Вокруг Света 1993 №06

А Татьяну Николаевну мое предложение по поводу Берсеневки сразу заинтересовало, и она попросила зайти, поговорить подробнее.

«Фром» — надпись на небольшой картонке, прикреплена на шатких дощатых дверях в старом, как старая Москва, трехэтажном доме, напротив знаменитого МХАТа. За дверью оказался длинный подремонтированный дощатый стол, вешалка в виде набитых на доске гвоздиков, которая, в свою очередь, прибита к простенькому шкафу; старые стулья, старый телефонный аппарат, который звонит не умолкая, чем-то напоминая кипящий чайник, на котором подпрыгивает крышка.

Татьяна Николаевна выслушала меня между телефонными звонками и сказала, что предположительно можно будет начать работу в середине весны, когда окончательно установится погода. Подарила эмблему — летучую мышь, так что отныне я тоже стал считать себя фромовцем.

Совсем недавно в подземельях бывшего Пашкова дома нашли старинные монеты. А что касается нашего темного камня, возникает мысль о склепе. Возможно, где-то совсем поблизости и подземный ход в Кремль? Под рекой?

Возможно, поблизости, хотя бы в церковном дворе Николы. Там, кстати, находится тот камень, о котором говорил Жора Таланов, один из наших ребят, живший на церковке, камень, на который потом натолкнулись землекопы, в начале тридцатых проводившие газ в бывший дом священника. Землекопы камень зарыли, не полюбопытствовали даже, что же за надписи были на нем, не подняли его, значит, он сохранился и по-прежнему покоится нетронутым под землей.

Берсеневке суждено было многое увидеть, пережить и утратить.

Неожиданно выяснилось, что мы с Александром Зайцевым как бы заочно знакомы, потому что, оказывается, он бывал в нашем правительственном доме, посещал музей истории дома, а главное, мы знакомы через моего друга Владимира Куйбышева, живущего на Берсеневке с начала 30-х. Володя — сын В.В.Куйбышева, по профессии — архитектор. Фромовец Александр Зайцев провел у Володи однажды целый вечер, говорили они о трагической гибели Володиного отца, который был отравлен, беседовали о доме как об архитектурном памятнике на историческом месте, о проходящем капитальном ремонте квартир (подъезд за подъездом), в частности, о поставленном сейчас на капитальный ремонт 19-м подъезде, где когда-то жила Светлана Аллилуева — пожалуй, это была одна из первых ее самостоятельных квартир, когда она впервые вышла замуж и поселилась на Берсеневке. Кстати, мы с Артемом посетили 19-й подъезд, чтобы отвинтить первозданные квартирные номерки — все равно выбрасывают, а это часть прошлого: за каждым номерком — судьба...

И вот я опять нахожусь в стареньком фромовском особнячке на третьем этаже, но в другой, рабочей комнате, загруженной катушками с электропроводами, сейсмоприемниками, самописцами; стоит талгар-регистратор и тележка для его транспортировки; лежит молот для простого механического «сотрясения почвы», чтобы талгар-регистратор фиксировал возбуждаемые в слоях почвы волны и классифицировал их; стоят и некоторые составные части георадара, который прощупывает почву энергией зондирующего импульса. Почти на всем имуществе по трафарету отпечатана фромовская «летучая мышь», но мне кажется, что на чердаке особнячка обитают и настоящие летучие мыши.

На померкших, давно не ремонтированных стенах кнопками приколоты небольшие картограммы электрических и механических разведок, или «рисуночков» — как называют их в быту геологи, различных районов Москвы, уже прощупанных и просвеченных, например, дома Пашкова, Святогорского монастыря.

Некоторые из рисуночков напоминают школьные контурные карты, но только цветные, где в «морских просторах» плавают многочисленные острова, часто окруженные отмелями. Я уже знаю, что острова — это фиксация фундаментов давно ушедших из нашей жизни старинных московских построек; «отмели» около островов или зоны малой плотности — «подвалы», «колодцы», деревянные конструкции в виде свай (например, недавно «светили» в Кремле Ивана Великого и выяснилось, что этот прославленный гигант воздвигнут на деревянных сваях), а замкнутые очертания в рисунках с короткими черточками-палочками, направленными внутрь, — это уже не просто фундаменты, а остатки деревянных сооружений.

Я разглядываю на белой бумаге результаты сейсморазведок и электроразведок и будто ухожу в далекое прошлое Москвы, в русскую фигурную красочность, когда еще не рухнули «все облики» и Тихон Холодный из тридцатых годов не писал еще в статье «Столица социализма», что «молодому ведущему классу нет делало тех, кто давно оттопал свое по дорожке истории». На электрических схемах — то, что было когда-то в престольном Кремле (Кремнюке), вижу центр этого гордиевого узла, где всегда была сокрыта «тайна тайн московских», где прогуливался Грозный, не расставаясь с ключами от своей подземной библиотеки, ставшей теперь, может быть, главной «тайной тайн московских» и которая, по предположениям некоторых ученых, может находиться и рядом с Манежной площадью. Здесь тоже оказалось много старинных фундаментов, деревянных сооружений, колодцев, и ведь на краю площади, где старое здание университета, находился Опричный замок, на воротах которого был изображен лев с зеркальными глазами и где вздымались на башнях черные двуглавые орлы. Интересно, нарисует электричество эту «Лубянку Грозного»? Близко к названному району площади недавно приступил к работе Юрий Анатольевич Михайлов: кочует тележка с талгаром-регистратором, а помощники Юрия Анатольевича простукивают площадь молотами, посылают импульсы вглубь, и при этом раздается иногда по радиосвязи команда Юрия Анатольевича от талгара — молотобойцам: «Еще один удар! Еще! Сильнее! Ну же, ба-баах!» Вообще-то Юрий Анатольевич Михайлов скоро пригонит пневматический молот, уж он-то наверняка достучится, добахается «до Грозного». Я :рассказал об Опричном замке Юрию Анатольевичу, когда помогал перекатывать тележку с регистратором на очередную цифру-отметку, проставленную на асфальте белой краской, и протягивать провода к сейсмоприемникам, что напомнило мне дни военной службы, когда бегал с тяжелой катушкой с телефонным проводом: наводил связь между ротным и батальонным командирами. Только тот военный провод надо было специальным шестом по возможности еще закидывать и на ветви деревьев и вообще всячески маскировать, а этот просто стелился по гладкому городскому асфальту. Почему-то меня теперь все чаще настигают воспоминания о неокрепших парнях военных лет. И большой выем грунта, который произведен на Манежной площади, где лопаточками и скребками ведут тихую работу археологи, напоминает мне ту воронку от немецкой бомбы, которую описал в дневнике погибший на войне мальчик-солдат Лева Федотов и которую примерно на этом месте на Манежной площади он разглядывал, потрясенный, что немцы едва не угодили в Кремль.

На стене фромовского особнячка в рабочей комнате кнопками аккуратно приколот цветной поперечный разрез места, но уже неподалеку от Лубянки. Тут различного вида красные, зеленые, желтые квадратики, прямоугольнички, которые насыщают культурный слой, а потом рисунок погружается в более ровный красный цвет — коренные породы, уже не имеющие «культуры». Особые уплотнения и наличие мелких красных, зеленых, желтых квадратиков, прямоугольничков показывают глубокий «колодец».

Я уже научился элементарно прочитывать как плоскостные, так и поперечные рисунки. Безмерно увлекательно, просто геологические детективы. Анатоль Франс оставил нам слова: «То, в чем нет загадочности, лишено очарования». А это Гёте: «Лучшее, что нам дает история, — возбуждаемый ею энтузиазм».

Достаю пластиковый пакет, который принес с собой, извлекаю из него чертеж Малютинского подземного хода вплоть до Кремля, фотографии церкви Николы и наших с Артемом камней с текстами, раскладываю на столе. Татьяну Николаевну Костюкову, к сожалению, вызвали на совещание, и она пока не увидит эти фотодокументы, но все равно без нее никакой экспедиции на Берсеневку не состоится.