Победивший платит (СИ)

- Я вас приветствую, Риз, - подойдя, говорю я. Близкое соседство накладывает дополнительные обязанности, и эта - одна из них.

- Да будет ваш дом благополучен, - отвечает Эстаннис стандартной фразой, неудержимо расплываясь в улыбке. У него черные, маслянисто блестящие глаза, и крупное румяное лицо человека благополучного, а сейчас - еще и выпившего по случаю торжества.

- Примите мои поздравления, - продолжаю я упражняться в вежливости. - Несомненно, великая честь.

- Я и не думал, недостойный, что когда-нибудь буду ею отмечен, - кивает он. Кажется ли мне, что в голосе соседа слышится легкая нота злорадства? Я тоже никогда не думал, что его свершений окажется достаточно для такой чести, однако ошибся. За что, интересно?

- Тем приятнее ваша ошибка, - замечаю я. - Пусть и прочие будут ей под стать.

- Хотел бы я, чтобы вы с неомраченным печалями сердцем разделили мою радость, - вздыхает Эстаннис, и алые с терракотой полосы на его лице складываются в маску умеренной скорби, - но, увы, это невозможно. - Короткая пауза, едва достаточная, чтобы успеть заподозрить шпильку в сказанном, и он прибавляет. - Ушедшие от нас в лучший мир не возвращаются.

"Вот негодяй", мысленно скривившись, думаю я. Некоторым людям доставляет сущее блаженство пинать по больным местам окружающих. А Хисока, определенно, стал бы после войны моей любимой мозолью, даже не окажись он таким поразительным мерзавцем.

- Вы ведь приятельствовали с Хисокой, - вежливо припоминаю, старательно съезжая с неприятной темы.

- Имел такую честь, - соглашается Эстаннис. - Полковник был достойным всяческих похвал человеком, и его трагическая кончина на самом пороге окончания войны поистине меня печалит.

Если он действительно так думает, то дурак. Каким и я был в свое время. А если нет... впрочем, ему-то откуда знать о делишках моего братца?

- Благодарю вас за сочувствие, - отвечаю, утомляясь пустой беседой, - и позвольте выразить радость, что вашу семью беды обошли стороной.

- Фортуна сыплет свои дары из дырявого мешка, - пожимает Эстаннис плечами, - и никогда не знаешь, что упадет тебе на голову следующим. Хотя иногда задумаешься, не обладают ли некоторые персоны несчастливым даром притягивать к себе злосчастье....

А вот это уже действительно шпилька. И тем более острая, что направлена в мертвеца.

- Не думаю, что Хисока был настолько отягощен нелюбовью богов, - сухо отвечаю, намекая вальяжному соседу на необходимость хотя бы внешнего соблюдения приличий.

- Как мы можем судить о любви или нелюбви высших сил? - пожимает плечами Эстаннис. - И о том, за что они дарят нас своим вниманием? Хисока был многообещающим молодым человеком, перед ним расстилалась прекрасная карьера...

- И все это рухнуло в один миг, - напоминаю я, озлившись. - Не стоит портить столь прекрасный вечер грустью воспоминаний.

- Простите, я не хотел задевать ваших ран, - лицемерно извиняется он. - Ни прошлых, ни свежих.

Мразь чертова. Только и надежды на защиту грима, помогающего держать лицо.

- Это царапины, - отрезаю. - Дому они не страшны.

- Рад слышать подобную уверенность, - кивает Эстаннис. - И помните, что в невзгодах вы можете рассчитывать на поддержку моего дома, Старший Эйри. В память о дружбе с вашим братом, которая столь прискорбно рано оборвалась.

Куда и подевалась вся благость этого вечера. Я прощаюсь, стараясь не выказывать ни злобы, ни облегчения от окончания этого разговора, и отправляюсь проветрить голову. И найти покровителя - я знаю, он тоже здесь, - дабы выяснить, за что Эстаннис получил награду.

Меня гложет недостойная зависть. Быстро же дух приходит в смущение от чужих побед.

Милорд сидит с бокалом в руке, один, довольный жизнью, и на достаточном расстоянии от соревнующихся в изящном стихосложении, чтобы отголоски аплодисментов и, иногда, смеха по поводу меткого слова, не тревожили его мыслей. Как и следовало ожидать, мне не скрыть своего дурного расположения духа от Нару: он, бросив на меня короткий взгляд и дождавшись положенных приветствий, утешающе похлопывает меня по руке.

- Не стоит огорчаться. Это была не последняя возможность.

Вытряхнуть душу из дружка Хисоки? О да. Но милорду-то откуда об этом известно?

- Это вы о чем, милорд? - уточняю я, подхватывая с проплывающего подноса бокал с прохладительным и усаживаясь рядом с Нару на низкую банкетку. Хотя наши мысли и сонастроены, потенциальное недопонимание разумнее завершить, не начиная, а нависать над собеседником - дурной тон, даже если на месте не сидится.

- О Списке, разумеется. - Нару чуть приподнимает бровь. - Я бы не стал утешать тебя в иных горестях, тем более что прочие мои новости скорее обнадеживающие. Я передал ходатайство в Высокий Суд.

- Это радостная новость, - киваю я. - А что со списком? Он в этом году странно выглядит, но кто я, чтобы это обсуждать?

-- Не более странно, чем всегда, - со вздохом отвечает Нару, - но я сожалею, что не вижу там твоего имени.

Я тоже сожалею. И завидую. Хорошо, что свет в этом уголке залы приглушен и звукопоглощающий конус скрывает наш разговор от фланирующих гостей.

- С чего бы ему там оказаться, - выражаю обоснованное недоумение. - Правда, отчего там оказался мой сосед, я тоже не понимаю. Высшая мудрость, вероятно?

- Эстаннис отличился в последние годы войны, как говорят, - разводит руками Нару, - но я твой покровитель, а не его, и не знаю деталей. Впрочем, ты имел все шансы добиться в нынешнем году этой чести, не случись то, что случилось.

Как я только не раздавил бокал в руке!

- Даже так? - И волею случая ровное гудение голосов в зале прорезает смех Эстанниса. Я кошусь в ту сторону со злобой проигравшего. - Так он на моем месте?

- Не знаю, твое это место или его собственное, - пожимает плечами милорд, - и теперь этого уже не узнаешь.

- Мне было все равно... до того, как в разговоре он принялся так сладко сочувствовать моей семье в постигших ее несчастьях, что... а, что тут говорить. Не самая страшная неудача в жизни, хотя утешение слабо.

- Я хочу, чтобы эта неприятность была самой большой из тех, что тебя терзают, - серьезно говорит Нару. - Досадно быть исключенным из Списка, но это всего лишь досада. Как сейчас твой Лери и как Эрик?

- Эрик в порядке, - отвечаю я, - Лери я не видел уже несколько дней, но врачи полны оптимизма.

- Я надеюсь, вместе со здоровьем к нему вернется и здравый взгляд на события. - Нару разводит руками: - Лерой уже достаточно взрослый мальчик, чтобы понимать, что никакая ложь перед Высоким судом невозможна.

- И хвала богам, - соглашаюсь я. - Я устал быть в конфронтации с семьей, хоть бы это закончилось поскорей.

- Я только надеюсь, что, закончив разлад, вы сможете навсегда закрыть и образовавшуюся трещину, - вздыхает Нару. Я киваю: эта надежда разделена на двоих, но было бы лучше, если бы делили ее четверо.

- Кто может сказать наверняка... - помрачнев, отвечаю, и тут же обрываю себя: как бы не накликать беды. - Да нет, что за глупости. Конечно, мы помиримся в итоге.

- Я даже не сомневаюсь в этом, но... - Нару умолкает и продолжает очень спокойным, увещевающим тоном: - постарайся быть мягче со своими родными, Иллуми, и тебе не придется врачевать то, что разорвано.

- Я уже мягче пуха, - угрюмо отвечаю, - но ситуация слишком тяжела. Может быть, когда Лери выздоровеет, дело пойдет на лад.

Я сам в это не верю, хотя стоило бы.

И Нару это чувствует, но - удивительно - понимает неверно.

- Ладно-ладно, прости, - он примиряюще воздевает ладони. - Я и так слишком беспокоюсь за тебя. Жаль, все же, что ты не получил этой награды - она бы смягчила ситуацию и придала дополнительный вес твоей правоте.

- Простите меня, милорд, - отвечаю я. - Из меня сегодня отвратительный собеседник. И, признаюсь честно - я тревожусь.