Время колокольчиков

Идею принес в «20 комнату» «Юности» фанатичный Пит Колупаев. Он окопался в подольском парке культуры и отдыха, где, как во всяком культурном учреждении такого рода, помещался «Зеленый театр»; под напором Пита директор подписал список из тридцати групп, начиная с АКВАРИУМА, и клялся стоять насмерть за рок-н-ролл и свои доходы от восьми полных сборов.

Фестиваль официально оформили как совместное предприятие «Юности», «Московского комсомольца» и подольского ГК ВЛКСМ. АКВАРИУМ, естественно, не приехал — но все остальные, от «мэтров» до забубенных панков, побежали на вокзалы и в аэропорты. Интерес к независимому року был настолько велик, что когда машина из Подольска с билетами приехала на окраину Москвы — к станции Царицыно — ее едва не перевернула собравшаяся с раннего утра толпа. Ровно за два дня последовало указание одновременно из Министерства культуры и обкома партии: запретить. Нашим бы группам такую сыгранность! Тогда яростный Пит двинулся в поход по штабам, и прямым текстом заявил господам чиновникам: билеты проданы, толпа все равно приедет в Подольск, и если вы не хотите, чтобы она мирно слушала музыку — что ж, она найдет себе другое занятие. Мы, во всяком случае, ее успокаивать не станем. А пресса напишет, кто виноват. Не знаю, проснулось ли в заскорузлых мозгах благоразумие или они поверили в то, что пресса действительно займет принципиальную позшию(если бы это было так, то здесь. как говорится в анекдоте, «был бы не ад, а рай») — фестиваль в последнюю минуту все-таки «рас-претили».

— А как насчет люберов? — спрашивали у Пита.

Полуживой Пит (гостиница, аппаратура, встречи в аэропорту, транспорт, билеты, билеты обратные) улыбался улыбкой Дэвида Боуи в фильме «Голод»: «Все путём! Наши местные ребята покруче любых люберов». Но ощущение опасности висело в воздухе.

Небывалые за всю историю Подольска толпы заполнили парк. С другой стороны подтянулись стройные ряды солдат и милиции.

Советский Вудсток: взгляд изнутри

Солдаты, занимавшие первые ряды Зеленого театра, составляли самую благодарную часть аудитории. Все три дня на их лицах было написано удовольствие по поводу такой службы: бесплатно слушать группы, которые не показывают по телевизору, но пишут в газетах — то обзовут «антисоветчиками», то прославят как «провозвестников перестройки». Молодежь в «хаки», как и молодежь в джинсах или коже, явно склонялась ко второй точке зрения.

Неблагодарность царила в административном корпусе, ибо грандиозное «здание» фестиваля в любой момент могло обрушиться на головы архитекторов, этому способствовали и стаи чиновников из всех контор, от ВЛКСМ до КГБ, постоянно отрывавших людей от дела требованием предъявить очередную идиотскую бумажку, и старые друзья, вымогавшие пару билетов, и музыканты (скажем, «отдельные музыканты»), умудрившиеся где-то с утра отыскать вино.

— Ну что, встретили ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ? Как — Рауткин пропал? Почему он летит из Киева?

— Вы мне скажете, накоивц, где литовки ансамбля МУРЗИЛКА?

— Ты мне дашь билет, падлюка?!

— НАУТИЛУС просил передать, что в свинарнике, куда вы их отправили, они жить не будут — они НАУТИЛУС, а не АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬ.

Фестиваль открыл Андрей Яхимович. Сердечно поприветствовав братьев с цементного завода, он прочел стихотворение «Лежит пилюля под забором», после чего Янис взялся за гитару и грянул мощный рок- н-ролл с настоящего запада. В программе ЦЕМЕНТА, как на хорошем юбилейном концерте во Дворце Съездов, отразилось все многообразие тогда еще единой общности «советский народ» — покорители океанов, лесорубы, учащиеся ПТУ, зэки (такой неожиданный крен, в сторону тюремной лирики, претерпела у коварного Яхимовича пахмутовская «Надежда»)…

Высказался и сам рижский президент:

Специалисту по английскому театру Марине Тимашевой на фестивале было поручено самое трудное — общение с начальством: почему-то только к ней РК, ОК, ГБ относились с почтением (видно, им не совсем изменило эстетическое чувство). Одна из самых ярких бесед состоялась у Марины с обкомовским дядей, выражавшим искреннюю обиду на Яхимовича: «Он производил впечатление такого серьезного молодого человека. Президент рок-клуба! А он так меня обманул!»

Старый добрый ЗООПАРК вновь принял в свои ряды из ВС СССР Илью Куликова (которому посвящен «Московский блюз»: «Эй, Илья, что мы делаем тут? — Еще по одной и пора назад!») и еще не расстался с клавишником Андреем Муратовым, которого переманивало ДДТ. Естественно, что в такой ситуации не мог не родиться рок-н-ролл «Трезвость — норма жизни». В Подольске ветераны подполья помолодели на восемь лет. И под старые хиты тысячи людей, включая солдат, танцевали на скамейках и на расползающейся от дождя земле. Знакомый по плохим любительским фотографиям человек с гитарой в неизменных темных очках отвоевал свое и наше общее «право на рок».

БАСТИОН к общему разочарованию подвела аппаратура. Но я заметил закономерность в том, что даже плохая аппаратура подводит не всех. В Зеленом театре стоял дорогой «Peway», прикрытый брезентом от того, что периодически проливалось из серых осенних облаков. К сожалению, он не был забронирован от ОБЛАЧНОГО КРАЯ. Перед их выходом, не в силах отвязаться от унылого мужика в синем плаще, я вынужден был признаться, что на Севере диком еще не известен такой дар цивилизации как «литовки». «Тогда пусть напишут тексты, которые собираются петь. Иначе не допустим…» Матерясь через слово, я предложил музыкантам переписать какие-нибудь стихи из подвернувшегося номера «Юности». Что разберет под хардрок непривычное ухо? Не помню, что именно открывало репертуарный qohqnj на бумажке — что-то про природу — но хорошо помню, как Рауткин выскочил на сцену 5-метровым тигриным прыжком (не зря его учили в институте физкультуры) и завопил: «Мой Афганистан!!»

Звукооператоры не зря получали деньги: каждое слово доходило до безбилетной публики, которой были усыпаны соседние деревья. И каждая нота. С предыдущей встречи на «Грамзаписи» они вряд ли репетировали более полутора раз. Но энергия ОБЛАЧНОГО КРАЯ действовала на публику как вполне материальная сила, поднимала со скамеек и выметала в проходы. Наконец, Богаев осознал наступление своего звездного часа и с размаху шваркнул гитарой о деревянный настил. Мог бы получиться хороший финал — но самодельный агрегат оказался прочнее хрупких английских аналогов. Поэтому Богаеву пришлось некоторое время колотить им об пол и он напоминал уже на Джимми Хендрикса, а молотобойца на «Красной кузнице». В конце концов сцена осталась цела, но большая часть гитары, отлетев метров на пять, сшибла фирменный комбик стоимостью в годовую зарплату всего ОБЛАЧНОГО КРАЯ.

Выключить электричество ОБЛАЧНОМУ КРАЮ никто не решился. Почему-то не отреагировали и на новосибирский БОМЖ — настоящий панк по строгому определению моего коллеги Д. Морозова («человек приближается к пределу, где ему уже нечего терять… следующий шаг в пустоту, смерть»). Их лидер Джоник сначала объяснился в любви Нине Хаген (тут я его понимаю):

а в следующей песне с припевом: «В диапазоне КГБ…» завершал последнее слово на принятым в культурном обществе звуком. Под сценой возникло активное движение людей нерокерской внешности, а в амфитеатре — привычное чувство, что сейчас заберут. Местный комсомольский тусовщик, неоднократно пытавшийся занять место Колупаева в рок-клубе, тоже очень не полюбил БОМЖей и крикнул им: «Убирайтесь на Колыму!» «Кореш, они там и живут» — добродушно предупредили его с заднего ряда.