути поставили мельницу каменную. Вода закружила колеса, от них жернова в ход пошли. Два года понадобилось на эту заботу, зато и радости сколько! Муку мельница давала простого помола, пеклёванную и даже крупчатую, из коей кулики отменные пеклись.

В эти же годы монахи соединили все службы, храмы и жилые кельи светлыми сенями, дабы в долгие зимы, в метели и в пургу — круговерть снежную — не выходить на стужу, а вольно ходить по всему монастырю.

Но мелкие соловецкие радости затмило ликование всей Руси. Осенью 1552 года последние паломники принесли в Соловецкую обитель весть, коя взволновала всех островитян. Как всегда, последние кочи с большой земли монахи встречали в бухте Благополучия всей обителью. На них прибывали не только паломники, но и келари со многими товарами. Везли келари всякую утварь, скобяные изделия, ткани, кожи, воск, мёд, лён — всё для нужд монастырской братии и на потребу ремёсел. На сей раз монахи не сразу взялись за разгрузку кочей. Прежде было ликование.

   — Слава русичам! Слава русской рати! — закричали паломники и прочие люди на палубах кочей, лишь только они пристали к берегу.

   — Что случилось, братья? — поднявшись на первый коч, спросил Филипп.

   — Казань покорена! Пало Казанское ханство! — услышал он в ответ.

   — Слава тебе Господи! — воскликнул Филипп. — Наконец-то россияне избавились от злодейских набегов казанцев. Теперь и астраханскому хану и крымскому будет укорот.

В этот день, с позволения игумена, братия и гости пили вино, провозглашали здравицу русским ратникам, одолевшим мощную крепость. Сами казанцы считали её неприступной.

Старец Зосима от паломников услышал, что Казань штурмовали и казаки во главе с есаулом Ермолаем. И Зосима предсказал братии:

   — Сей витязь донской через пятьдесят лет встанет на престол русской церкви. Нарекут его именем Гермогена. И сей воитель будет причислен к святым, его имя увековечат.

Филипп вознёс Зосиме благодарность:

   — Твоими устами, соборный провидец Зосима, мёд бы пить. И церкви нужны воители.

А под конец монастырского застолья к Филиппу подошёл паломник из Москвы дворянин Григорий Плещеев, сродник Алексея Басманова, и передал игумену от него низкий поклон.

   — Шлёт тебе доброе слово твой побратим воевода Алексей Басманов. После взятия Казани, где он был лучшим полковником при штурме, его вызвали в Москву, и сам царь Иван-батюшка дал ему чин окольничего. Видеть бы тебя хотел Алёша.

   — Спасибо, брат Григорий, за добрую весть. Страдаю оттого, что живу в неведении о славном Алёше Басманове, — ответил Филипп. И выпил за благополучие побратима с Григорием по кубку соловецкой медовухи.

Над Соловецкой обителью протекло несколько мирных лет, наполненных трудами праведными. Изредка эти годы омрачались злыми ветрами, налетавшими из Москвы. В эти годы судьба забросила на Соловецкие острова священника Сильвестра. Перед тем как Сильвестру встретиться с Филиппом, он два года провёл в подземной келье Кирилло-Белозерского монастыря. Там перенёс он многие жестокости, на кои обрёк его царь Иван, отныне уже Грозный.

   — Велено и тебе, брат мой, держать меня в чёрном теле и озлоблении скорбном. На то твоя воля и царское повеление, — сказал при встрече с игуменом Филиппом измождённый Сильвестр.

И приставы, кои привезли Сильвестра на остров, о том же сказали, но уже от имени Ивана Грозного. Но игумен Филипп не внял их наказу. Он проводил приставов из монастыря, а Сильвестра поместил в чистую и тёплую келью, приставил к нему служителя, велел мыть в бане, лечить монастырскими снадобьями, ухаживать за ним чинно и заботливо. Сильвестру же молвил:

   — Жить тебе в нашей обители, подвижник, во благости и сколько Всевышний отпустит. Ответ же перед твоим притеснителем буду держать я.

Сильвестр, мучимый тяжёлой грудной болезнью, прожил ещё полтора года. Умирая, он сказал игумену Филиппу:

   — Только Господь Бог мог бы сделать для меня больше, чем сделал ты. И о том, человеколюбец, мною будет сказано Спасителю, как доведётся предстать пред ним.

Похоронили Сильвестра с почестями в усыпальнице храма Успения.

А года за два до того, как Иван Грозный позовёт игумена Филиппа в стольный град, прибыл на богомолье в Соловецкий монастырь брат Филиппа окольничий думный боярин Михаил Колычев. Он был усталый, душевное состояние угнетённое. И для Филиппа он привёз печальные вести. Когда остались они вдвоём в келье, присели к столу перед тем, как пригубить монастырской золотниковой медовухи, боярин Михаил поведал Филиппу о неизбывном горе, кое постигло его да и весь боярский род Колычевых.

   — Ноне ты, Федяша, осиротел. В минувшую распутицу Всевышний призвал твоего батюшку, а моего дядю в горние выси.