Четыре вечера на мертвом корабле

— Идем! Погоди стонать, может быть еще ничего не случилось!

Хранитель музея стал одеваться. Он был взволнован настолько, что маленький сторож его должен был помочь ему всунуть руку в рукав кожаной тужурки.

— Может быть ты слышал что-нибудь ночью?

— Нет!

— Не остался ли кто-нибудь с вечера там? Кто вчера был в музее?

Аза потер лоб, наскоро встряхивая тени забытого дня:

— Я помню, кажется, всех. Были красноармейцы. Были два русских с парохода. Потом пришли ребята из школы с учителем. И затем зашел опять этот старый тунгуз!

— Ты помнишь, что они все ушли? Никто не остался? Ты всех провожал?

Аза сказал быстро: «Ну, конечно! Аза знает свое дело!» — но тут же тронул руку Качая и широко раздвинул щелки глаз:

— О, я не помню, как ушел тунгуз!

Хранитель музея вздрогнул:

— Это все тот старый тунгуз с бороденкой, который пялил глаза на пластинку с узорами?

— Он!

Качай нахлобучил шапку с досадой:

— Кажется теперь все ясно! Наверное он стащил пластинку: это — платиновая пластинка, Аза!

— О, товарищ Качай!

— Ну, ну — погоди! Надо узнать, в чем дело!

Мальчишка не отнимал рук от головы в знак отчаяния и горя. Они шли торопливо по сонным улицам города до остатков деревянного Кремля. Хранитель музея, как всегда, и в это утро с улыбкой влюбленного оглядел ветхую церковь, теперь его силами и старанием обращенную в музей. Причудливые главки ее и почерневшие от времени дубовые стены со старческим спокойствием и детскою радостью грелись в лучах восходящего солнца. Качай вошел на резное крыльцо, опустив голову и не открывая глаз от выбитых миллионами шагов ступеней, знавших еще и твердую поступь Ивана Кольцо. На минуту он забыл о тунгузе и обо всем происшествии — он всегда терялся здесь, подавленный величием седого от плесени дуба ступеней, с выбитой посредине дорожкой от земли до двери. Тяжелая дверь, окованная железом и похожая на грудь воина в стальной кольчуге, своим горбом метнула перед ним яркую надпись: «Якутский музей древностей» — и открылась.

— О, товарищ Качай!

— Аза, будь похож на мужчину!

Мальчик шел следом за Качаем и стонал от страха за то, что могло там случиться по его вине.

В темной, рубленой, как колодезь, церкви с такими же черными, как в колодце, стенами, дышавшими плесенью пяти столетий, хранитель музея остановился. Каждый раз, когда он входил сюда, запах заплесневелых стен напоминал ему груду лет и событий от Ивана Кольцо до этого дня. Тогда собственная его двадцатитрехлетняя молодость чувствовалась с особенным торжеством и его хотелось скрыть перед лицом четырех стен твердыми шагами, преувеличенной осмотрительностью и глухим голосом.

— Кажется, здесь ничего не тронуто, Аза?

— Здесь — ничего: все, как всегда!

— А там?

— Не знаю, товарищ Качан!

Хранитель музея прошел к витринам, слабо освещенным решетчатами окнами. В крайней витрине стекло было выдавлено, и четырехугольный неровный след на выцветшей бумаге бросился ему в глаза: здесь обычно лежала платиновая пластинка с непонятными узорами.

— А, я так и думал! Аза — ты видишь?

Мальчик хлопнул ладонями по своим щекам и, схвативши так голову, стал раскачивать ее на плечах, как чужую, подвывая в такт:

— Ой! Ой! Товарищ Ка-чай! Он ук-рал ее!

Тот нетерпеливо остановил его:

— Перестань реветь, Аза! Надо найти его!

— Тунгуза?

— Того, кто украл! Это дорогая вещь, Аза! Редчайшая и неразгаданная древность — не для того она хранилась столетия, чтобы исчезнуть в лапах спекулянтов!

Мальчик покачал головою, но уже отняв руки перестал выть:

— О, легче найти камень в Лене, чем человека в тайге!

— В тайге не продают и не покупают платины! — сурово перебил его хранитель музея, — кроме, как здесь, в Якутске, он нигде не продаст ее! Надо предупредить всех скупщиков! Мы его поймаем, Аза, во время!

Мальчик безнадежно покачал головой:

— Он не продаст никому этой штучки!

— Почему?

— Он не продаст ее, не сменяет ни на что! И на сто голов оленей и на десять шкур голубых песцов не сменяет!

Хранитель музея раздраженно барабанил пальцами по разбитому стеклу витрины:

— Да за каким же чортом тогда он украл ее?

— Не знаю!

— А ты знаешь цену платины?

— С тех пор, как вы меня учите, я много знаю, но тунгуз не знает! Я не забыл и того, что знал раньше! Поверьте мне, что тунгузу все равно — платина это или свинец! Тунгузы на Алдане делают платиновые пуговицы! Я видел у них пули из платины! Платина им не дороже свинца!

— Откуда ты это знаешь?

— Я родился на Алдане и вырос там! И я ведь говорил с этим вором!

Качай подскочил к мальчику:

— Ты говорил с ним? Когда? О чем? Разве он говорил по-русски?

— Он знает по-якутски! Он смотрел на дощечку, когда пришел первый раз, очень долго. Мне нужно было запирать двери, и я велел ему уходить! Тогда мы говорили…

— О чем?

Мальчик равнодушно заложил за спину руки:

— Об этой самой штучке. Он спросил меня: «Знает ли твой начальник, что это такое?» — Я ответил смеясь: — Начальник все знает! Ему ли не знать, что это платина!.. Тогда он сам усмехнулся: «И больше ничего?» — Я стал ему говорить, что такое платина, сколько можно получить за кусочек ее оленей. Он махнул рукой только: «Я, — говорит, — отдам твоему начальнику за эту штучку десять таких, если дело только в том, сколько она весит на его руке!»

— И что ты ему сказал?

— Что? — Аза пожал плечами, — я ответил, что это музей, и отсюда нельзя уже ничего взять ни на продажу ни на обмен! На эти вещи можно только смотреть — тогда он стал приходить сюда каждый день и смотреть!

Хранитель музея опустил голову и задумался:

— Почему же ты раньше мне не рассказал об этом?

— О, разве можно все пересказывать вам из того, что болтаю я здесь с посетителями!

Качай молчал долго, потом прошелся около витрин и заметил тихо:

— Остальное все цело! Ничто не тронуто, Аза! Зачем же ему понадобилась эта вещь? Может быть это талисман?

— Не знаю, но он не продаст ее! И если бы мы встретили его, мы нашли бы пластинку у него на груди!

— Так! — Качай задумался надолго, потом кивнул ждавшему его сторожу: — Повесь на двери записку, что музей закрыт!

Аза повернулся и ушел с видимой охотой. Хранитель музея осмотрел еще раз витрину, думая о том, что произошло. Под выцветшим куском бумаги остался лежать номерок — 124. Хранитель музея вынул его и прошел с ним в темный угол, где за высокой конторкой, хранившей теперь вместо желтых свечей описи и каталоги музея, зажег свечу и стал листовать огромный каталог, машинально поглядывая на лежавший перед книгой номерок вещи.

Он искал нужную страницу с нетерпением, как будто там можно было найти об'яснение таинственному событию. Белые капли стеариновой свечи несколько раз расплывались масляными пятнами на желтых листах.

Под сто двадцать четвертым номером, наконец, хранитель музея прочел:

Глава вторая,

без которой читателю невозможно перейти к следующей

«Платиновая пластинка. Найдена красноармейцами, рубившими деревянные стены кремля на дрова в 1919 году. Пластинка, очевидно, была спрятана в стене и найдена уже в золе, выброшенной из очага. По некоторым данным следует отнести находку к началу XV века, скрытую в стене гораздо позднее. Остается неразгаданным ее назначение. Пластинка сделана с какой-то целью и не является частью другого предмета. Едва ли она является предметом обихода туземцев: нельзя также отнести ее к разряду украшений. Возможнее, что в данном случае мы имеем дело с талисманом или предметом религиозного обихода. Рисунки, выцарапанные на пластинке, могут быть и обыкновенными украшениями, но могут означать событие, указание пути, условную переписку, шифр. Не исключена возможность, что находка принадлежала воинам Ивана Кольцо, условно обозначившими здесь некоторую часть неведомой им страны, в этом случае пластинка является своеобразной географической картой, заслуживающей глубокого внимания и изучения».