Служанка фараонов

– Ты ее привел?

То, что лежанка, на которую мне указали, была жесткой, не имело для меня никакого значения, так как я не привыкла к чему-то лучшему. И я бы еще стерпела, что в желудке у меня урчало, а мне никто не предложил даже куска хлеба, потому что ведь не в первый раз я ложилась спать голодной. Но встретившая меня старуха посмотрела на меня таким холодным взглядом, что у меня защемило в груди, и во сне я видела не приветливую улыбку Нефру-ра, а свою мать, простиравшую ко мне руки.

Я проснулась, едва в мою маленькую комнатку проник слабый дневной свет. Тут я заметила – вечером я не обратила на это внимания, – что, кроме меня, в комнате спали еще две служанки. Одна из них сидела выпрямившись и заплетала СВОИ длинные черные волосы, другая же, с крупным, полным лицом, еще лежала, вытянувшись под шерстяным одеялом, и зевала.

– Вставай, Ба! – сказала черноволосая и незло толкнула свою подругу в бок. – Аменет идет!

– Ай, – вскрикнула толстушка. – Оставь меня. Небем-васт, я умираю от боли!

Дверь открылась, и вошла та самая старуха, которая встретила меня накануне вечером. Тогда при тусклом мерцающем свете масляной лампы я не смогла ее рассмотреть как следует и только почувствовала, как она сверлила меня своими острыми, колючими глазами. Это вызвало во мне отвращение. Теперь я ясно видела ее в ярком утреннем свете и не могла победить свою неприязнь. Не то чтобы она была совершенно безобразна. Ее лицо, правда грубое и костлявое, я не могла назвать некрасивым, возможно даже, что в молодые годы оно было цветущим и полным. Теперь же вокруг рта образовалась складка, которая придавала лицу приветливое выражение, но эта приветливость не вязалась со взглядом властных глаз. Однако самым противным мне показалось то, что ногти у нее на пальцах загибались, как когти хищника. Это не были уставшие от работы, потрескавшиеся рука, как у моей матери, нет, они были хорошо ухожены и не обезображены перетаскиванием тяжелых нош. И все же казалось, что они не способны погладить нежную детскую головку, не причинив ей боли.

– Значит, ты еще не причесалась, Небем-васт! – сказала старуха негромко, но язвительно. А затем, повернувшись к другой служанке, которая с головой укрылась одеялом, воскликнула:

– Ба! Возможно ли это, Ба?

Она дернула одеяло и обнажила смуглое тело девочки.

– Не бей меня! – закричала Ба и, защищаясь, вытянула перед собой руки. – Я не могу встать. От боли я не спала всю ночь!

Аменет, уже поднявшая было руку, опустила ее и нагнулась над лежавшей девочкой.

– Что с тобой? – спросила она, стараясь быть поприветливей.

Вместо ответа девочка показала на покрасневшее и опухшее место под мышкой.

– Нарыв? – спросила Аменет.

– Мне трудно поднять руку! – запричитала девочка. – Больно даже шевелиться!

Старуха неохотно пощупала грудь Ба, и девочка громко вскрикнула, когда костлявые пальцы подобрались к воспаленному месту.

– Врача! – застонала она.

– Какого врача! – грубо ответила старуха. – Я сама достаточно хорошо знаю, какой злой дух попал в твою кровь. Сейчас я с ним разделаюсь!

Она села на корточки рядом с больной и забормотала:

– Брат крови! Друг гноя! Отец нарыва! Шакал пустыни! Выходи наружу из тела этой безобразной девчонки! Ложись к тем красивым женам, которые ждут тебя, брат крови! Друг гноя! – Затем, через некоторое время, обращаясь к Ба: – Ты действительно не можешь подняться? Кто же будет управляться с опахалом? И вязать букеты? Даже если я сама заплету косы Нефру-ра?

– А разве не может… новенькая?..

– Новенькая! Новенькая! Вот уж затея этого Сенчута… Он же ничего в этом не смыслит! Его дело смотреть за своими скульпторами и мастерами, а не давать мне указания, кого брать на службу к царевне! Что умеет новенькая? Что она знает? А?

Старуха подошла к моей лежанке, и я села. Кровь отлила у меня от лица.

– Что ты делала… до сих пор?

– Я… мы прошли длинный путь… а потом я сидела под смоковницей, а потом…

– Я не о том! – оборвала меня старуха. – Ты умеешь вязать цветы в красивые букеты?

Что ж, если речь шла только об этом, я могла бы попробовать. Я торопливо кивнула.

– А сумеешь ли ты причесать волосы царевны, сумеешь ли ты заплести их так, как она их носит, когда взмахивает систром в храме Амона, изображая супругу бога?

Я больше не кивала, а молча смотрела прямо перед собой.

– Ну ладно, тогда скажи, чему ты научилась, пока жила в той земле, откуда вы прибыли!

– Гусей я пасла и… – я хотела сказать, что при мне гибло гораздо меньше гусей, чем у пастушки, которая пасла их раньше, и что я даже приручила и обучила молодую обезьяну, но старуха опять оборвала меня.

– Гусей! – закричала, нет, заорала она. – И это для царственного дитяти! Чужеземка, негритянка, кушитка – да разве я знаю! – при моей Нефру-ра! – Она повернулась к черноволосой служанке, которая уже давно заплела волосы и теперь стояла в ожидании в глубине комнаты. – Беги к садовнику, Небем-васт! Скажи ему, что Ба не сможет сегодня подбирать букеты, пусть он постарается подыскать для этого кого-нибудь другого. Но пусть не дает слишком много зелени для букетов. Да поменьше васильков, они не пахнут. Лотос и дикий шафран. И пусть не забывает о жасмине!

Небем-васт выскользнула наружу, и старуха снова повернулась ко мне.

– Ты, пожалуй, еще сможешь держать горшок с мазями, – пренебрежительно заявила она, – а также работать опахалом. Но ведь в таком виде тебе нельзя показываться перед госпожой! На, возьми гребень! Да прибери волосы! Хорошо еще, что у тебя на голове не кучерявая шерсть, а гладкие волосы, почти как волосы людей!

Она бросила мне гребень, вырезанный из белой слоновой кости, а когда я усмирила с его помощью свои длинные волосы, мне пришлось заплести их во множество редких косичек, как это было в обычае у людей. Правда, мне удалось это не сразу, так что Аменет была вынуждена в конце концов привести в порядок мои волосы, чтобы самой не быть наказанной за мой вид. Она делала это раздраженно, рывками, и волосы часто путались в ее когтях. Хотя мне было очень больно, я не издала ни звука и только не могла справиться со слезами, которые катились по моим щекам.

Меня повели по длинным полутемным коридорам, куда слабый свет проникал лишь через дверные проемы расположенных вдоль них комнат. Поэтому я чуть не ослепла, когда мы повернули и вошли в большой зал. Он был выше всех тех помещений, какие я раньше видела. Яркий дневной свет лился через решетки окон, устроенных наверху, прямо под потолком. Я невольно закрыла глаза, ослепленная резким светом. Когда же я их снова открыла, то вскрикнула и в ужасе отскочила в сторону. Еще немного, и моя нога попала бы в широко разинутую пасть льва. Старуха заметила мой испуг и засмеялась.

– Боишься, гусиная служанка, боишься? – злобно спросила она. Конечно, ведь у вас ничего подобного нет.

Решительными шагами она подошла ко льву и наступила ему прямо на затылок. Зверь, однако, даже не вздрогнул и не издал ни звука. Не лаяли собаки, гнавшиеся за хищником, не двигались газели, прыгавшие перед ним, не били крыльями птицы, порхавшие в зарослях папируса, – все это и еще многое другое, как живое, простиралось у моих ног, и тем не менее было неподвижным и мертвым.

Что все это значило? Возможно, какое-то волшебство, которым пользовались люди? А вдруг старуха одним движением глаз могла оживить этих зверей, которые, как заколдованные, неподвижно и бездыханно лежали на полу? Чтобы змея, например, ужалила меня в пятку или сокол вонзил когти в мое плечо? Я осторожно выбирала дорогу на пестром каменном полу. Тогда я не могла и представить, что вскоре перестану обращать внимание на всех этих животных точно так же, как Аменет, которая помирала со смеху, видя мой испуг. Ведь она, потехи ради, еще подбавляла масла в огонь, показывая мне одного опасного зверя за другим и страшным голосом подражая их крикам.

Мы обе были так поглощены всем этим – я своим страхом, а Аменет жестокой игрой, которую она вела со мной, – что совсем не заметили, как к нам приблизилась какая-то фигура. Только после недовольного: «Что это значит?» – старуха вздрогнула и замолчала, а я, наконец, смогла остановиться и, как бы ища помощи, уцепилась за одну из больших деревянных колонн, которые поддерживали потолок зала.