Загадочная Шмыга

…Ее героини. Такие разные и такие любимые. Скольких она сыграла за свою жизнь… Большую и счастливую.

Почему-то вспомнился «Конкурс красоты». Ее Галя Смирнова выходила на затемненную сцену под знакомую всем с детства музыку Чарли Чаплина из фильма «Новые времена». Луч прожектора высвечивал ее фигурку, и зал замирал — на сцене был Чарли Чаплин. Маленький человечек в огромных башмаках и нелепо сползающих вниз мятых брюках, которые он постоянно подтягивает, знаменитой походочкой протанцовывал по сцене и так же внезапно, как и появился, исчезал. Именно после исполнения «Чаплинианы» один из критиков про нее напишет: «Даже когда она молчит, зрители знают, о чем думает ее героиня».

В последний раз она станцевала «Чаплиниану» в 2004 году, выйдя на сцену театра на своем юбилейном вечере. Ей было 75 лет!

О многом вспоминается с улыбкой.

Дача… Ее любимая дача в Валентиновке. Она купила ее в 1964 году. Так сложились обстоятельства, что ее пришлось продать. Уж сколько лет там живут другие люди. И ничего там от нее не осталось. Одни воспоминания, да и то ее личные. Больно. Невыносимо больно. Но что теперь жалеть об этом, на тот момент у нее просто не было выбора.

Вот уж поистине: «Помнишь ли ты, как мы на даче кутили?»

Есть надежда, что не только у нее остались светлые воспоминания о знаменитых посиделках в Валентиновке. Особенно на Новый год.

Она ведь родилась за три часа до наступления Нового, 1929 года. Мама уговаривала папу при регистрации поставить дату 1 января, зная, что для девочки это важно. А папа сказал: «Ой, ну девчонка же. Ей в армию не идти!» И в свидетельстве о рождении появилась запись: «31 декабря 1928 года». Так папа прибавил ей целый год за три часа жизни.

Так что 31 декабря на протяжении всей ее жизни было сразу два праздника.

С утра дым стоял коромыслом. Она готовила, накрывала на стол, бегая между кухней и столовой. Кремер, затаившись на втором этаже, старался лишний раз не попадать ей под руку.

Несмотря на изящество, у нее была очень сильная рука. И когда они с мужем шутя боролись, побеждала конечно же она.

— Ребята, вы с ней поаккуратнее, — «жаловался» Кремер своим друзьям. — Раз вмажет — от стенки не отскребешь.

Шутил конечно же…

— Ваш выход, маэстро! — слышал он звонкое с первого этажа. Это означало, что стол накрыт и теперь его очередь спускаться и подниматься по лестнице, обеспечивая на столе бутылки со спиртными напитками. Шампанское, водка, коньяк, а для нее — кагор. Он покупал для нее самый лучший, но, принося домой, неизменно подшучивал:

— И зачем я это делаю? Ты же в нем все равно ничего не понимаешь…

Накрытый стол напоминал произведение искусства — и всегда с селедочкой и картошечкой под водочку.

Сама она садилась во главе стола и, потирая руки, объявляла: «Ой, сейчас выпьем, закусим!» Вдохновленные гости выпивали по рюмке, сама она едва осиливала капель пятнадцать кагора — и, трагически роняя лицо на ладони, произносила: «Боже, ну зачем же я столько пила?!» Это повторялось из раза в раз, как необходимый ритуал. После чего Кремер начинал так же традиционно пародировать ее забавную манеру.

В детстве 31 декабря взрослые поздравляли новорожденную, а потом праздновали Новый год. В этот день в ее доме всегда была елка. Эта традиция родом из ее детства, когда папа за два часа до наступления Нового года приносил настоящую елку. Запах хвои, леса и мандаринов — это тоже из детства, ведь елочных игрушек в то время было очень мало.

Став взрослой, она сохранила традицию родительского дома. Многочисленные гости — а их иногда приезжало человек двадцать, а то и больше — в десять часов усаживались за стол. Она выслушивала поздравления, хохотала в ответ на все хвалебные оды, произносимые в ее адрес, а потом они все вместе провожали старый год. И вновь гости умудрялись пить исключительно за новорожденную. Без пяти двенадцать пробки шампанского взлетали к потолку, и, встретив Новый год, они начинали праздновать. И пили, и ели, и пели, и танцевали, и дурачились, и с горок катались, словно маленькие дети. И поскальзывались, и падали.

Иногда муж просил ее специально что-то рассказать за столом, она отмахивалась: «Отстань, ничего не помню!» У нее правда — в одно ухо влетало, из другого вылетало. Он же, наоборот, всегда любил вещать — порой рассказывал истории про нее, свидетелем которых даже не был. Выступал за двоих!

Хохот не смолкал. Смеялись над рассказами, анекдотами, подшучивали друг над другом.

— Ой, анекдот вспомнила, — говорила она и сразу же начинала смеяться.

— Тань, ты расскажи сначала. Мы ждем, — пытался успокоить ее муж.

Она начинала и не могла продолжить из-за смеха.

— Татьяна Ивановна, ты прожуй хоть сначала! — Кремер уже сам стонал от хохота.

Застолья по поводу и без, смех, шутки… Друзья, партнеры по спектаклям слетались на дачу и в городскую квартиру, словно мотыльки на свет.

Премьеры, вводы…

— О! — услышал сидевший за роялем в ее квартире Дмитрий Шумейко (в тот вечер он впервые сыграл Лефевра в «Катрин»). — Вы еще и играете?! — И увидел озорных чертенят в глазах Кремера.

Так было всегда. И дома. И на даче. Она стремилась туда в каждую свободную минуту. Иногда приезжала просто побродить по лесу, подышать свежим воздухом.

Почему-то вспомнилось, через какие тернии пробивались к зрителям музыкальные спектакли, написанные для нее Кремером.

…Ее выход был подан в лучших традициях актерского театра. Премьерша и бенефициантка, она двигалась из глубины сцены:

Серебристая мантия, роскошные туалеты, загадочная улыбка, сияние чуть раскосых глаз. На сцене — великая актриса Англии Джулия Ламберт.

А через некоторое время:

— Ну что, старая корова, как начало? Как я сегодня выгляжу?

Это — Джулия Ламберт в жизни.

— Тридцать лет тому назад вы были лучше и тоньше! — в тон ей отвечает невозмутимая служанка Эви. С годами она научилась соответствовать своей хозяйке и на все ее колкости давать достойный отпор.

— Чепуха!!! Тридцать лет тому назад я ничего не умела.

Перед зрителями проходила вся жизнь Джулии с ее бедами и радостями, любовью и разочарованием: с самого первого появления молодой и неопытной девчонки на провинциальных подмостках и до последнего прощального выхода на лондонскую сцену. «Я благодарю всех!» — произносила она в финале. Секундная пауза тонула в громе аплодисментов: они звучали одновременно и на сцене, и в зрительном зале.

«Театр — мой дом», — пела Джулия в финале. Зрители понимали, что Джулию Ламберт и Татьяну Шмыгу объединяет одно: обе они не мыслят своей жизни без театра.

Сегодня в это трудно поверить, но ведь одной из ее самых любимых ролей могло и не быть.

И дело даже не в том, что роман Сомерсета Моэма «Театр» практически невозможно перенести на театральную сцену, хотя и этот факт немаловажен. И не в том, что в то время по телевидению был показан двухсерийный фильм с несравненной Вией Артмане в роли Джулии и у всех зрителей героиня романа ассоциировалась с этой великолепной актрисой.

Дело было совсем в ином: она не могла себя представить в роли Джулии Ламберт. Ну не могла, и все тут.

Джулия Ламберт — собирательный образ, ведь за много лет своей творческой жизни Моэм узнал многих выдающихся актрис театра и кино. В фильмах, снятых по его романам, играли Бэтт Дэвис, Коринна Гриффит, Грета Гарбо, Глория Свенсон, Глэдис Купер. Что-то он взял от образов Сары Сиддонс и Сары Бернар, не зря же последние упоминаются в романе.