Сверхновая американская фантастика, 1994 № 4

Всякий раз, как слышу: этого занесли в «черный список», тот исчез или заключен в тюрьму, чувствую знакомое бремя угрызений совести. Причем то, что оно знакомое, не уменьшает его тяжести. В такие моменты преследует мысль, которая может показаться абсурдной: не произойди тогда тот инцидент с мистером Кеммельманом, первый в цепочке, страна не была бы ввергнута в это безумие.

Я не сомневаюсь — с остальными происходит то же самое. О случившемся мы с однокашниками почти не говорим, но их глаза красноречивее слов.

Всех нас оно преследует, то недоразумение.

Случилось все в тот давний морозный зимний день 2009 года. Высоко в небе, голубом как лед, сияло солнце. Тысячи любопытных, поеживающихся от холода горожан запрудили площадь перед Капитолием, Аллею, растеклись от авеню Конституции на севере до авеню Независимости на юге. Мы стояли слева от президентской трибуны. Перед нами простиралось огромное людское море: на его поверхности вздымались и перекатывались волны, разбиваясь о кордон спецслужб внизу под нами, как прибой разбивается об остров, затерянный в океане. Вдали возвышался мемориал Вашингтона — грандиозный и величественный даже отсюда, с Капитолийского холма. А совсем далеко, у горизонта, сверкали, как ртуть, воды Потомака. В тот день творилась сама История, поток ее захватил и понес нас, как река уносит барки. Но немногие из тех, кто был там, могли предвидеть, какие темные воды ожидают впереди.

Над всей Аллеей из множества динамиков неслись раскаты бравурного марша. Его исполнял духовой оркестр! морской пехоты, расположившийся справа от президентской трибуны. Перед подмостками, где мы все стояли, тяжело топал по снегу руководитель нашего хора мистер Кеммельман. С суровым и насупленным видом он расхаживал взад и вперед, совсем не в такт музыке. Вдоль линии охраняемой зоны застыли агенты спецслужб с непроницаемыми лицами. Иногда они переговаривались по наручным рациям. Сотрудники Белого дома сновали во всех направлениях. В этом организованном хаосе расхаживание мистера Кеммельмана едва ли привлекло чье-либо внимание. Но мы, хористы, следили за ним неотрывно.

Тяжелое раздумье окутывало чело нашего дирижера. Его мрачность, наша тревога за него, уважение и даже любовь к нему — все это заставляло наши нервы звенеть, как натянутые струны рояля.

— Хоть бы он сел, — прошептал я. — Прямо не могу.

Я стоял, втиснутый между приятелями — Хьюи и Чарли. Чарли согласно кивнул и прищурил темные глаза.

— Знаешь, Бен, на кого он похож?

— Нет. На кого?

— На большую оплывшую свечу. С ногами.

Он был прав. На стенах кабинета мистера Кеммельмана мы видели потускневшие от времени фотографии солидного молодого человека с широким и грубоватым, будто высеченным из камня, лицом. Темные, слегка выпуклые глаза с тяжелыми веками придавали ему обманчивое сходство с прикрывшей от усталости глаза гончей, лицо обрамляли густые вьющиеся волосы рыжевато-каштанового цвета. Прошедшее с той поры время подействовало на этого человека так же, как действует огонь на толстую сальную свечу. Подбородок сполз к воротнику, складки у рта напоминали восковые слоистые подтеки. Дряблые щеки свисали, под глазами образовались мешки, а сами глаза, казалось, вот-вот скатятся с лица. Лоб был гладкий и чистый, как валун, отшлифованный ветром и дождями. Весь его вид и эта ходьба туда-сюда создавали впечатление подавленной энергии. Я представил, как он спешно пытается завершить все свои дела до конца дня, перед тем как запузыриться и стечь на пол, превратившись в бесформенную лужицу воска.

— На свечку? Тебе так кажется?

— Ага, — сказал Чарли, расправляя обшлага форменной куртки. — Представь, что у него волосы горят, и поймешь, о чем речь.

Хьюи стал что есть силы царапать лицо и дико закатил глаза.

— Помогите! Я плавлюсь, пла-а-влюсь! А-а-а-а!!!

Наш приятель Блин из следующего ряда захихикал и обернулся. Он был помладше остальных ребят и особо не участвовал в наших разговорах, но посмеяться — только палец покажи. Мы все любили его, считали своим талисманом. Он смеялся сейчас так заразительно, что я и несколько других ребят тоже не могли сдержаться.

Мистер Кеммельман посмотрел на нас недовольно.

— Сосредоточьтесь, джентльмены, — произнес он свистящим шепотом. — Дело серьезное. Не расслабляйтесь.

Он окинул нас холодным взглядом и снова зашагал, предварительно оглянувшись вокруг, будто боялся, не услышал ли кто его замечаний.

Мы замолчали, пристыженные.

Всем нам тогда едва исполнилось десять лет.

Игра духового оркестра завершилась неожиданным мощным взрывом фанфар, и эхо прокатилось по окрестностям — громкое, как от ружейного выстрела. Не успели оркестранты в белых перчатках поставить свои инструменты, как толпа разразилась шквалом аплодисментов — бурных, как порыв зимнего шторма.

Солнце в небе достигло зенита. Я посмотрел на часы: полдень.

Каждая новая администрация стремится как-то по-особенному провести церемонию инаугурации, воплощая во внешних символах свою философию. В 1977 году Джимми Картер предпочел не ехать в президентском лимузине, а прошел пешком всю Пенсильвания-авеню, как бы доказывая, что он не отделяет себя от простого народа. Во время вступления в должность Марио Куомо в 1997 году провели лишь минимум торжественных мероприятий, приличествующих важности и уникальности института президентства. Джон Исайя Уилок, поборник «Новых правых», готовясь к четвергу 20 января 2009 года, не поскупился ни на какие расходы, чтобы продемонстрировать самую большую степень национализма красно-бело-голубых кровей со времен празднования Двухсотлетия.

И концертный хор мужской Академии имени Натаниела Готорна, Северный Анделен, штат Нью-Хемпшир, весьма удачно дополнял картину.

Председатель Верховного суда Дэвид Саутер, облаченный в черную мантию, поднялся на трибуну, чтобы произнести несколько слов в честь Филлис Уитли — кандидата, потерпевшего поражение. Но я пропустил речь Саутера мимо ушей, потому что отвлекся на появившихся в поле нашего зрения агентов спецслужб, таких невозмутимых в своих черных костюмах и темных очках. Их вид воскресил в памяти тот ноябрьский день в академии, когда впервые в жизни я увидел их воочию.

Это произошло на следующее утро после выборов. Мы прогуливали занятия по пению. Четверо балбесов носились по коридорам академии, как взвод малолетних коммандос: Чарли — ведущий, мы с Хьюи — посередине, Блин — замыкающий. Он все время прикрывал рот рукой, чтобы не смеяться. Где-то в глубине сводчатого, тускло освещенного коридора скрипнула дверь, и мы шмыгнули за угол, стараясь не дышать, пока дверь снова не закрылась. Сдерживая смех, Блин надул щеки и весь скорчился. А когда Чарли дал ему разок по макушке, бедный малыш чуть было не сплоховал.

— Молчок! Слышишь? — шепнул Чарли. — Из-за твоего дурацкого смеха нам всем попадет.

Тут я решительно — будто мы были на воскресной службе — пихнул Чарли и велел ему заткнуться:

— Это ты нас подставишь, ты вытащил нас из класса.

Правда, тогда я пошел за ним весьма охотно, но теперь наше поведение предстало в несколько ином свете.

Точно, подставит, поддержал Хьюи, — правда, довольно оригинальным способом.

За несколько минут до этого произошло вот что. Двое мужчин в темных костюмах вошли в комнату для репетиций. Мы разучивали хорал под названием «Реквием». И мистер Кеммельман был явно недоволен, что нас прервали. Однако когда незнакомцы что-то ему сказали, он отдал свою дирижерскую палочку нашему старосте, пообещал скоро вернуться, призвал нас сосредоточиться и продолжать заниматься как обычно, после чего удалился вместе с незнакомцами.

Тотчас же Чарли схватил меня за рукав: «Давай смоемся, Бен!» — и потащил в коридор. Вслед за нами выбежал Хьюи, а за ним, как привязанный, — этот дурачок Блин. В зале для репетиций, где находилась примерно сотня ребят, гам стоял невообразимый. Не надо было большого ума, чтобы догадаться: приходили агенты секретной службы.

После всеобщих выборов мы порядком удивились: стало возможным то, во что еще полгода назад не верилось. Сенатор Джек Уилок, самый известный выпускник Академии имени Готорна, выдвинул свою кандидатуру на пост президента от реакционного движения «Новых правых» и в предвыборной борьбе обскакал как нынешнюю президентшу-демократшу, так и ее соперника от республиканской партии. Несколько лет Уилок состоял членом попечительского совета академии, и в древних запыленных отчетах значилось, что и он, и мистер Кеммельман были выпускниками 1968 года. Эти факты плюс появление людей в черных костюмах позволяли заключить, что, возможно, однокашник нашего педагога заехал к нему на пару минут поболтать.