Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

Карриган опустился на пол и, обхватив руками колени, заплакал.

Мыльная пена снежными хлопьями облепила обрюзглое лицо. Парикмахер орудовал кистью, как художник. Ловкими короткими мазками проходил он по лицу, словно поправлял уже написанный портрет.

Возле парикмахера стоял слуга в ливрее. В руке у слуги была раскуренная сигара. Время от времени он приставлял ситару, как соску, к толстым губам человека с намыленным лицом.

Немного поодаль от этой группы за письменным столом, склонившись над грудой бумаг, сидел рыжий молодой человек.

Парикмахер отложил кисть и взялся за бритву. Направив ее, он классическим жестом начал процедуру бритья.

На столе, за которым сидел рыжий молодой человек, зазвонил телефон. Молодой человек поднял трубку.

— Алло! — оказал он, и лицо его приняло озабоченное выражение.

Обрюзглые, намыленные щеки толстогубого человека нервически задергались.

— Пошлите их к чертям, — рявкнул ой. — Кто в такую рань голову морочит?!

Молодой человек вжал голову в плечи:

— Говорят из главного полицейского управления, — у молодого человека был вид побитой собаки.

— Дайте трубку!

Молодой человек подал трубку, едва не сбросив со стола аппарат. Толстые, выпяченные губы, обрамленные мыльной пеной, зашевелились в грозном рыке:

— Да!., да!.. Раджа? Какого чорта раджа? Гостиница «Раджа»? Говорите яснее! Да! Томас Карриган… Чорта он вам сдался?.. Свидетелем на процессе?.. Ага! Да! На брюкодержателях? Какого чорта?! Что мелете?! Какое мне дело до ваших брюкодержателей?! Повесился?! Повесился на брюкодержателях?! Вчера ночью в номере гостиницы «Раджа»?.. Болваны!! Идиоты!!! Вам место на конюшне, а не на государственной службе! Я вам покажу брюкодержатели! Засиделись?! Зарубите себе на носу: сведения об этом в печать пройти не должны!

Молодой человек на лету подхватил яростно брошенную трубку.

Потянулись тягостные минуты. Парикмахер, слуга и секретарь старались исполнять свое дело без малейшею шума, боялись обратить на себя внимание своею разгневанного господина. Имя этого человека (он был губернатором штата) заставляло» трепетать не одно сердце. Баснословный дурак, он, однако, сумел себя поставить, неограниченной грубостью доводя подчиненых ему людей до отупения. С какой бы ясностью ему ни излагали дело, он всегда притворялся непонимающим, ставя этим собеседников в непроходимо глупое положение. Любимыми его словечками были: «Какого чорта?!», «Говорите яснее!», «Засиделись!» и тому подобное.

Процедура бритья продолжалась в тишине, нарушаемом сердитым сопением.

На столе опять зазвонил телефон. С тоской поглядев на аппарат, рыжий молодой человек взялся за трубку с безнадежной покорностью.

— Сэр, — сказал он через минуту, сдерживая дрожь в голосе. — Начальник тюрьмы сообщает, что осужденный Херф окончательно изнурен голодовкой… Возможен смертельный исход…

На этот раз губернатор сам подошел к телефону. Толстые губы его брызгали яростной слюной:

— Что?! Смертельный исход?! Я вам покажу смертельный исход!! Засиделись?! Говорите яснее! Изнурен голодовкой?! Какого черта смотрите?!! Вернуть к жизни во что бы тони стало!..

Знаменитый адвокат, мистер Бредсли, взял с подноса у слуги визитную карточку первого утреннего посетителя. На карточке значилось: Гильберт К. Чаней. Фамилия эта ничего не говорила мистеру Бредсли, и он с деловым видом углубился в бумаги, что всегда делал, когда принимал незначительного посетителя. Это должно было, по его мнению, значить, что он чрезмерно занятом человек и тревожить его по пустякам не годится.

Грузные шаги посетителя пересекли кабинет и остановились почти у самого стола, за которым сидел мистер Бредсли. Адвокат, не поднимая головы от бумаг, чувствовал, что его пристально разглядывают. Прошло несколько минут, и мистер Бредсли с удивлением отметил, что посетитель с незначительным именем вовсе не собирается робко покашливать, как обычно поступали такого рода посетители. Подобное положение не могло долго продолжаться, и мистер Бредсли принужден был поднять голову.

Перед ним стоял грузный, массивный человек с лицом, обращающим на себя внимание. Одна половина лица у этого человека была совершенно неподвижной, как у паралитика, другая подергивалась, двигая скулу, словно, за щекою человека была мышь. Человек смотрел только одним живым, быстрым глазом, другой у него был неподвижный, и от этого взгляд приобрел необычайную силу.

Мистер Бредсли откашлялся. Это был первый случай в его «практике, когда он воспроизвел этот звук — увертюру робости перед началом разговора.

— Чем могу служить? — спросил мистер Бредсли вежливо и указал посетителю на кресло.

Гильберт К. Чаней сел в указанное ему кресло и неожиданно тихим голосом задал вопрос, ошеломивший адвоката.

— Как вы относитесь к делу осужденного Херфа?

«Правительственный агент, надо быть с ним осторожным», — подумал адвокат и, минуту помолчав, ответил:

— Совершенно не интересуюсь этим делом. Осужденный коммунист — коммунисты вечно влипают в какую-нибудь историю. Я — буржуа и патриот — отношусь к ним вообще отрицательно. К тому же скажу вам прямо, дело это требовало бы огромных денежных затрат и энергии. Осужденный бедняк и…

Чаней тем же тихим и спокойным голосом перебил мистера Бредсли:

— У осужденного есть могущественный друг, это его класс. Он ни перед чем не остановится, чтобы помочь ему. Вам могут предложить огромную сумму для приостановления дела, для хлопот о помиловании… Вы — лучший американский адвокат, выигравший не одно невозможное дело, — вы могли бы выиграть это дело или считаете его безнадежным?

«Коммунист, — подумал мистер Бредсли, — разговор начинает приобретать деловой оборот».

— Я не закончил своей мысли, — продолжал мистер Бредсли со спокойной изворотливостью, создавшей ему славу. — Осужденный бедняк и безусловно невинен в убийстве, которое ему приписывают. Это единственный факт, который волнует меня как юриста, борца за справедливость. Факт, который дал бы мне силы для ведения этого дата, если бы были средства. Справедливость должна восторжествовать, хотя бы и ополчилась на меня вся капиталистическая Америка. Вы, надеюсь, понимаете, что для правительства это дело стало принципиальным, стало демонстрацией силы: промышленный кризис, нажим на коммунистов, кампания против СССР. Конечно, дело здесь не только в Херфе, но его имя стало известным всему миру; рабочая пресса ведет бешеную кампанию протеста; создан специальный комитет защиты; десятки тысяч «возмущенных писем получил президент, и если правительство не сдастся, то только потому, что необходимо поддержать престиж власти. Судью, вынесшего приговор, обвиняют в пристрастии, и помиловать — значит согласиться, что американский суд неправедный. Губернатору штата поручен пересмотр дела, решение им еще не вынесено, но ни для кого не является тайной, что осужденный будет казнен. Как видите, исхода нет. Но если бы я взялся за это дело, думаю, что выиграл бы его. — Мистер Бредсли воодушевился, словно стоял в зале суда. — Я знаю такие вещи, которые неизвестны многим. Например: Томас Карриган, выступавший на процессе как свидетель, как очевидец убийства, на самом деле — бывший полицейский агент. Вместо тюрьмы, к которой он был присужден за незаконное ношение оружия, он разгуливал на свободе до вчерашней ночи. Вчера ночью он повесился в номере гостиницы «Раджа». Сведения об этом в печать не прошли и не пройдут, если я не возьмусь за это дело, имея фактические доказательства. У меня всегда есть под рукой полезные люди, которые сообщают мне сведения. Самоубийство Карригана имеет в нашем деле огромное значение. Томас Карриган своей смертью доказал, что он — жалкий провокатор, сыгравший гнусную роль купленного свидетеля. Ему заплатили за клятвопреступление, чтобы убрать с дороги активного работника компартии — Джима Херфа, чтобы отвлечь процессом внимание масс от промышленного кризиса. Я это так не оставлю. Мое имя пользуется достаточным авторитетом для того, чтобы та кампания, которую я подниму, дала положительные результаты. Вскрытие тела Томаса Карригана покажет, что он — отравленный алкоголем человек, стоявший на грани помешательства. Алкоголь пропитал его тело и душу. «Сухой закон» не является препятствием, когда преступная совесть требует забвения. Коридорный гостиницы «Раджа», видевший провокатора за несколько минут до смерти, может рассказать о том отчаянии, в каком находился провокатор…