Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Постепенно под влиянием Анны, ее византийских придворных чинов, не без участия дворцового духовенства пролегала себе дорогу мысль, что единственными законными наследниками престола являются сыновья Владимира от «дщери Священной империи». Факт же их кровного родства с Македонской династией (их дядей был сам император Василий Второй) решающим образом повлиял на политическое завещание Владимира Святославича. Оно должно было обеспечить Борису и Глебу киевский стол и верховные права на всю Русь, в то время как остальные его сыновья должны были довольствоваться периферийными уделами. Такой распорядок престолонаследия, скорее всего, оформился после 1008 года. Вероятно, еще при жизни Анны, то есть до 1011 года, состоялась церемония «настолования» по византийскому образцу, а быть может, и венчание на киевское княжение Бориса, как прямого наследника Владимира, и Глеба, как соправителя. Во всяком случае, к моменту смерти киевского князя при нем в Киеве был «цесарьскимь венцемь от юности украшеный» Борис, коему отец поручил противодействовать печенежским набегам.

В связи с ослаблением «византийской партии» после смерти Анны, среди других сыновей Владимира от не освященных церковью браков назревало брожение. В большей части Европы тогда всё еще преобладала давняя традиция брака без участия священника и вне церкви (иногда с его благословением на дому). В этом традиционном порядке принадлежность к династии за редчайшим исключением определялась по отцу.

Сам Владимир, рожденный от связи Святослава с придворной ключницей Малушей, не лишился от этого своих наследственных прав, хотя не только в разграбленном им Полоцке, и полтора столетия спустя, не забывали упрекнуть этим обстоятельством потомков «робичича» — сына рабыни.

Протест против решения отца перерос в заговор обиженных с участием Святополка, Ярослава и, вероятно, сидевшего в Тмуторокани Мстислава. О поведении остальных обойденных сыновей Владимира ничего не известно.

Узнавший о сговоре Владимир в первой половине 1013 года заточил в темницу Святополка. Планируемый Крестителем Руси в 1014 году поход на Новгород имел целью призвать к послушанию строптивого Ярослава, который, по точному замечанию С. М. Соловьева, «не хотел быть посадником Бориса в Новгороде и потому спешил объявить себя независимым».

Почти шестидесятилетний князь киевский часто недужил, и выступление не состоялось. В связи с предпринятыми Владимиром против Святополка и Ярослава шагами показательно сообщение Титмара Мерзебургского о том, что киевский правитель «всё свое наследие полностью оставил двум сыновьям, тогда как третий пребывал в заключении».

Толковать Титмара можно по-разному, тем более, что сведения саксонского хрониста отрывочны, но вес их достоверности особый, так как эти данные появились в хронике из-за беспокойства Титмара за судьбу его собрата и друга епископа Рейнберна, угодившего в эту авантюру заодно со Святополком и умершего в заточении в Вышгороде.

Сама запись позволяет судить, что Титмар располагал этим известием еще при жизни князя Владимира.

К моменту кончины отца Борис находился в Киеве практически в роли соправителя.

Глава 4

ЦЕСАРИЦА АННА

Двадцатипятилетняя «дщерь Священной империи» была довольно недурна собой и многими своими чертами лица напоминала свою мать, Феофану, и не только обликом, но, пожалуй, и нравом.

Сразу после обряда венчания в храме, Владимир Святославич, любуясь новоиспеченной супругой, молвил:

— Поздравляю, Анна. Отныне ты великая княгиня.

Но супруга тотчас поправила:

— Не желаю называться великой княгиней. В Византии я была царевной, а теперь я стала цесарицей.

— Но здесь не Византия.

— Но и не Тмуторокань, а великая держава. Болгария намного меньше и слабее Руси, но правители ее именуются царями. Не пора ли и на тебя, супруг, возложить царский венец?

Тщеславия у Владимира Святославича хоть отбавляй, но слова Анны заставили его лишь усмехнуться:

— Чужеземные князья ныне взяли в обыкновение нарекать себя царями и королями, хотя у иных и земель — кот наплакал. Пусть потешатся, а мы посмеемся. Великий князь — князь над князьями, и это звучит куда царственней.

— И все же я не позволю себе согласиться с твоими насмешливыми словами. Русь превращается в империю, и если нас судьба связала, я все силы приложу, чтобы ты стал монархом.

— Я и так единодержавный правитель.

— Не увенчанный короной.

— Ты упряма, Анна. Оставим этот пустой разговор.

Но Анна преследовала далеко идущие цели. Она не только привезла из Херсонеса иконы, кресты, богослужебные книги, но и многих греческих священников, а затем, шаг за шагом, ее «двор» наполнился византийскими вельможами.

Князь Владимир смотрел на «причуды» супруги сквозь пальцы. Анна скучает по родине, так пусть ее двор напоминает Византию. Ничего в том худого нет. Он и сам большой сторонник империи.

Анна же сблизилась с греческим митрополитом Феопемтом, сидевшим в Киеве. Их душеспасительные беседы стали частыми и долгими, и через некоторое время Анна стала такой деятельной христианкой, что ей могла бы позавидовать и великая проповедница Ольга. Именно благодаря супруге Владимира, в Киеве и в других южных городах Руси всё больше становилось храмов и верующих людей.

Но не все были довольны великой княгиней. Византийские вельможи постепенно оттеснили от двора ближних бояр Путшу, Еловита, Талеца и Ляшко.

— Царицей себя возомнила, — недоброжелательно толковали те меж собой. — Древние устои рушит. Наводнила двор византийцами, а на нас, как на неотесанных мужиков смотрит. Надо великому князю пожаловаться. Пусть укротит свою строптивую супругу.

Но Владимир Святославич не внял уговорам бояр. Урезонил:

— Вы бы, господа бояре, вместо того, чтобы великую княгиню хулить, почаще бы ее Богом чтимые дела славили, да мошной своей на возведение храмов помогали. Вам бы только языками чесать. Слушайтесь великой княгини!

— Какой? У тебя их много, — сорвалось с языка Путши.

Не хотел говорить, но сорвалось. Ныне ожидай беды: конь вырвется — догонишь, а сказанного слова не воротишь.

Владимир Святославич крепко осерчал:

— У меня, да и у вас — одна великая княгиня. С остальными же женами я в храме не венчан. Вы это на всю жизнь запоминать… А коль моя супруга вам не угодна, то перебирайтесь-ка в Вышгород. Мошной тряхните, да крепость кое-где подлатайте. Там вам будет покойно.

Бояре позеленели. Вот и поговорили! Слова великого князя означают ссылку. Вышгород давно знаменит опальными людьми. Добро еще в поруб не приказал кинуть.

С отъездом самых знатных бояр в Вышгород, влияние Анны во дворе князя еще больше укрепилось. А через полтора года, после крещения Руси, она родила Бориса.

Великий князь, глянув на сына, улыбнулся:

— Еще один княжич.

— Цесаревич, супруг, цесаревич! Племянник византийского императора Василия.

И Анна произнесла это так твердо, что у Владимира Святославича исчезла улыбка с лица.

— На твоей родине, в Византии, цесаревичем, как мне известно, нарекают наследника престола. Наследника!

Анна положила младенца в колыбель, подошла к мужу и нежно обвила его шею своими бархатными грациозными руками.

— Поверь мне, милый супруг, наш Борис будет самым любимым твоим сыном. И ты сам захочешь сделать его наследником престола.

— Сломав обычай?

— Не всякий обычай приносит государю радость. Тому пример — твой старший сын Святополк. Ну, чисто волчонок.

— Не тебе судить, — нахмурился Владимир и добавил. — В каком народе живешь, того и обычая держись.

Анна, вельми умная Анна, не любила вступать в затяжной спор. Она просто промолчала и поцеловала мужа в губы. Ее оружие — ласка и терпеливое, но настойчивое (без назойливости) умение идти к своей заветной цели.

И это ей пока удавалось. Воспитанная на щекотливых интригах византийского Двора (чего только стоила ее мать Феофана!) Анна, исподволь для супруга, вела чрезвычайно тонкую игру, коя всё больше и больше сближала ее с Владимиром.