Клуб любителей фантастики, 1961-62

Равнодушно услышав, что его обокрали, Волошин повесил трубку. Лицо неизвестного астронавта, похожего на него, стояло перед глазами, и все остальное было так мелко, грязно, не нужно: и Минна, и князь, и кардинал, и сам новенький, как никелевая монета, всевышний, последняя модель. Первый инженер века, он мог бы на стартовой площадке подать шлем…

Когда Волошин вернулся домой, он застал в комнате полицейского комиссара.

— Вашу знакомую нашли позавчера ночью на пляже. Мертвой. Вот.

На глянцевом листке удивленное лицо, разбитое, жалкое, чужое.

— Самоубийство, мы так понимаем. Опознаете? Подпишите здесь.

— Да… Рыба ударила хвостом.

Офицер покосился, откланялся и ушел.

Микрофон стоял на столе. Под окном бродили гангстеры и монахи, все на одно лицо.

Волошин сел за передатчик, лицо его окаменело.

— Ка-два, эс-шесть, ка-четыре, — четко диктовал он команды, выводящие бога в небо. Потом передал серию настройки и выглянул на улицу.

Рыжий детина в мятом белом плаще и черной шляпе проигрывал в кости монаху с выправкой армейского сержанта. Монах ржал и хлопал рыжего по плечу. Полицейский комиссар остановился, покровительственно сострил и стал наблюдать игру.

Волошин вернулся к микрофону.

— Люди, — сказал он, — слушайте слова правды, которые вам обещали.

Бога нет. И не было и не будет. Это я говорю, я, инженер, построивший всевышнего, первую модель. Он, всевышний, подтвердит это сам. Он — хорошая штука, но это не бог, а машина. Математическая машина из невидимых проводов и усилителей. Законы природы нерушимы, что, впрочем, сегодня меня мало интересует.

Есть нерушимые законы сердца. Нарушающий их умирает, часто незаметно для себя… Жизнь без родины, без дружбы, без любви — незаметная смерть.

Волошин рассказывал о себе, о своем открытии, о его бесславной, преступной судьбе.

— Я, рядовой инженер, был мертвым среди мертвых в этом городе. И сегодня я говорю вам голосом моего электронного всевышнего: живите! Любите, верьте, боритесь за счастье. Разум человеческий не будет скован вечно, он реет путы, он знает, что будет, и творит будущее.

Кто не борется, тот мертв. Я буду бороться.

Г. Голубев, А. Леонтьев

ДО СВИДАНИЯ, ЗЕМЛЯ!

Киносценарий [1]

Техника — молодежи № 7–8, 1961

Рис. В. Карабута

КОСМОС. Огромные, беспредельные, почти недоступные человеческому пониманию просторы. Аспидно-черное небо расшито причудливыми узорами созвездий. Сияющая полоса Млечного Пути, а рядом черные бездонные провалы, в которых не мерцает ни одной звезды… Среди этих просторов словно заблудился далекий женский голос:

«Я — Земля! Я — Земля! Отвечайте, Сокол! Я — Земля! Я — Земля… Сокол, отвечайте! Я — Земля! Я — Земля! Я — Земля!..»

Земля. Станция сверхдальней космической связи.

«Сокол! Сокол! — вызывает девушка-оператор. — Я — Земля! Не слышу вас, Сокол… Я — Земля! Я — Земля! Я — Земля!..»

Просторный зал Астронавтического совета. Полукруглая стена от пола до потолка занята схемой нашей солнечной системы. На другой стене большой экран. Звездные глобусы, свертки карт на столах.

За длинным столом сидят члены совета. Среди них выделяется Платон Рубцов — высокий сильный человек лет тридцати трех. Поодаль — его жена, кандидат медицинских наук Валя Рубцова.

В стороне с блокнотом на коленях примостился журналист Евгений Суровцев.

Собравшиеся слушают вступительное слово председателя совета, плечистого человека с седой головой.

— Собрались не все, но ждать мы не можем, — говорит он, обводя глазами зал. — Ракета, которую мы послали на Марс, молчит второй день. Все попытки восстановить с нею связь пока безрезультатны. Там наши товарищи. Они ждут помощи. Промедление в таком деле поистине смерти ненавистной подобно…

Он останавливается на миг, чтобы налить воды в стакан.

Встает Рубцов:

— Разрешите мне?

— Подождите, Платон, — прерывает председатель. — Мы вас выслушаем. Но сначала, мне кажется, следует еще разок посмотреть все сообщения с борта ракеты Батанова, чтобы получить возможно более полную картину полета. Прошу вас, Викентий Павлович, — поворачивается он к соседу.

Тот встает и с пачкой радиограмм в руке подходит к схеме солнечной системы. Нажимает кнопку на пульте. На схеме возникает светящийся пунктир, обозначающий трассу перелета с Земли на Марс.

— Скорость и направление ракеты «Сокол-2» были выбраны такими, чтобы космический корабль вышел на параболическую траекторию и достиг района Марса через семьдесят суток, в момент великого противостояния. Старт ракете был дан утром двадцать пятого мая нынешнего 1971 года.

Суховатый, размеренный голос члена совета продолжает еще звучать, а мы переносимся в ракету.

По мерцающим экранам на пультах пробегают зигзаги разрядов, подмигивают то загорающиеся, то гаснущие лампочки, самописцы вычерчивают на ползущих под стеклянными крышками бумажных лентах замысловатые линии.

ГОЛОС ЧЛЕНА СОВЕТА. Из многих кандидатов для этого полета были отобраны трое…

Три человека в громоздких скафандрах неподвижно лежат в глубоких креслах с откинутыми спинками.

ЧЛЕН СОВЕТА. Известный вьетнамский ученый профессор Хэнь…

Словно услышав свое имя, Хэнь открывает глаза, поворачивает голову и смотрит на своего соседа. Он еще не оправился от действия перегрузки при старте корабля.

ЧЛЕН СОВЕТА. Молодой польский инженер Владислав Сташевский…

Сташевский медленно поворачивает голову в сторону Хэня. Профессор ободряюще подмигивает ему.

ЧЛЕН СОВЕТА. Командиром корабля был назначен советский ученый Олег Батанов.

Бледное лицо Батанова с закрытыми глазами. Ему, как и Платону, немного за тридцать.

— Олег Александрович! — слышится голос Хэня.

Батанов не отвечает.

— Батанов! — встревоженно окликает его Сташевский.

Молчание. Профессор и инженер переглядываются.

Хэнь непослушными руками медленно расстегивает ремни, прикрепляющие его к креслу. Вслед за ним пытается это сделать инженер. Сташевский почти освободился, когда раздается строгий голос Батанова:

— Почему вы снимаете ремни? — Батанов слегка приподнял голову.

— Как вы себя чувствуете? — перебивает его Хэнь.

— В порядке, в порядке, — поморщившись, отвечает Батанов, переводя взгляд с прибора на прибор.

— Идем нормально, отклонение траектории не больше трех десятых процента, — весело говорит профессор.

— Двадцать семь сотых, — уточняет Батанов. — Автомат начал корректировать трассу.

Батанов нажимает кнопку на пульте управления, установленном возле его правой руки. И сразу распахивается окно в стальной стене ракеты. Только знакомое голубоватое мерцание и пробегающие полосы напоминают нам, что это не окно, а большой телевизионный экран.

Батанов медленно поворачивает рукоятки на пульте. На экране возникает Земля. Как на глобусе, проплывают материки, моря, океаны…

— До свидания, Земля!.. — тихо произносит Батанов.

Сидя во вращающемся кресле, Сташевский внимательно наблюдает за быстрым движением магнитной ленты с записью наблюдений. Время от времени он поворачивается вместе с креслом к пульту управления и нажимает какие-то кнопки.

Резкий, требовательный звонок оглашает кабину. Все поворачиваются к щитку, где мигает сигнальная лампочка.

Батанов, в один прыжок перемахнув через всю кабину, подтягивает к себе микрофон на шарнирной стойке.