Всемирный следопыт 1929 № 02

Во время этих поездок было настреляно множество птиц и зверей, снято немало шкур и шкурок, сделано огромное количество наблюдений. Львы и бегемоты, антилопы и буйволы, носороги и крокодилы смешались в пеструю толпу с птицами-ткачами, буйволовыми птицами и «сторожами крокодилов». Во время одной из поездок брат Брэма Оскар утонул, купаясь в реке. Это так расстроило Брэма, что он вернулся со своим караваном в Хартум. Печальный въехал он в город и тут же получил пренеприятное известие: барон фон-Мюллер ухитрился разориться и не мог ни сам приехать, ни денег прислать.

«И как это его угораздило! — недоумевал Брэм. — Всего полгода назад все было у него в порядке…»

Положение Брэма было не из приятных: до родины — 3 000 километров, в кармане — ни гроша, на шее — груз ящиков с коллекциями и клетки со всякой живностью. К тому же — куча долгов. Имущество стоило гроши, а покупать ручных зверей и птиц никто не хотел.

— Что ж! — философски сказал натуралист. — Нет денег — значит, будут деньги. — И он мигом доказал справедливость этого изречения: пошел к губернатору и занял у него 5000 пиастров (Брэм внушал такое уважение и доверие, что губернатор никак не мог отказать ему.) А раз деньги были в кармане — можно было и снова отправиться в поездку.

Пиастры губернатора, однако, быстро растаяли, занимать у него снова Брэм не решался. Пришлось сидеть в Хартуме и пробавляться мелкими займами. Это дело Брэм изучил в совершенстве: мимоходом, на базаре, в кофейне, перед входом в мечеть, встречая знакомых, он у всех занимал по нескольку монет. Брэма любили и ему верили — деньги не переводились у него в кармане. Однако на поездки денег не было, и Брэму осталось одно — заняться своим зверинцем. Суданский паша подарил ему ручную львицу Бахиду, прелестное животное. Она бегала за Брэмом, как собака. По ночам она залезала к нему на постель. Страшное и вместе с тем трогательное зрелище представляла голова могучего зверя, лежавшая рядом с густой окладистой бородой натуралиста…

— Она хочет лишний раз приласкаться ко мне, — говорил Брэм, всерьез утверждавший, что львица в него влюблена.

Львица быстро сжилась с другими, более мелкими обитателями зверинца. Она не трогала птиц и зверей, только гоняла их по двору, «резвилась», как говорил ее владелец. Но с марабу у нее дело на лад никак не шло. Эта серьезная птица не взлюбила игривую львицу и колотила ее сильным и острым клювом. При появлении марабу на дворе (он играл в этой пестрой компании роль блюстителя порядка) львица поджимала хвост и постыдно удирала.

VII. «Маг и волшебник».

Брэм брал все живое, что ему предлагали, и его зверинец быстро рос.

— Купи крокодила, — однажды предложил ему рыбак. — Он запутался в моих сетях, и я поймал его вместо рыбы.

— Марка! — ответил Брэм. Он за все, что ему предлагали, давал марку (около полтинника).

Вскоре на двор к Брэму несколько рыбаков привели крокодила, привязанного за ногу; морда чудовища была обмотана веревками. Крокодил не мог кусаться, но веревки не мешали ему размахивать и бить хвостом, и он проделывал это с таким увлечением, что рыбаки то и дело отскакивали в сторону. Рыбак торжественно вручил Брэму веревку крокодила, а тот ему — неизменную марку.

В крокодиле было около 3,5 метров длины. Когда Брэм подошел к нему поближе, крокодил бросился на него с такой яростью, что наш натуралист отскочил, как мяч.

— Интересно понаблюдать за его нравом, — с ученым видом сказал врач Фирталер и пустил в нос крокодилу струю табачного дыма.

Крокодил так подскочил, что все зрители пустились наутек, а сам экспериментатор, получив хороший удар хвостом по ногам, свалился на песок. Однако он не растерялся и принялся изо всех сил дымить своей вонючей немецкой сигарой; крокодил попятился, повернулся и начал удирать с такой быстротой, что его едва догнали.

— Итак, он не выносит табачного дыма, — заявил Фирталер. — Ты запиши это в свой дневник, — обратился он к Брэму. — И прибавь: «по наблюдениям Фирталера».

Брэм обещал и сдержал свое обещание, — фамилия Фирталера попала в его описание жизни крокодила.

Крокодилу отвели для жилья большую лужу на дворе и привязали его к столбу веревкой. Около этой лужи постоянно толпились взрослые и дети; они ругали крокодила, бросали в него камнями, били палками. Крокодилу ни минуты не было покоя.

— Развяжите ему морду, — распорядился Брэм, думая, что пасть чудовища испугает арабов и арабчат. Но арабы оказались куда догадливее ученого немца — они принесли с собой длинные палки и стали ими тыкать в крокодила, не обращая внимания на щелкающие челюсти.

— На, собачий сын! — и они совали ему палку в рот. Разъяренный крокодил впивался в палку зубами с такой силой, что его на палке вытаскивали из лужи.

Кончилось тем, что крокодил издох. Брэм не очень горевал о нем, хотя смерть крокодила и подрывала несколько его славу дрессировщика, мага и чародея. Дело в том, что про брэмовского крокодила в народе ходили самые невероятные рассказы. Один араб с серьезным видом уверял, что он видел на базаре, как Брэм ехал верхом на львице, а крокодил бежал впереди на манер скорохода. Другой поправлял его, говоря, что Брэм ехал именно на крокодиле. Когда же третий начинал сомневаться в правдивости рассказанного, утверждая, что он весь день провел на базаре и не видел ничего подобного, — ему отвечали:

— Это было рано утром, когда базар почти пуст, а ты спишь. И чего ты не веришь?! Он же колдун, этот Халил-эфенди! Он может подчинить себе любое животное…

Обезьян Брэм развел у себя целую кучу. У него были и горилла, и шимпанзе, и павианы, и бесконечное количество всяких мартышек. И у каждой было свое дело, свои обязанности. Мартышка Арап ревизовала по утрам корзинки торговок, приносивших на двор провизию, и воровала оттуда все, что привлекало ее внимание. Арап ловил кур или голубей и прилежно их ощипывал. Его можно было также натравить, как собаку, на кого угодно. Стоило сказать: «Арап! Возьми его!» — и Арап, как угорелый, бросался на показанного ему человека, сшибал его на землю, кусал и щипал, дергал за волосы. Брэму стоило немало труда оттащить его потом от «добычи».

Бабуин Перро исполнял обязанности сторожа и пропускал в дверь, около которой был привязан, только знакомых ему людей. В свободное время он занимался войной со страусами. Эти прожорливые птицы глотали все, что могли подхватить. Они несколько раз хватали Перро за хвост и пытались проглотить его; хвосту его сильно доставалось от таких попыток, и Перро возненавидел страусов. Улучив удобный момент, он хватал их за голову, пригибал к земле и начинал трясти. Этот же Перро необычайно нежно няньчился со щенком, что не мешало, однако, ему с аппетитом съедать всю еду, принесенную для его воспитанника. Были у Брэма и другие павианы, которых он приучил даже ездить верхом на старом, разжиревшем, спокойном осле.

В этой компании жизнь протекала весело и незаметно. Прошло четырнадцать месяцев, прежде чем Брэму удалось раздобыть деньги, то-есть снова сделать хороший заем. На эти деньги он добрался до Каира и прожил здесь зиму, поправляя свое сильно расшатанное здоровье. Немного подлечившись, он тронулся в Европу. Он вез с собой не только свой зверинец, но и множество всякого зверья для зоологического сада в Берлине — этот груз ему навязал германский консул. В Вене Брэм продал большую часть своих животных, чтобы расплатиться с долгами. С несколькими мартышками и павианом Атиллой он явился домой.

VIII. Гамбургские «ослы».

Брэм усердно посещал лекции в Вене и Иене и изучал естественные науки. Это был превеселый студент, хотя и не очень молодой. Его квартирка кишела птицами и зверями; главными жильцами были мартышки и павиан. Эти четверорукие жильцы немало хлопот причиняли своему хозяину. Атилла постоянно воевал с собаками и отнимал у них еду, он же грабил и кормушку мартышки Гассана, с которым вообще жил очень дружно.