Черный ураган. Честный Эйб

Таким образом в Соединённых Штатах отмечают столетний юбилей гражданской войны.

А старый Эйб Линкольн сидит на высоком мраморном кресле в мавзолее и молчит.

В этот день у подножия памятника было мало посетителей — вероятно, потому, что день был жаркий. Трое полицейских в белых рубашках протирали свои тёмные очки, глядя издали на негритянскую детвору с цветами. Один из них подошёл к автобусу, записал номер и лениво сказал мистеру Мэллою:

— Послушай-ка, чтоб не было никаких плакатов!

— У нас нет плакатов, сэр, — ответил Мэллой.

— Алабама?

— Так точно, сэр.

— Был на военной службе?

— Хорошо отвечаешь. Сразу видна военная школа. Валяй!

Что именно должен был «валять» Мэллой, осталось непонятным.

После возложения цветов к памятнику мистер Мэллой поднял руку.

— Дети! — сказал он. — Сто лет назад Авраам Линкольн освободил нас от рабства, думая, что негры станут такими же равноправными американцами, как и белые. Наши предки тоже так думали. Но впоследствии оказалось, что заветы Линкольна были выброшены в мусорный ящик. Негры не стали равноправными американцами. Негров объявили людьми второго сорта. Вы знаете, что вас не допускают в школы для белых детей. Когда вы вырастете, вас всегда и везде будут оскорблять и лишать куска хлеба за то, что у вас чёрная кожа. Вы всегда и во всём будете виноваты. Вам не дадут пользоваться благами жизни наравне с белыми, потому что вы негры. Это называется «сегрегация»…

На дальнем плане, под величественной колоннадой, замаячили белые рубашки полицейских.

— Нам надоело ждать, пока добрые белые поймут, что двадцать миллионов негров не могут жить как собаки в этой богатой стране только потому, что они негры. Уже немало честных чёрных и белых, таких же как Линкольн, пало от руки убийц за то, что они осмелились выступать против расизма. Это Америка — страна, где убивают настоящих людей. Но на этом нельзя останавливаться. Слушайте меня внимательно!

Белые рубашки придвинулись поближе.

— Вы поедете отсюда домой на автобусе вместе с мисс Мэри. Я же пойду в Алабаму пешком. Я пойду с плакатом отсюда, от подножия памятника освободителю, по дорогам Юга.

При слове «плакат» белые рубашки подошли вплотную к колонне школьников.

— Весь мир отмечает столетие гражданской войны, — продолжал Мэллой. — И в этот момент директор юбилейного комитета в Америке заявляет: «Юг, возможно, проиграл войну, но он, безусловно, собирается одержать победу на праздновании её столетия». Не знаю, что он хотел сказать, но думаю, что в ответ на эти слова следует трижды крикнуть «слава!» в память Авраама Линкольна!

Дети трижды крикнули «слава!». Полицейские стояли, заложив руки за спину. Кричать «слава!» в мавзолее не запрещалось.

При выходе полицейский сержант грозно сказал Мэллою:

— Ты обещал, что плакатов не будет, э?

— У меня нет плаката, сэр.

— А что ты болтал в мавзолее?

— Я говорил не о вашем участке, сэр.

Это несколько успокоило сержанта. В самом деле, он отвечает только за свой участок. На чужой участок ему наплевать, пока начальство не приказало ехать куда-нибудь на подмогу.

Автобус поехал к мосту через Потомак. На пути к нему присоединилось несколько автомашин. На одной из них ехали кинооператоры с аппаратами. Другие были заполнены газетчиками.

Мэллою подали из машины плакат, на котором было написано: «1863-1963. Свободны отныне и навсегда! Отменить сегрегацию!» Учитель поднял плакат правой рукой, а левой помахал ребятам в автобусе.

— Прощайте, мистер Мэллой! — закричали школьники, а две маленькие девочки расплакались.

Киноаппараты трещали. Газетчики ехали рядом с Мэллоем и на ходу задавали ему вопросы. Появились два полицейских мотоцикла.

На мосту через Потомак Мэллой обернулся и посмотрел на Вашингтон. Древнегреческие колонны мавзолея Линкольна ослепительно сияли на фоне тёмной зелени парка. Белые облака неторопливо ползли по синему южному небу.

— С твоим именем, отец Авраам! — сказал Мэллой.

За мостом газетчики и кинооператоры отстали. Полицейские тоже уехали.

Теперь Мэллой шагал один по дороге. Из проезжающих машин слышались громкие крики и смех: «Эй, черномазый, передай привет ребятам из ку-клукс-клана!», «Глупец ты отныне и навсегда!», «Шагай веселей, дядя, авось дойдёшь до Алабамы бесплатно!»

Мэллой шагал.

В вечерних газетах было напечатано про «донкихотскою выходку негра-учителя». На фото Мэллой был запечатлён в тот момент, когда он прощался с мавзолеем Линкольна.

Мэллой шагал.

Он прошёл через места исторических боёв под Фредериксбергом, прошёл через Ричмонд, пересёк штаты Северная и Южная Каролина и теперь шёл по Джорджии. До Аннистона осталось двести километров.

Он шёл третий месяц.

В Северной Каролине на него спустили собак, и ему пришлось пролежать неделю в больнице для негров, пока не зажили следы укусов. В Южной Каролине ему запустили кирпичом в лицо, и он находился в больнице ещё четыре дня.

В Джорджии его свирепо избили резиновыми дубинками. Это стоило ему ещё шести дней в больнице.

Кроме того, в него постоянно швыряли помидорами, бутылками, яйцами, консервными банками, отбросами, щебнем и пустыми ящиками из-под прохладительных напитков.

Остального можно не считать: потоков воды из шлангов, направленных прямо в лицо; взрывчатых петард, брошенных под ноги; выстрелов в воздух; дикого улюлюканья и злобного визга, доносящихся из обгоняющих и встречных машин; кулаков, которые ему показывали издали; оскорбительных замечаний и пинков ногами (последним отличалась дорожная полиция).

— С твоим именем, отец Авраам! — шептал Мэллой и шагал дальше, высоко подняв свой плакат.

— Десять галлонов, мистер, — сказал негр у бензоколонки, укладывая на место шланг.

Молодой человек с загорелым лицом и очень живыми чёрными глазами протянул негру несколько монет.

Негр взглянул на номер автомашины молодого человека и улыбнулся:

— Нью-Йорк, мистер? Хороший когда-то был ходок ваш «додж», а, мистер?

— Что значит «был»? — обиженно отозвался молодой человек. — Он и сейчас отлично тянет. От мексиканской границы его ни разу не заело.

Разговор происходил во дворе стоянки для автотуристов, которая представляет собой смесь гостиницы с гаражом и называется «мотоотель» или сокращённо «мотель».

Молодой человек всё ещё протягивал негру деньги, но негр их не брал.

— А всё-таки это машина 1950 года, — улыбнулся он. — Но не считайте меня нахалом, мистер, старые модели иногда лучше новых.

— Деньги возьмите, — нетерпеливо сказал молодой человек.

— Ах нет, извините, мистер, я цветной. Деньги уплатите, пожалуйста, боссу, мистер. Вон тот старый жёлтый господин, похожий на привидение. Болезнь желчного пузыря, знаете ли, мистер, плохо дело совсем! А цветным у нас не разрешается брать плату, мистер.

— Почему?

Негр склонил голову набок и прищёлкнул языком:

— Алабама, мистер… У каждого босса свой нрав. Есть ничего, приличные…

Молодой человек сделал несколько шагов по направлению, указанному негром, но никакого господина, похожего на привидение, не нашёл. У стойки бара стояли трое мордастых молодцов в комбинезонах. Один из них небрежно играл ключами от автомашины. Другой вертел в руках газету.

— Я вам должен уплатить за горючее? — спросил молодой человек.

Молодец с ключами повернулся к нему и смерил его враждебным взглядом с головы до ног.

— Бостон, э?

— Нет, я из Нью-Йорка, — отвечал молодой человек.

Молодец с ключами сделал такое лицо, как будто ему засунули в рот живого паука.

— Не моё дело, — сказал он коротко.

В этот момент его сосед выругался и швырнул на землю газету.

— Это позор! — буркнул он.

Молодой человек поглядел на газету. Перед ним мелькнуло фото, изображающее босого негра, идущего с плакатом по обочине шоссе.

— Я уже сказал — не моё дело, — настойчиво повторил молодец с ключами.