Верность и терпение

С неохотой уезжал он из этого мира в холодный, серый Петербург. И как будто чувствовал, что приедет к какому-то несчастью. Так оно и вышло — возвратившись, Миша узнал, что этим летом умерла его мать и что осенью в Петербург приедет отец с четырехлетней дочерью Кристиной, которая родилась через три года после того, как он уехал в город.

Отец приехал поздно вечером. Было уже темно, когда вошел он в сени, ведя за руку крошечную девочку, очень похожую на покойную маменьку.

После радостных и горестных восклицаний батюшка передал Кристину тетушке, а сам стал снимать с себя тяжелую дорожную одежду.

Пока батюшка разоблачался, кухарка вынесла в сени трехсвечный шандал, и Миша увидел, как сильно постарел он. Когда же грубая серая епанча была снята, а следом за нею повис на вешалке и бедный стеганый мужицкий чапан, Миша рассмотрел, что батюшка одет в старый, сильно выцветший мундир.

Батюшка сильно похудел, и мундир висел на нем широким балахоном, застегнутым на тусклые нечищеные пуговицы, которых к тому же осталось всего половина.

Рядом с ним его ровесник Георг Вермелейн казался бравым молодцеватым рубакой, и когда они обнялись, Мише стало до слез жалко отца и почему-то не то что стыдно, но как-то неловко за него. Тетушка схватила Кристину на руки, и Миша тотчас же почувствовал, что отныне он и вовсе будет принадлежать дядюшке, а вся ласка и все женское тепло перейдут теперь к крошечной голубоглазой девочке. С первого же взгляда она показалась ему светлым эльфом, которому для полной схожести с добрым сказочным духом не хватало лишь шапочки из чашечки цветка.

Батюшка прожил у них неделю. Спал он в Мишиной комнате, на брезентовой раскладной кровати, привезенной Вермелейном со службы. Перед сном Готтард рассказывал сыну о их жизни в Памушисе и Лайксааре, но Миша ничего из того времени не помнил и оставался безучастным.

Тогда батюшка стал рассказывать о своей жизни до появления Миши на свет, а так как о службе в кригс-комиссариате ничего интересного припомнить не мог, то попытался увлечь сына повествованием о том, как искал он корни рода Барклаев, о чем писал герольдмейстерам и архивариусам и какие получал от них ответы. И оказалось, что сыну эти рассказы были и интересны и приятны, и он, вопреки природной сдержанности и склонности к молчанию, не раз даже перебивал отца вопросами и отнесся ко всему услышанному горячо и заинтересованно. «Вот что значит кровь», — думал Готтард, вспоминая, как он сам и отец его — бургомистр Вильгельм Барклай — весьма близко к сердцу принимали все, что относилось к истории их рода.

Из полуночных рассказов отца Миша узнал, что их род не просто стар, но древен и не просто благороден, но знатен, ибо Барклаи издавна носили баронский титул. Готтард сознался, что до корней рода он не докопался, что уходят они в такую толщу веков, что теряются во временах завоевания Англии норманнами, которых в России называли варягами. А так как первые русские цари происходили из рода варяжских конунгов, то, стало быть, и Барклаи по древности не уступают потомкам первого русского князя из варяг — Рюрика. Когда же Миша спросил отца, о ком из первых Барклаев знает он определенно, батюшка ответил, что таковыми являются два брата Питер и Джон Барклаи — ярые протестанты, бежавшие от гнета католиков в Росток, и что случилось это в 1621 году.

Так версия о древности рода на поверку оказалась необоснованной, и даже Миша понял, что полтора века конечно же немало, но до варягов-норманнов сильно не дотягивает. Сын Питера Барклая Иоганн в 1664 году перебрался в Ригу, где и стал основателем той ветви рода, от которой происходили Готтард и его сыновья. Батюшка сказал Мише, что Иоганн приходится ему самому дедом, а Мише прадедом. Старший сын Иоганна — Вильгельм, рижский бургомистр, и вовсе был рядом, доводясь Мише дедом, а Готтарду отцом. И выходило, что достоверных предков, известных батюшке, было всего четыре колена — не так уж много для дворянина, а для титулованной особы — тем более…

Под негромкий рассказ отца Миша заснул, и то ли от того, что услышал только что, то ли от чего другого, но явственно приснился ему сон, в котором все происходило точь-в-точь как рассказывал о том батюшка…

Мише снилось, будто в жаркий летний день стоит он у ворот рижского замка и видит, как едет к нему большая золоченая карета, запряженная шестериком белых лошадей сказочной красоты. Видит он за стеклом кареты толстого краснолицего вельможу в большом белом парике, с золоченым фельдмаршальским жезлом на коленях. «Шереметев, Шереметев», — говорят стоящие возле ворот люди, называя того, кто покорил Ригу и теперь приехал, чтобы ее жители принесли присягу на верность царю Петру.

Затем Миша видит, как Шереметев [17] выходит из кареты и останавливается у распахнутых настежь ворот замка, а оттуда приближается к нему высокий, красивый старик с золотой цепью на груди. «Дедушка Вильгельм», — узнает старика Миша и радуется, когда русский фельдмаршал вдруг обнимает и крепко целует его, а дедушка опускается перед Шереметевым на одно колено и целует фельдмаршальский жезл, подобно тому как в церкви русские попы целуют крест. Фельдмаршал поднимает деда, и бургомистр говорит так громко, что слышат все люди на площади: «Клянусь верой и правдой служить России. Клянусь и от своего имени и от имени всего моего древнего и славного рода Барклаев-де-Толли!»

Тут Миша проснулся и увидел, как крепко и сладко спит батюшка, закинув голову и чуть посвистывая носом. А полусказочный сон все еще стоял перед глазами, не желая уходить, и Миша сквозь непроходящую дрему подумал: «Значит, и от моего имени поклялся дедушка служить верой и правдой: ведь я тоже — Барклай-де-Толли».

Глава третья

Начало пути

…Весной 1778 года шестнадцатилетний дворянский недоросль Михаил Богданович Барклай-де-Толли предстал перед экзаменационной комиссией и успешно сдал экзамен, став младшим кавалерийским офицером — корнетом. И тотчас же отправился в назначенный ему для службы Псковский карабинерный полк, стоявший в городе Феллине.

Барклай получил звание корнета 28 апреля 1778 года. С этого дня началась его служба в русской армии, продолжавшаяся ровно полвека…

Какой же была Россия в том самом 1778 году, когда корнет Барклай прибыл в Псковский карабинерный полк?

Большая часть его жизни прошла в годы царствования Екатерины II. Она вступила на престол, когда Мише было всего шесть месяцев, и жизнь Барклая, начавшись под ее скипетром, в значительной мере определялась этим обстоятельством тридцать три года.

В истории России было всего два монарха, заслуживших звание «Великий», Петр I и Екатерина II. Бедная немецкая принцесса, волею судьбы обрученная с наследником русского престола Петром III, занявшим трон после смерти своей тетки Елизаветы Петровны, через полгода свергла своего мужа и, захватив власть, повела Россию к величию и славе.

Она крепко держала бразды правления и стремилась к абсолютной власти. Она хотела видеть Россию могучей и процветающей.

Через несколько лет после захвата власти Екатерина сформулировала важнейшие принципы своей политики, назвав их «пятью предметами», таким образом:

«Если государственный человек ошибается, если он рассуждает плохо или принимает ошибочные меры, целый народ испытывает пагубные последствия этого. Нужно часто себя спрашивать: справедливо ли это начинание? полезно ли?» И, перечисляя «пять предметов», указывала:

«1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.

2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.

3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.

4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.

5. Нужно сделать государство грозным и в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом (так Екатерина вслед за французскими энциклопедистами называла Бога), перед собой, перед обществом, и нужно преподать ему некоторые искусства, без которых он не может обойтись в повседневной жизни».