Всемирный следопыт 1929 № 07

Тут Кондратий вспомнил о «проклятой щельге». Если здесь снегу столько, что у оленей ноги не хватают, то там и с лыжами не пробраться. Ведь не будем же мы оленей на спине перетаскивать.

Открывается военный совет. Вперед двигаться как будто безнадежно, но возвращаться обидно, и мы долго не можем ни на что решиться. Тем временем Кондратий снова пытается заставить оленей двинуться вперед. Животные делают героические усилия, встают на дыбы, храпят, но сани не двигаются ни на сантиметр. Кондратий сердится и бьет оленей хореем. Это зрелище заставляет нас принять решение.

— Нужно вернуться обратно, — говорю я. — Завтра попробуем пробраться другой дорогой. А то только зря оленей мучаем.

— А вот и выйдет, что здря, — мрачно отвечает Кондратий.

Он снова кричит на оленей и тычет в них хореем.

— Довольно, Кондратий Тихонович! — уговаривает его Горлов. — Поворачивайте назад.

Но Кондратий Тихонович вошел во вкус и прекращает свое бесплодное занятие только вспотев и утомившись.

Сразмаху он втыкает хорей в снег и выражает крепкими словами удивление перед таким количеством снега.

Простояв в сугробах с час, поворачиваем сани и возвращаемся по своим следам вспять. В душе каждый из нас рад вынужденному возвращению под крышу, к яркому теплому камельку: ночевка на мокром снегу, под мглистым промозглым небом никого не прельщала. Но на словах все очень недовольны переменой в наших планах.

XVI

За ночь случилось то, чего мы так давно ждали. Задул южный ветер, небо сразу очистилось, и к утру наш ртутный термометр замерз. Вчерашней мглы как не бывало. Леса на вараках стояли все в инее, словно посыпанные пеплом, а деревья казались застывшими клубами белого дыма.

Горлов достал спиртовой термометр и, выйдя наружу, объявил, что сегодня ровно сорок семь «градусников» мороза по Реомюру [1]. Мы были удовлетворены этой цифрой.

После вчерашней неудачи пришлось отказаться от плана добраться до финской границы. Толстый снег не позволял этого сделать. Нам оставался теперь только один путь: на север к реке Туломе. Он тоже возбуждал сомнения, но по нему «попадать» мы должны во что бы то ни стало. Не возвращаться же нам на Монче-губу! И в этот день мы снова покинули вежу под Волчьей тундрой.

На Куцкель-озере не было до сих пор ни одной экспедиции. Мы — первые. Лишь в будущем году Академия Наук предполагает произвести здесь географические исследования. А пока карта этих мест настолько фантастична, что она давно лежит на самом дне мешка.

Единственные люди из центра, которые здесь бывают, — это таксаторы, работники по лесоустройству. В самых глухих углах Севера они пользуются большой популярностью, и о незаметной, но подчас героической их работе рассказывают здесь с большим уважением. Таксаторские отесанные столбики с цифрами можно найти в самых недоступных районах Лапландии. А в окрестностях Монче-губы мы видели как-то целый ряд вех, который на много километров тянулся по лесу и был очень точно ориентирован с юга на север.

Столбик с надписью мы нашли и в лесу за Куцкель-озером, там, где была наша первая остановка. Кондратий знал таксаторов, которые поставили этот столбик: он был у них проводником.

Таксаторы пришли сюда с юга — с Пиренг-озера. По Ольдже-реке они спускались в лодке. Была весна, а в это время года самые маленькие речки превращаются в грозные потоки, вода, затопляя берега, катится через камни, и на каждом метре пути опасность караулит людей, рискнувших в эту пору ехать на лодке. Но таксаторам нужно было как можно скорее добраться до столбика под Оленьей варакой и начать от него работы. Их участок был так велик, что они не могли терять времени на длинный переход пешком.

Таксаторы были опытные гребцы. Там, где другие давно были бы выброшены на камни, они одним ударом весла избегали опасности. Но они в первый раз были в этих краях. Река была им неизвестна. Им нужно было бы высадиться на берег на Лебяжьем озере и протащить некоторое время лодку по камням, потому что ниже озера был падун. Весной через него невозможно провести лодку. Но таксаторы этого не знали. Они проехали озеро и спокойно стали спускаться дальше. Весной вся река ревет и шумит. Шум падуна путешественники услышали слишком поздно. Пристать к берегу уже надежды не было. С отчаяния они направили лодку на скалу, макушка которой высовывалась из воды, но сила течения была такова, что лодку перебросило через камень и опрокинуло в падун. Один таксатор утонул. Его труп с разбитой головой выкинуло на берег много ниже. Двое других выбрались на берег. В тот же день они починили лодку и поплыли дальше.

Первый день нашего продвижения на север начался очень удачно. Снега на тайболах было не слишком много, олени могли брести, и мы не слезали с саней. Прекрасен был лес. Деревья стояли все в снегу, и ветки елок казались мягкими белыми лапами. Снег вспухал сугробами над валунами и валежником. И был он необыкновенно легок и чист. Когда хорей задевал за ветки, снег падал на нас, ложился на рукавах малиц, и мы видели, что он состоит из крупных как пыльца одуванчика красивых пушистых снежинок.

Лес был густой. Деревья стояли так тесно, что часто сани задевали за них. Удивительно, как бережно обращаются олени со своими рогами. Проходя под деревом, они не заденут ими ни за одну ветку и при этом очень изящно наклоняют и поворачивают голову.

На смену тучам снова вернулось, то удивительное изумрудное небо, которым мы не уставали любоваться. И снова позади, за вараками горела заря. Было очень тихо, и сильный мороз замечался разве только по облаку пара, поднимавшемуся над оленями и оседавшему на наших малицах.

Чем дальше от Куцкель-озера, тем больше становилось снега. Скоро олени начали барахтаться в снегу так же жутко, как и вчера. А на одном болоте они совсем завязли, легли в снег и отказались дальше тянуть сани.

— Снег порато толстой, — объявил Кондратий. — Ноги не хватают.

Но сегодня у нас не было впереди «щельги проклятой», и поэтому мы поступили более смело, чем накануне.

Из-под шкур, покрывавших сани, были извлечены лыжи. Кондратий привязал к уздечкам передовых оленей по ремню, снял малицу, впрягся в ремни и двинулся вперед по глубокому снегу, таща за собой упряжку. Это была нелегкая работа. Олени то натягивали ремни, не желая двигаться, то прыгали вперед или вбок и так дергали ремни, что наш проводник еле удерживался на ногах.

Мы оба шли по сторонам с хореями в руках и погоняли оленей. И тоже вскоре вспотели несмотря на мороз. Передняя упряжка то-и-дело ложилась в снег с безнадежным видом, и нужно было много изобретательности, много пинков хореем и криков, чтобы заставить оленей встать и сделать пару прыжков. Но когда мы побеждали здесь, ложилась вторая упряжка, привязанная на буксире к передней, и останавливала всю райду. А потом снова ложились передние.

Глубокий рыхлый снег, кусты и кучи валежника, которыми был засыпан лес, сильно мешали. И чтобы обойти оленей с другой стороны или вернуться к застрявшим задним саням, нужно было потратить много времени. Следует удивляться не медленности нашего продвижения, а тому, что мы все-таки ухитрялись делать в таких условиях километра по два в час.