Место явки - стальная комната

Одно следует признать с печалью: на долгие десятилетия от нас было отлучено громадное наследие русской философской школы — Н.Федорова, Вл. Соловьева, Н.Бердяева, вклбючая К.Циолковского и, конечно, Льва Толстого. Изучался не Толстой, а статьи Ленина о Толстом. А в них вождь не скупился на эпитеты, организуя компромат на, по его словам, «гениального художника». Он у него и помещик, юродствующий во Христе, и истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигенетом, он и проповедник «одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии…»

И вот странным образом круглая дата ухода Толстого из жизни вплотную подступила к еще более круглой — столетию «Определения» Святейшего Синода об отлучении Толстого от церкви — «свидетельствуя об отпадении его от церкви», если дословно. Вдохновителем и организатором этого поистине исторического документа был обер-прокурор Синода Константин Победоносцев. Примечательная во многих отношениях личность. Преподавал законоведение наследникам Александра II и Александра III, имел на царей большое влияние, составлял для Николая II манифесты и рескрипты. Он лично вносил правку в текст определения Синода, обоситряя и ужесточая формулировки. По России ходила эпиграмма:

Победоносцев он — в Синоде.

Обедоносцев — при дворе.

Бедоносцев он — в народе.

И Доносцев он — везде. Победоносцев узнал себя в романе «Воскресение» в образе «тупого и лишенного нравственного чувства» Топорова. Эта глава романа и две с описанием богослужений в «России, которую мы потеряли», к публикации были запрещены, они распространялись нелегально в гектографических оттисках и рукописных копиях, контрабандой привозились из-за рубежа. Среди высказываний Победоносцева было, например, такое: «Русскому народу образование не нужно, ибо оно научает логически мыслить». А Софье Андреевне, жене Толстого, он сказал: «Я, графиня, в вашем муже ума не вижу…».

Очищая христианство от церковного догматизма, что далось Толстому с огромными душевными муками и великими трудами изучения всего, что можно было изучить по проблеме, он находил аргументы огромной доказательной силы. Это правда. Но отлучение-отпадение — это была не дискуссия на уровне аргументов, это была расправа. Благо еще, не удалась попытка упрятать писателя в арестантское отделение Суздальского монастыря, предпринятая обер-прокурором и министром внутренних дел. Царь не поддался. «Я нисколько не намерен сделать из него мученика, — сказал он, — и обратить на себя всеобщее негодование».

Отлучение, как уже было сказано, вызвало в стране волну возмущения. Но оно же спровоцировало на активность все темное и грязное, что таилось в обществе. Ко дню 80-летия писателя, например, в Ясную Поляну пришла посылка. В ней оказалась веревочная петля и записка: «Сделай это над собой сам». Так иные россияне благодарили за «Севастопольские рассказы», «Войну и мир», «Анну Каренину» — короче, за вклад в художественное развитие всего человечества.

В рассказе А.Куприна «Анафема» (рассказ был запрещен цензурой, а тираж журнала сожжен) прототипом отца Олимпия, вместо анафемы провозгласившего «болярину Льву» «Многая лета!», был протодьякон Гатчинского собора Амвросий. Олимпий заявляет после случившегося: «Верую истинно, по символу веры, во Христа и в апостольскую церковь. Но злобы не приемлю». И добавил слова из толстовских «Казаков»: «Все Бог сделал на радость человеку».

Не нам, наверное, детям своего времени, посещающим храмы в основном с культурологическими целями, рассуждать о столь тонких материях. Но и нас, не только в день 90-летия со дня смерти снимающих с домашних полок тот или другой том знаменитого 90-томника Толстого, посещает напряженная мысль: неужто и сто лет спустя ориентируемся на документ Победоносцева?

Задаются таким вопросом, знаю, многие взыскующие ныне веры и откровения — и не пережившие, и пережившие десятилетия безверных заморозков. А за отказ Толстого примириться перед смертью постановил тогда Синод «не разрешать совершения поминовений и панихид по графе Толстом». Но вся Россия скорбела по своему буйному сыну, да и весь мир притих тогда в скорби.

Чингиз Айтматов рассказал о несчастных манкуртах, о людях, лишенных памяти. Круглые даты хороши хотя бы тем, что будоражат ее, даже исчезающую. Я знал советского писателя, который на склоне лет гордился тем, что так и не прочитал «Анну Каренину». Толпы школьников, приходивших в ТЮЗ на спектакль «Наташа Ростова», никогда не читали и, видимо, не прочитают «Войну и мир». Да и то сказать, не комично ли сегодня читать про потрясение, пережитое Наташей Ростовой от первого поцелуя, в виду представительниц нашего подрастающего поколения, счастливо избегнувших рядов комсомола, но рядами вставших вдоль Ленинградского проспекта во главе с мамками.

Совесть Толстого кровоточила от сознания того, что он живет в своей Ясной Поляне в роскоши и довольствии, а вокруг «ужасы нищеты». Теперь во множестве вырастают гигантские особняки с бассейнами и гаражами, с кирпичными заборами по 200 долларов за погонный метр, по сравнению с которыми толстовский деревянный дом — сараюха, а по телевизору одновременно показывают приморцев, коченеющих без тепла, перекрывающих федеральное шоссе, требуя не фиников, а отработанной зарплаты. И никто пока не убежал из своего особняка на станцию Астапово. Не потому ли и забыты слова из того же ответа Льва Толстого Синоду: «Верю в то, что истинное благо человека — в исполнении воли Бога, воля же его в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали бы с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними, как и сказано в Евангелии…»?

Но что бы ни произошло с нами и что бы еще ни случилось, мы все-таки не обессилем и не померкнем. Нация, сумевшая предложить миру Льва Толстого, не случайно, конечно, появилась на этой земле.

Тьма времени отделяет нас от того дня, когда урожденная княжна Волконская, жена графа Николая Ильича Толстого, родила своего четвертого ребенка — Левушку. На том самом кожаном диване, что и сейчас стоит в яснополянском доме под старинными литографиями с рафаэлевскими ангелами.

Гении рождаются, как обыкновенные смертные. Разница обнаруживается потом.

«Век», 2000 г.

Рассказывает директор музея-усадьбы «Ясная Поляна», праправнук великого писателя Владимир ТОЛСТОЙ

— Владимир Ильич! Чем и как живет Ясная Поляна? Что нового в имении?

— Перемены существенные. Успешно приближаемся к поставленной цели — освободить всю заповедную территорию от появившихся за многие годы «примет нового»: хозяйственные службы, машинный парк, трактора и всяческая техника. В новых помещениях все это располагается теперь за пределами мемориальной усадьбы. Сама же она все больше становится похожей на ту, что была при Льве Николаевиче и Софье Андреевне. Даже асфальт снимаем, заменяем гравийным покрытием, как было некогда.

Народу много приходит?

— В этом году как никогда! Заявки на экскурсии расписаны на три месяца вперед. Людей влечет сюда авторитет Толстого и то, конечно, что Яснополянский музей — один из немногих у нас, да может быть и в мире, полностью сохранившийся в своей подлинности. Тут нет так называемого новодела. Все истинное.

— Можно представить, как непросто сохранять такие ценности. Ведь они не только сегодня предъявляются миру, но их в целости и сохранности надо передать будущим поколениям.

— Конечно. 1500 предметов отреставрировано за последние пять лет. Достаем шубы из сундуков, возвращаем первоначальный вид множеству личных вещей, фоторафиям, живописи. Два раза в год на короткое время закрываем музей, дом надо просушить, проветрить. А паузы используем для реставраций. Сейчас будем убирать в интерьере поздние наслоения краски — откроем чистое дерево, как было.

— То, о чем вы говорите, происходит «внутри» Ясной Поляны, но многое ведь происходит и во вне…

— На днях я вернулся из Японии. Там огромный интерес к Толстому. Показывали выставку, которую готовили три года. Сейчас нас ждут в Италии и Шотландии. Помогли создать «Ясную Поляну» в Болгарии. Кроме подобного рода крупных разовых акций ведем дела долгоиграющего свойства. Скажем, уже в пятый раз провели в Ясной международную читательскую встречу (обсуждение проблем, доклады, сообщения — все, связанное с творчеством Толстого). Стали нашими официальными филиалами другие усадьбы, связанные с родом Толстых, — Никольско-Вяземское, Пирогово, Крапивино. У себя строим гостиницу — нужда в ней большая. В Ясную ведь лучше не на олдин день приезжать. Хорошо развернулось наше детское сообщество «Муравейное братство». Маленькие гости едут ото всюду. Имеем свой издательский дом, выпускаем литературу, хорошу. Скоро в Ясной будет и свой собственный детский сад.