Клуб любителей фантастики, 1961-62

Появились, видать прилетевшие издалека, семнадцатилетние. Девушка насобирала на лугу разных цветов, сняла с себя платье, разбросала по нему цветы и крикнула юноше: так должно запечатлеться! Он растерялся, но Алинка выручила — ей один художник подарил машинку «копировальницу». Цветы на платье, как живые, пересняты. И когда девушка надела цветастое платье, она и юноша пришли в такой восторг, что забыли и «спасибо», и «копировальницу», и о нас. Взрослые, а такие рассеянные…

Но вот интереснее: в траве я наткнулся на жука Длинноуса (Тонка его так назвала). Вы бы поглядели, какой необычный экземпляр, особенно рот и глазищи! Он теперь у нас а домике, в камере организации.

Вечером открылось «оконце мира». Нет, больше мне нельзя информироваться по неполному объему, можно пропустить очень важное для меня и вообще. Что за последние дни нового? Во-первых, сто девять творцов (они известны всем как «сто девять») дали свою новую работу «триаду». Полземли, если не больше, как узнали об этом, кинулись, верно, к «оконцам». Еще бы! Вещи ста девяти не из тех, что переживаются лишь в те минуты, когда о них услышишь, но и дальше, и чем дальше от сеанса, там больше; как будто с тобой случилось нечто, сперва незамеченное, но потом заполнившее тебя всего… вырасту, обязательно буду со ста девятью — сто десятым.

Состоялся 26-й многомускульный чемпионат, по наибольшим рывкам на первом месте — Мут, по гармонии — Чеигр, по красоте — Винна.

Где-то а глубине Земли обнаружена странная табличка: ей миллионы лет, на ней знаки непонятные, и в ней запаяна крупица урана. Неужели…

Первый раз в жизни меня вдруг вызвали издалека. И Сигма не могла придержать вызова, потому что Смерть прорвалась ко мне — смерть Рама. Он прощался со мной, сказал, что оставляет мне свое в глуби Кристалла.

Я теперь ежедневно буду понемногу слушать, принимать, наследовать его знания. Но ведь дедушки Рама самого не будет! Сигма, бессмертная, что же это? Не надо, не старайся отвратить мои слезы, я никогда на постыжусь, не пожалею о них. И само собой пришло:

И вдруг ощутил, как переплелись слова и цвета, а я прежде не понимал… И мой уголок: столик, оцарапанный по углам во время игры а планеты; узорчатые мои тарелочки; домик, в котором живет Длинноус, — до того мне не хотелось бы покидать, никогда… Пусть останется со мной — ладно?

Сигма, я уже не могу! Опять рассеяла, взвихрила мысли о времени и гравитации; услала в горы, там думается иначе, не так, как у рабочего стола. И еще лезет со своими ассоциациями из «Опыта человеческой мудрости». Ну, к чему это? Хватит. Я пошел к Петьке — он все мастерит своих маленьких спортсменов, комбинируя переходы субмышц в ориентированный металл. В жизни я бы не стал заниматься подобным. А может, Петька к чему-то придет?

Я попросил у него инструменты. Он не спрашивал, для чего, а я не сказал. Скажу потом, он — друг, поймет…

…Тетя Сигма, слушай, я говорю с тобой в последний раз, вернее, ты слышишь меня в последний раз. Спасибо за все, что ты принесла мне, но довольно. Когда-нибудь я пойму тебя всю, без остатка, а ты меня — никогда. Ты хорошо усвоила, что мне нужно и чего не нужно, но ты не знаешь, как мне жить, а если знаешь, то по-своему, по-вчерашнему.

И, кроме того, мне надоело:

1. Усваивать малый энциклопедический курс.

2. Редко видеться с Петькой и Тонкой.

3. Почти ничего не делать для человечества.

4. Соблюдать режим первого порядка.

5. Носить общие костюмчики.

6. Вечно ощущать твое наблюдение.

Прости, Сигма, но иначе не могу.

Я спрячу только одну твою детальку, и мы оба успокоимся. И оба мы воскреснем для другого — нового. Ты стала опытней со мной, так оставь меня и воспитывай другого новорожденного. А я пойду сам по себе. Один, без тебя. Прощай и пойми меня.

Я осторожно вынул из главного блока Сигмы крохотную детальку, соединяющую Сигму с миром. Один за другим закрылись ее глаза, она похолодела.

Через несколько часов явился Арно, юноша лот семнадцати. Воскрешать Сигму. Я объяснил ему все: о себе, о ней, о времени, о гравитации, о том, что пора мне жить совсем свободно, по-своему. Он, Арно, слушал меня, улыбаясь. И он увез от меня Сигму. Ведь когда ему, Арно, было двенадцать, он совершил то же самое…

Ион Хобана

ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ

Румыния

Научно-фантастический рассказ

Вторая национальная премил

Техника — молодежи № 11, 1962

Рис. А. Побединского

На операционном столе пилот казался выше ростом, чем человек, которого профессор помнил по газетам, кинофильмам и телевизионным передачам. Продолжительная гипотермия придала его телу холодность и твердость мрамора. Мраморным казалось и его бледное, бескровное лицо с синевой под закрытыми, глубоко запавшими глазами.

Профессор остановил струю ультразвукового душа, вставил под веки увеличительные линзы и подошел к неподвижному телу. Сомнения, опутывавшие его до сих пор, как паутина, внезапно рассеялись. Перед ним был не какой-нибудь еще не виданный в медицинской практике случай, а просто преждевременно погибший человек. Человек, которого надо было вернуть к жизни.

Ассистент повернул выключатель, и стол принял почти вертикальное положение. Казалось, летчик готов высвободиться из своих магнитных пут и шагнуть на полупрозрачный пол.

— Контакт!

На экране закружился целый рой зеленых искр; постепенно обрисовались очертания поврежденного мозга. Профессор несколько раз изменил угол наблюдения и в конце концов оказался вынужденным признать обоснованность заключений киберностика «Скорой помощи»: часть мозга, соприкасающаяся с центрами памяти, была разрушена. Запасная клеточная масса ожидала своей очереди в прозрачном вместилище. Она была специально создана по образцу еще живых клеточек мозга пилота: первая попытка воспроизвести частицу наивысшей формы организации материи.