Мятежное хотение (Времена царствования Ивана Грозного)

— Царь едет! Царь едет! Шапки долой!

Можно было подумать, что карета колесила не через хвойный безмолвный лес, а пробиралась через площадь, запруженную народом.

Боярские дети орали все неистовее:

— Шапки долой! — и эхо, охотно подхватывая шальные крики, вторило — Долой! Долой! Ой! Шапки долой! Государь всея Руси едет, Иван Васильевич! Вич! Вич!

Карета передвигалась неторопливо, нехотя взбиралась на мохнатые кочки, замирала на самом верху, словно о чем-то раздумывала, а потом сбегала вниз. Боярские дети вопили не просто так — далеко впереди на тропе показалась небольшая группа всадников. По кафтанам не из бедных, и шапки с голов рвать не спешат. Обождали, когда поравняются с передовым отрядом, а уже затем чинно обнажили нечесаные космы.

— Кто такие? — строго спросил сотник.

Он спрашивал больше для порядка, признавая в незнакомцах новгородцев: только они смели носить чужеземные платья.

— Новгородцы мы, — отвечал за всех мужик лет сорока, видно, он был за старшего. Борода у него брита, а усища в обе стороны топорщатся непокорно. — К государю мы едем, с жалобой на своего наместника Ермакова.

— К государю едете, а с собой пищали везете! — упрекнул сотник.

Оружие у новгородцев красивое — немецкое, такого даже у караульничих нет.

— Как же без пищалей ехать, господа, когда по всем лесам тати шастают? — искренне подивился новгородец — Ты бы нас к государю представил, правду хотим про наместника сказать. Совсем житья не стало от лиходея! Пошлину с товаров непомерную берет да себе все в карман складывает, купцов заморских совсем отогнал, — жаловался мужик.

— Не велено! Государь на охоту выехал. Прочь подите! — теснил мужика сотник.

— А ты жеребчиком на меня не наезжай, придержи поводья! — серчал мужик. — По годам я тебя старше и почину знатнее буду. Скажи государю, что с делом мы идем. Вот здесь все про наместника писано! тряс мужик бумагой.

— Хорошо, — вдруг согласился сотник, — давай, челобитную, передам государю.

И, пнув в бока жеребцу шпорами, заглянул в оконце кареты:

— Государь, тут к тебе новгородцы с ябедой пришли на своего наместника, пред твоими очами предстать хотят.

— Почему они с пищалями? Гони их с глаз долой! — заволновался царь.

— Эй, новгородцы, прочь подите! Царь вас видеть не желает!

— А ты на нас глотку не распускай. Мы люди вольные! Великий Новгород всегда таким был, и к холопству мы не привыкли, — натянул на уши шапку мужик.

— Караул, отобрать у новгородцев пищали, и пусть государь полюбуется на этих строптивцев!

— Ты за пищаль-то не хватайся, это тебе не кремлевский двор, чтобы без оружия шастать! Здесь лес, и закон здесь другой! А пищали мы против татей держим!

Это лес Ивана Васильевича, а стало быть, ты у него на дворе, — возражал сотник. — Давай пищали!

— А ты отними попробуй! — вдруг взбунтовался мужик, и усы его негодующе вздернулись.

Сотник увидел нацеленное на него дуло, разглядел у самого выхода черную маркую сажу и засопел:

— Что это… бунт?! — Он изловчился, дернул на себя ствол пищали, и мужик, теряя равновесие, повалился с седла.

Прозвучавший выстрел заставил караульщиков остановиться. Оцепенев, они наблюдали за тем, как сотник, ухватившись за живот, пытался остаться в седле, но невидимая сила настойчиво и крепко увлекала его к земле, и он, уже не в силах ей противиться, рухнул.

— Новгородцы сотника подстрелили! — встрепенулась стража, — Убили! Бей их, отроки! Хватай татей! Спасай государя! Вяжи лихоимцев!

Новгородцы похватали мечи, а громкий голос усатого детины все более распалял страсть:. — Это что же делается, господа?! Мы к государю с челобитной, а нас за шиворот да и за ворота, как холопов последних! Не привыкли новгородцы такому лихоимству! К царю-батюшке пробивайтесь, господа, к царю! Дознаемся до правды, бей строптивцев! Не может он от людей своих отступиться!

Раздался выстрел, потом еще один, а уж потом треск слышался отовсюду. Казалось, что гигантский медведь пробирается через лес и сучья трещат под его ногами. Караульщики падали, сраженные пулями а новгородец все вопил:

— К царю, господа, пробирайтесь. Пусть же он лихоимцев накажет!

Иван вслушивался в приближающийся шум, и чудилось ему, как чей-то разбойный голос взывал:

— К царю! Бей!.. Царя бей!

— Погоняй! Погоняй! — закричал Иван на ямщика. — Быстрее! Ох, изменники! Ох, изменники! — сокрушался молодой государь.

Карета развернулась и покатилась в обратную дорогу, оставляя позади сечу.

Иван не разговаривал до самой Коломны, заставляя ямщика шибче подгонять разгоряченных лошадей. А когда показались серые булыжники крепостных стен, Иван приказал сидящему рядом окольничему:

— Зови воеводу!

Воевода князь Пронский, отпущенный в Коломну на кормление государем год назад, выбежал навстречу молодому царю и бросился в ноги:

— Что же это ты, Иван Васильевич, государь наш любезный! Гонца послать нужно было, уж мы бы тебя встретили по чести, хлеб да соль с полотенчиком. В колокола бы ударили!

— На дыбу захотел?! — орал Иван. — Это по твоей дороге тати гуляют, едва живота не лишили!

— Да что же ты, батюшка?! Как же это?! — лепетал испуганный воевода. Страшно было умирать, едва разжился, дочек замуж не определил.

— А вот так! Стрельбу устроили из пищалей, изловить меня хотели, насилу спасся! Вели в лес дружину послать, пускай мятежников изловят!

Запоздало ударил набатный колокол, встречая Ивана Васильевича, а через Царские врата выехал отряд ловить — новгородцев-изменников.

Через несколько дней на монастырский двор отроки из костромской дружины приволокли несколько мужиков. В них трудно было узнать горделивых новгородцев в иноземных платьях. Порты на мужиках рваные, все как один без шапок, брады изодраны, а лица в крови.

Иван Васильевич обходил нестройный ряд, и мужики, приветствуя царя, сгибались в поклоне, цепи на их руках тонко позванивали, и эта печальная музыка напоминала Ивану Васильевичу его недавнее бегство. Государь пытался среди пойманных отыскать того самого мужика с длинными торчащими усами, но его не было.

— Где остальные? — зло поинтересовался Иван Васильевич.

— В лес ушли, государь, — отвечал думный дьяк Василий Захаров, приставленный к новгородцам. — Мы когда подъехали, так их уже и не было. Этих насилу сыскали. Ничего, государь, еще отыщутся! В Новгород дружину пошлем, пусть изменников там отловят.

— Так вот что, дьяк, выпытай у новгородцев, по чьей науке пищальники надумали супротив государя подняться? Если выпытаешь и до правды дознаешься, окольничим тебя сделаю! — пообещал шестнадцатилетний государь. — По всему видать, здесь без ближних людей не обошлось. — И, повернувшись к стоявшим рядом рындам [21], сказал: — Гоните всех прочь, кто меня видеть пожелает, трапезничать я пошел.

Василий Захаров запоздало поблагодарил за честь, а Иван Васильевич уже не слышал, шел быстро, и рослые рынды едва за ним поспевали.

Новгородцев сволокли в подвал монастыря и одного за другим сводили на сыск. Палач, широкий мужик в красной рубахе навыпуск, с нетерпением поигрывал тяжелым кнутом.

— Стало быть, по своей охоте на государя выступали? — спрашивал Василий Захаров.

Он оглянулся, подыскивая, куда бы присесть, а верткий подьячий с пером за правым ухом уже подставлял табурет.

— Не мыслили мы зла супротив государя, — отвечал за всех мужик с окладной, до самого пояса бородой. — Мы с жалобой на своего посадника шли.

— Выходит, в государя из пищалей палили для того, чтобы грамоту ему дать? — не унимался дьяк. — И холопа его убили тоже для того?!

— Не палили мы в государя, — отвечал новгородец, понимая, что уже не убедить в своей правоте ни дьяка, а уж тем более ни самого государя. — Караульщик государя сам на нас с ослопом [22] полез. Вот ружье без надобности и пальнуло.