Тито Вецио

— Стой! Кто идет?!

— Вецио и победа.

— Проходи.

— Кто этот человек, закутанный в плащ, так громко объявивший пароль?

— Тише, это легат Луципор, возвратившийся из Капуи, куда он сегодня ночью ходил с трибуном Черзано. Он нам, по всей вероятности, сообщит хорошие вести, и город будет наш.

— Но какая же для нас будет польза, если император не позволит нам ни мстить, ни попользоваться добычей?

— Насчет этого успокойся. Тито Вецио не будет во всех концах города, мы сумеем взять свое. Авось нам боги помогут. Если гладиаторы и бедняки отворят нам ворота, то едва ли они будут следовать системе нашего императора. Убийство тиранов, пожары и разграбление имущества тотчас же начнутся, не взирая на никакие приказания наших начальников. При том же я тебе скажу, этот Луципор, как мне кажется, кипит злобой и по всей вероятности захочет отомстить своему мучителю Лукуллу, ну, а за Луципором и все пойдут, стоит только начать одному.

— Да, о добыче не надо забывать, — снова заметил безобразный раб: что за победа, если нечего взять! Коли свобода, то должна быть во всем…

— Молчи, дурак, тебе уже сказано, не смей говорить о том, чего не понимаешь!

— Чего молчать? Я говорю правду и у меня должны быть рабы и красавицы невольницы, и кровати, и пуховики, и подушки!

Все воины расхохотались этому странному желанию дурака.

— Ну как же с тобой говорить, когда ты такую чушь несешь? Мы желаем уничтожить рабство, а ты хочешь его вводить!

— Однако, — заметил один из гладиаторов, — было бы в самом деле смешно, если бы мы наших прежних господ заставили себе служить. Вот бы была потеха!

— Мондука, — вскричал другой раб, — ты в самом деле не так глуп, как кажется. Сам того не думая, попал в цель. Право, было бы совсем недурно заставить работать и прислуживать нам всех этих надменных патрициев, у ног которых мы так долго пресмыкались, потому что сила была тогда на их стороне. Ну, а теперь, когда наша возьмет верх, они станут рабами. Посмотрим, как они оросят своим потом наши поля, а жены их… Эти бессердечные гордячки, заставляющие бить и тиранить нас за всякий маленький проступок, и на них надо надеть наши цепи и ошейники, пусть попробуют, насколько это сладко! Уверяю вас, они им будут очень к лицу. Вы увидите, с какой грацией римские матроны станут носить ошейники и цепи. Мы же создадим большую, могущественную республику, такую же, какая теперь существует в Риме. Займем великолепные палаты, будем нежиться на кроватях под тирийским пурпуром, среди цветов, музыки, в обществе красавиц. А Тито Вецио будет нашим царем.

— А я его виночерпием, — вскричал Мондука и начал горланить: «Да здравствуют сатурналий!»

На эти мечтания Галла центурион Публипор сказал:

— Нет, милый друг Галл, Тито Вецио никогда не согласится на введение таких порядков. Он поклялся не только освободить рабов, но и навсегда отменить рабство. Те, которые до невольничества имели отечество, будут отпущены и проведут остаток своих дней на родине. Родившимся невольниками будет дана полная свобода и права гражданства, таким образом они приобретут отечество и семейство. Каждый из них получит участок земли, и обрабатывая его будет существовать своим трудом. Никто отныне не будет обрабатывать чужое поле, также для потехи праздных извергов не будет проливаться кровь несчастных гладиаторов. Италия вся присоединится к Риму, будет свободная и получит права гражданства.

— Все это прекрасно! Но я предпочитаю сатурналии. Вчера раб, а сегодня хозяин, вчера меня били, а сегодня я бью других. А самое главное, чтобы как можно больше было вин и соленой свинины! Да здравствуют сатурналии!

— Молчи! Что там за шум? Кругом облако пыли, что бы это значило?

— К оружию! — послышалось со всех сторон.

— Именем всех богов! Неужели нападение на наш лагерь? — завопили с ужасом повстанцы.

— К оружию! — кричали часовые с аванпостов и насыпей.

Весь лагерь моментально встрепенулся. Не было никаких сомнений, что неприятель подходит со всех сторон.

После убийства Тито Вецио и Гутулла римляне в ту же ночь окружили лагерь восставших. И с первым лучом солнца стали подходить все ближе и ближе. Конечно, ничего подобного бы не случилось, если бы начальники отряда Тито Вецио и Гутулл были живы. Но палатка молодого императора пустовала, а храбрый распорядительный Гутулл исчез из лагеря неизвестно куда. Трибуны, центурионы и прочие чины метались по лагерю, Не зная, что предпринять, удивляясь, что в такой решительный момент их вождей не оказалось на месте. Мнимый Луципор, как легат, в отсутствии полководца должен был взять командование на себя, но он притворился растерянным и тоже ничего не делал.

Приблизившись на некоторое расстояние, римляне подали знак, что хотят вести переговоры. Луципор ответил на это согласием и отправился с оставшимися командирами отряда на вал, защищавший фланг лагеря. К ним приблизилось несколько всадников, у одного из них на острие копья виднелся какой-то предмет.

— Что вы хотите? — спросил Луципор с вершины вала.

— Сдавайтесь! Вы окружены со всех сторон войском, значительно превосходящим ваше. В случае покорности обещаем сохранить вам жизнь, и по поручению славного претора Лукулла передаем вам вот этот подарок.

— О каком подарке ты говоришь?

— О голове Тито Вецио, возьмите ее, — и с этими словами парламентер швырнул к ногам Аполлония голову юного героя. Египтянин невольно отпрянул от этого кровавого трофея.

Весть о смерти главнокомандующего как громом поразила всех восставших. Они пришли в отчаяние, сознавая, что борьбу за свободу, начатую храбрым и талантливым Тито Вецио сами они не в состоянии довести до конца. Гутулла и Черзано также нет, куда они девались — неизвестно. Быть может, убиты, или, хуже того, взяты в плен римлянами? Если хотя бы эти двое героев были живы, восставшие под их руководством могли бы оказать хоть какое-нибудь сопротивление, но и их не стало. Следовательно, все потеряно, решили в лагере.

Хотя римляне, всегда отличавшиеся своим вероломством, и уверяли, что в случае покорности мятежникам будет дарована жизнь, последние отлично понимали, что враг не сдержит своего слова, и каждого из них ожидает лютая пытка и казнь. Поэтому было бы счастьем пасть на поле битвы, но, увы, некому было повести их на бой. Лишившись своих вождей восставшие, словно стадо баранов, толпами бегали с места на место. О защите никто не мог и подумать, все решили сдаться римлянам, кроме Публипора и безобразного Мондуки.

Первый собрал все военные доспехи в палатке Тито Вецио, развел в центре костер и пронзил кинжалом свое мужественное сердце. Римлянам достался только пепел этого храбреца.

Второй забрался в цистерну, где и был похоронен заживо, потому что римляне набросали туда массу трупов и кучу разного хлама.

Тем временем претору Лукуллу без труда удалось уговорить мятежников положиться на великодушие Рима и сдаться. Около лагеря на возвышенности были устроены трибуна и алтарь для жертвоприношений. Уже привели быка, убранного цветами, и жрецы ждали приказа, чтобы оглушить его ударом по лбу, разделить на части и принести в жертву богам — покровителям непобедимого Рима. Претор Лукулл, окруженный членами военного совета и представителями города, отдал приказ трубить в фанфары. Из лагеря мятежников выступил отряд под командованием мнимого Луципора. Можно было подумать, что это войско марширует на параде, если бы не выражение ужаса на липах восставших, ожидавших от победителя не милосердия, а изощренных пыток и казни.

Отряд был немедленно окружен римскими легионерами. Луципор слез с коня и по его команде воины стали бросать оружие к подножию трибуны.

— Добрый Тарквиний, — сказал изменник, обращаясь к претору Лукуллу со своим обычным цинизмом. — Прими головки мака, которые я тебе обещал. Они достойны тебя, великий победитель.

Восставшие не верили своим глазам. Этот беглый раб, легат их отряда, клявшийся отомстить своему господину Лукуллу, оказался его другом!