Королева Жанна. Книги 4-5

— Аминь, отец Андроник.

— Посмотрите, мои ирисы начинают распускаться… А что вам известно о прекрасной синьоре Паэне Ластио, отец?

— Ваши ирисы, отец, обещают быть великолепными… Синьоре Ластио удалось достичь первоначальной цели. Месье проглотил наживку…

— Он воистину стоит исповедника трех обетов… Я до сих пор не могу понять его истинных целей, и это сильно поднимает его в моих глазах…

— Вы правы, отец. Его цели скрыты глубоко настолько глубоко, что порою мне кажется… что их у него вообще нет…

— Вы несомненно недооцениваете его, отец Игнатий. Я не знаю его целей, но их можно предполагать, а предполагаемая цель так очевидна…

— Вот… это?..

— Именно, это.

— Это мало похоже на все, что он делает… Возможно, он сам не сознает, к чему он стремится…

— Ему можно бы и помочь понять. Подумайте, отец Игнатий…

— О да, отец Андроник… Понимаю… Этот росток в цветнике Девы может дать такую роскошную крону…

— Именно, именно, отец Игнатий… Взгляните, вот мои желтые тюльпаны…

— Они очаровательны… Простите, отец Андроник, еще одно известие из Фригии, оно также важное…

— В чем оно состоит?

— Графа Марче в Толете сменит граф Финнеатль.

— Перечислите его качества, отец.

— Повинуюсь, отец Андроник. От роду ему тридцать два года, он третий сын владетеля Финнеатля. Его прочили по духовной части, дали ему хорошее образование, но он пренебрег волей отца, втерся в фавориты герцогу Сал-ану и очень скоро стал принимать и исполнять дипломатические поручения разного рода. Говорит на пяти языках, в том числе и по-виргински…

— Он религиозен?

— Вольнодумец.

— Вольнодумец… Это как нельзя более кстати, отец: это значит, что у него нет никаких внутренних препон… А как прекрасны эти багряные тюльпаны, не правда ли?..

Грипсолейль был пьян, как францисканец. Остальные тоже не вполне твердо держались на ногах. Даже факелы в руках слуг дрожали и описывали резкие кривые, грозя подпалить завитые кудри господ мушкетеров.

А может быть, Грипсолейль, как всегда, прикидывался пьяным.

— Впер-ред! — рычал он, налегая на «р» и мотая головой, точно бык. — Сокр-рушим вр-рагов… Фр-рама и Кейр… Кейл… Кейр-рембара!.. Ур-раа…! Бустр-рофедон! Мушкетеры, шпаги вон! Бустр-рофедон!

Он и в самом деле выхватил шпагу и принялся размахивать ею как попало. Но никто не боялся ни огня, ни стали. Всем было весело, очень весело.

— А лихо мы их, а? Господа…

— Я же всегда говорил — эти красные ни черта не стоят…

— Гас-спада! — завопил Грипсолейль, — Ткх-ха! Ну-ка, скажите, скажите… что такое… б-бустрофедон?.. А?. Вот вы, ди Мар-ро!..

— Отстаньте, Грипсолейль. — Пьяный ди Маро обычно бывал благодушен. — И где вы только набираетесь таких словечек… Мало было нам нашего премудрого Улисса Бразе, так и вы туда же?

— Э-э, н-нет! — Грипсолейль кинулся в темноту, сделал великолепный выпад и вернулся. — Н-нет! А что нет? — оборвал он сам себя. — Это я слышал из уст нашего лейтенанта Бразе… пар-рдон!!.. мар-ркиза де Пре… де Пле… Преазант!.. Его светлость беседовали с каким-то рясником, и я урвал кусочек… Бустр-рофедон! Бустрофедончик!

— Я говорю, лихо мы погнали этих собак в красных колетах, — снова вступил ди Биран почти трезвым голосом.

— Кр-расиво! — вдруг рявкнул Грипсолейль. — Мы их — р-раз, р-раз! И вся эта р-рвань р-раз как крысы!.. Р-раз, р-раз! — Он продолжал наносить удары невидимому врагу.

— Никудышные бойцы эти красные, — веско заявил Гилас.

— Красный… погодите, господа… что там болтал о красном флаге этот пьянчуга? — Ди Маро даже остановился, припоминая. — Ну, вот, когда мы вошли…

— Но, но, но, мой лейтенант, — покачал пальцем ди Биран. — Беседа шла о красных юбках. Я это а-атлично помню…

— А вы, Гилас, что скажете?

— Вы правы, мой лейтенант, а ди Биран не прав. — Гилас изрекал фразы, точно апостол. — Когда мы вошли, тот болван на столе кричал: «Помните о красном флаге!» Они завопили, когда увидели нас, но он все кричал свое, и тогда они пронзили его шпагами, снизу вверх, вот так. Пятеро, если не больше.

Они остановились посреди улицы, освещаемые факелами. Впереди из темноты доносился лязг: это Грипсолейль воевал со столбами и решетками.

— Черт знает что, — глубокомысленно произнес ди Маро.

— Они его истыкали, как медведя, — продолжал Гилас. — Поступили, как разбойники. Все на одного. Зато мы их перешерстили, попомнят мушкетеров. Нас ведь четверо было, а их до десятка…

— А тот, что… умер? — допытывался ди Маро.

— Ну да, — сказал ди Биран. — Жано его вытаскивал… Жано! Надеюсь, ты снял с него кошелек?

— Не извольте беспокоиться, сударь. Вот. — И слуга протянул ди Бирану кошелек со срезанной тесьмой.

Из темноты возник Грипсолейль:

— Пач-чему остановка? Кто приказал? Рр-рианкар? нет… Л-л… нет!.. Р-рианкал?! Иуда, пр-редатель!

— Грипсолейсль, — встряхнул его за плечи ди Маро, — вы помните о красном флаге?

— Ага, — немедленно ответил Грипсолейль. — Этот кр-ретин разболтал тайну… Хар-рош гусь!

— Какую тайну, Грипсолейль, что вы несете?

— Я пьян… да! Но моя р-р… логика со мной не пила… понятно? Счас все объясню… А! Пойдемть в кбак, друзья, в кбачок…

— Он совсем пьян, — изрек Гилас. — Нечего его и слушать.

— Ну, не пойдем в кабак, если не хочется… Бустр-рофедон! — внезапно взревел Грипсолейль. — Впер-ред!

— Да постойте, — удержал его ди Маро. Как видно, хмель начал покидать его, и происшествие в кабаке беспокоило его все сильнее. — Значит, вы помните о красном флаге, Грипсолейль. Скажите, что вы о нем думаете. Ну, позовите вашу логику на помощь.

— Из-звольте… мой лейтенант… На! — заорал он слуге, сунув ему свою шпагу. — Извольте. Primo. — Он поднял палец. — В гвардии заговор. У них, знаете ли, вечно заговор. И вот они сидят в кабаке и обсуждают, обсуждают… планы. Кр-расный план… нет, что я вру?! Кр-расный фр-р… фл-лаг — это сигнал. Какой сигнал? Сигнал к действию. Какому действию? Ди Мар-ро, я не Господь Бог. Не знаю. Но соль не в этом. Мы входим и ловим их… на месте… р-раз! Secundo. Вот где только secundo, вот! Они пытаются спрятать свою тайну. Р-раз — этого дурака с длинным языком. Поздно. Поздно, говорю я! Мне уже все ясно. Ter-rtio. Я беру шпагу… Эй, шпагу! — рявкнул он, протягивая руку. — Ага. Я беру шпагу, он берет шпагу, мы берем шпаги — и р-раз! А сколько же мы убили?

— Никого, — ответил ди Маро, слушавший болтовню Грипсолейля с серьезным и мрачным видом. — И, кажется, зря…

Ди Биран скептически ухмылялся.

— Охота вам его слушать, Маро… Ведь он пьян, как губка…

— И буду! — заорал Грипсолейль на всю улицу. — Когда прредатель Р-рианкал… нет! Р-иранкар… нет!.. а, чер-рт с ним! Красные колеты, красные флажки, кррасные собаки… Долой! A bas le rouge! [11] Да здравствует белый цвет! Красному — каюк, черному — каюк, голубому — каюк…

— Черт возьми нас всех, — бормотал ди Маро, окончательно протрезвевший, — а если это правда? Накануне похода…

— Лейтенант, — пытался отвлечь его ди Биран, — ах, бросьте. Пойдемте спать. Все это чушь. Грипсолейль пьян и бредит…

— Не наше дело, — вдруг безапелляционно заявил Гилас.

Грипсолейль, выхватив у кого-то из слуг факел, бегал зигзагами по улице, от стены до стены.

— Бустр-рофедон! — вопил он во всю глотку. — Впер-ред! Сокррушим вррага!..

Глава XLII

ЦВЕТОЧНАЯ ГАЛЕРЕЯ

Королева пожаловала Герману Викремасингу красные каблуки пэра. Тем самым маркиз Эмезы, прибавивший к своим титулам «ваше сиятельство», получил также право представлять Ее Величеству своих сыновей по достижении ими совершеннолетия. Его младшему сыну, Адольфу, в апреле как раз исполнилось семнадцать лет. Церемония была обставлена со всей возможной пышностью. Всему двору и иностранцам было подчеркнуто, как королева желает возвысить и ублажить своего маршала. Цепь сиятельных отныне маркизов Эмезы несла за юным Адольфом его сестра Лаура, фрейлина королевы. Адольф Викремасинг был не очень-то видный, рыжеватый молодой человек, но глаза его блистали прекрасным фанатическим блеском. Жанна с искренним удовольствием надела ему на шею золотую цепь и тут же, при всех, приняла его в число своих адъютантов. Это была высокая честь, и юноша не смог сдержать радостной краски на бледных щеках.