Театральное наследие. Том 1

[96] Поездка Художественного театра в Крым, к Чехову, со спектаклями «Чайка», «Дядя Ваня», «Эдда Габлер» и «Одинокие», состоялась весной 1900 г. Воспоминания об этой исторической в жизни Художественного театра поездке, укрепившей его связь с Чеховым и впервые непосредственно {407} сблизившей его с Горьким, см. также в очерке К. С. Станиславского «А. П. Чехов в Московском Художественном театре» (изд. Музея МХАТ СССР им. Горького, М., 1947) и в его книге «Моя жизнь в искусстве».

[97] К этому периоду относятся известные отзывы М. Горького на спектакли Художественного театра, характеризующие его отношение к новому театральному делу. В письме к Чехову из Нижнего Новгорода он пишет в середине января 1900 г. по поводу спектакля «Дядя Ваня»: «Вообще этот театр произвел на меня впечатление солидного, серьезного дела, большого дела… Я, знаете, даже представить себе не мог такой игры и обстановки. Хорошо! Мне даже жаль, что я живу не в Москве, — так бы все и ходил в этот чудесный театр» («М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи и высказывания», изд. Академии наук СССР, 1937, М., стр. 50). После генеральной репетиции «Снегурочки» в одном из сентябрьских писем того же года к Чехову Алексей Максимович восторженно говорит об актерах МХТ и затем обобщает свои впечатления: «Художественный театр — это так же хорошо и значительно, как Третьяковская галерея, Василий Блаженный и все самое лучшее в Москве. Не любить его — невозможно, не работать для него — преступление, ей-богу!» (там же, стр. 64).

[98] Вл. И. Немирович-Данченко приезжал к А. М. Горькому в Нижний Новгород в конце сентября 1901 г. для ознакомления с его пьесой «Мещане». Еще за год до этой встречи, в письме к А. П. Чехову от начала октября 1900 г., Алексей Максимович высоко оценивает первые советы Немировича-Данченко в связи с работой над «Мещанами»: «Очень мне понравился в этот приезд [в Москву] умница Данченко. Я прямо рад, что знаком с ним. Я рассказал ему мою пьесу, и он сразу, двумя-тремя замечаниями, меткими, верными, привел мою пьесу в себя. Все исправил, переставил, и я удивился сам, как все вышло ловко и стройно. Вот молодчина!» («М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи и высказывания», стр. 67).

В библиотеке Вл. И. Немировича-Данченко хранится экземпляр первого тома рассказов М. Горького издания 1900 г. с авторской надписью на титульном листе: «Старшему брату по перу, Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко, создающему в России новый, действительно художественный театр.

Удивляюсь вашей энергии и уму — искренно, почтительно преклоняюсь пред вами. Дай вам бог силы и бодрости духа в вашем великом, исторически важном деле. М. Горький».

[99] Постановка пьесы М. Горького «Мещане» (премьера 26 марта 1902 г.) — один из важнейших этапов деятельности раннего Художественного театра в период революционного подъема накануне первой русской революции. Правда, театр в это время еще не охватывал всего огромного значения образа Нила, первого образа пролетария-революционера на русской сцене, и в своей работе невольно переносил основной акцент на гениальное горьковское изобличение стихии мещанства и буржуазного собственничества. Роль Нила, противопоставленная «мещанам», в исполнении С. Н. Судьбинина не прозвучала со сцены театра с той мужественной и жизнеутверждающей силой, которую вложил в нее великий пролетарский писатель. Однако именно пьеса «Мещане» знаменует в истории Художественного театра начало той основной линии его творчества, которую К. С. Станиславский впоследствии назовет «линией общественно-политической», считая «главным начинателем и создателем» ее М. Горького. Работая над «Мещанами», театр впервые впитывал в себя те основы горьковского революционного мировоззрения, которые потом долгие годы определяли собой его близость к демократическому зрителю. Упорная борьба за пьесу «Мещане» с цензурой и представителями «властей», стремившихся {408} всячески вытравить из нее боевую, непримиримую революционную мысль Горького, была для Художественного театра настоящей политической школой, она включала его в широкое предреволюционное демократическое движение.

[100] «Из прошлого». Отрывок.

[101] «Для всей пьесы выработали мы тон новый для нашего театра…» Это свидетельство Немировича-Данченко имеет особое значение. Пьеса «На дне» воспринималась Художественным театром как произведение драматурга-новатора, как пьеса, сочетающая глубокую и бесстрашную правду о «свинцовых мерзостях» буржуазно-помещичьего строя с революционно-романтическим пафосом провозвестника свободного человека. «Бунтарство и протест, с которыми молодой, но уже известный писатель подходил к основам тогдашней жизни, были сродни и бунтарству нашего молодого театра», — пишет в своих воспоминаниях о постановке «На дне» В. И. Качалов. Именно эти качества пьесы — «бунтарство и протест» — В конце концов стали основным «подводным течением» в работе над образами спектакля, требуя от режиссуры и исполнителей глубочайшего проникновения в социально-философскую тенденцию Горького. Для этого необходимо было выработать новые приемы, открыть новые пути сценического творчества, во многом отличные от психологического «подтекста» и «настроения» первых чеховских спектаклей. «Опять перед нами была трудная задача, — говорит о “На дне” К. С. Станиславский, — новый тон и манера игры, новый быт, новый своеобразный романтизм, пафос, с одной стороны граничащий с театральностью, а с другой — с проповедью…

… Снова практика привела меня к заключению, что в пьесах общественно-политического значения особенно важно самому зажить мыслями и чувствами роли, и тогда сама собой передастся тенденция пьесы» («Моя жизнь в искусстве», стр. 451 и 457).

[102] О. Л. Книппер. (Ред.)

[103] В первом спектакле «На дне» роли исполняли: Сатина — К. С. Станиславский, Луки — И. М. Москвин, Барона — В. И. Качалов, Насти — О. Л. Книппер, Костылева — Г. С. Бурджалов, Василисы — Е. П. Муратова, Наташи — М. Ф. Андреева, Васьки Пепла — А. П. Харламов, Клеща — А. Л. Загаров, Медведева — В. Ф. Грибунин, Бубнова — В. В. Лужский, Татарина — А. Л. Вишневский, Анны — М. Г. Савицкая, Квашни — М. А. Самарова, Актера — М. А. Громов, Алешки — А. И. Адашев, Кривого Зоба — Н. А. Баранов.

[104] «Сегодня» — 18 декабря состоялась премьера «На дне».

[105] Речь идет о хлопотах в связи с прохождением через цензуру пьесы Ибсена «Столпы общества» (премьера в МХТ состоялась 24 февраля 1903 г.).

[106] Письмо хранится в Музее МХАТ (архив К. С. Станиславского, № 4671). Без даты. Карандашом, рукой Константина Сергеевича, обозначен сезон: «1902/3». Содержание письма позволяет отнести его к периоду репетиций пьесы «На дне» (т. е. август – декабрь 1902 г.). Печатается впервые.

[107] Роль Сатина была, как известно, одним из выдающихся артистических созданий К. С. Станиславского. Но пришел он к творческому постижению этого образа далеко не сразу, о чем сам рассказывает в книге «Моя жизнь в искусстве». «Для меня, как актера, явилась трудность, — пишет К. С. в главе “На дне”, — мне предстояло передать в сценической интерпретации общественное настроение тогдашнего момента и политическую тенденцию автора пьесы, высказанную в проповеди и монологах Сатина. Если прибавить к этому босяцкий романтизм, который толкал меня на обычную театральность, то станут ясны трудности и опасные для меня, как актера, рифы, на которые я то и дело наталкивался…

… Мне пришлось немало работать над ролью, чтобы до некоторой степени отойти от неверного пути, на который я попал первоначально, в заботе {409} о тенденции и романтизме, которые нельзя играть, которые должны сами собой создаться — как результат и заключение правильной душевной посылки» (стр. 456 – 457, изд. 1933 г.).

[108] «Из прошлого». Отрывок.

[109] В письме к К. П. Пятницкому от 21 декабря 1902 г. Горький писал о спектакле «На дне»: «Успех пьесы — исключительный, я ничего подобного не ожидал. И знаете, кроме этого удивительного театра, нигде эта пьеса не будет иметь успеха. Вл. Ив. Немирович так хорошо растолковал пьесу, так разработал ее, что не пропадает ни одно слово. Игра — поразительна. Москвин, Лужский, Качалов, Станиславский, Книппер, Грибунин совершили что-то удивительное. Я только на первом спектакле увидел и понял удивляющий прыжок, который сделали все эти люди, привыкшие изобразить типы Чехова и Ибсена. Какое-то отрешение от самих себя» (цитируется по книге «М. Горький и А. Чехов. Переписка, статьи и высказывания», стр. 272).