Победивший платит (СИ)

- Я беспокоюсь о семье, - сухо замечает супруга, явно раздраженная моей вспышкой, - Иметь в клане осужденного преступника - безусловно, позорно, но оставить преступление без воздаяния - страшней. Говоришь, что он невиновен? Пусть найдет хоть что-то, что перевесит доказательства его вины. Что-то, - она коротко усмехается, - кроме защиты влюбленного в него мужчины.

- Против Эрика нет ни одного серьезного доказательства, если не брать во внимание мечты Лероя о том, чтобы виноват оказался именно он, - роняю я. - Лица нападавшего мой сын не видел, зато всерьез собирается свести счеты с ненавистным родственником. По-твоему, это нормально?

Я перевожу дух и добавляю уже спокойнее.

- Остальные так называемые улики яйца выеденного не стоят. Полиция и не намерена искать настоящего преступника, поэтому я буду искать его сам.

Кинти качает головой, выслушав меня. Лицо у нее бледное, напряженное и расстроенное.

- Ты для всех нашел обвинения, муж? Для всех, кто не хочет выгораживать твоего... барраярца? - перед "барраярцем" крошечная пауза: то ли подбирается подходящее слово, то ли набирается для возмущенного выдоха воздух. - Полиция ленива, я не умею мыслить здраво, а Лерой тебе лжет... У тебя хватило бессердечия упрекать мальчика, когда он чудом спасся?

Я подхожу и обнимаю утонченную статуэтку горя, в которую превратилась моя жена.

- Не сердись на меня, - прошу. - Я должен быть рассудочен, а уж когда речь идет о том, что кто-то из моих любимых людей может оказаться убийцей, а кто-то - беспомощным перед тьмой в себе человеком - должен быть осторожен и рассудителен вдвойне.

- Любимых людей? Как ты можешь так ставить родного сына наравне с пришлым варваром? - В голосе жены слышится изумление и отчаяние. - Свою кровь, свое воспитание, свое будущее - и... этого? Неужели наша семья прославится тем, что ты поссорился с сыном и наследником, - она умолкает, мучительно отыскивая слова, - из-за юноши для постельных утех? Любовники приходят и исчезают, но семья остается.

- Он мой деверь, - что-то в этом разговоре есть от фехтования. - Даже если мы расстанемся, он - член семьи, о которой ты и я так беспокоимся.

Эмоции подождут; я не могу себе позволить сейчас удариться в горестные размышления о превратностях судьбы и непонимании ближних.

- Тебе никто не запрещает свидетельствовать в его пользу на суде, - заявляет Кинти, - но прятать его от ареста в своей спальне... или где он сейчас?

А вот это уже не фехтование - это оплеуха. И я готов скрежетать зубами, несмотря на все благие намерения. Лишь усилием воли я сдерживаюсь.

- Этот спор бесполезен, - отрезаю. - Подождем с обвинениями хотя бы до того, как прояснятся нестыковки официальной версии. А пока отдыхай, дражайшая. Я сделаю, что должно.

Царящий снаружи день пасмурен и тем соответствует настроению. Как моя семья, оплот и поддержка, может в один день так разойтись по швам? Самое смешное, что по большому счету вера нашла на веру, как коса на камень. От Лероя этого можно было ожидать - молодость, все же, глупое время; но Кинти? Я должен быть в ужасе от того, насколько единым фронтом они выступили, но у меня нет времени ужасаться.

Как и сил надеяться на то, что сломанное сегодня доверие когда-либо срастется.

Глава 24. Эрик.

Ночь едва успевает превратиться в серое утро, еще не решившее толком, пасмурное оно или солнечное, как нас будит жужжание комма. Поспать мы успели - что касается меня, тяжелым сном, просыпаясь поминутно, и вряд ли Иллуми было лучше. Тошнотворное ощущение падения и, самое поганое, не знаешь, что на дне пропасти - пуховая перина или заостренные колья.

Я чувствую, как держащие меня руки размыкаются и Иллуми встает с постели, но не открываю глаз. И слышу сквозь дрему: адвокат. Приедет прямо сейчас. Поэтому скорый подъем, душ, кофе... Несколько капель стимулятора в чашку - "безвредно", говорит Иллуми, и я не спорю. Нет времени даже остановиться и подумать - потому что, чтобы думать, нужно иметь хоть какую-то исходную информацию. Сейчас мы ее получим.

Иллуми приветствует стряпчего вежливо и чуть нетерпеливо. Даже извиняется за то, что поднял в такую рань - но:

- ... увы, мэтр Деррес, беды не выбирают времени. Чудовищное стечение обстоятельств, покушение на моего ребенка и лень полицейских, не желающих делать свою работу как должно.

Он излагает вкратце суть дела - включая и резюме тех разговоров с полицией, которые я до того не слышал, - и заканчивает фразой:

- Происхождение моего деверя автоматически рассматривается как повод объявить его основным подозреваемым и разойтись по домам. Что меня не устраивает. Я желаю правильного ведения дела и обоснованного беспристрастного приговора, кому бы он ни был вынесен. Надеюсь, слуги порядка не столь беспечны, чтобы, сразу получив барраярца в качестве сладкой добычи, всю остальную отпустить, не заметив?

- Полицейские уже допрашивают слуг дома, и дело это долгое, - сообщает Деррес со злорадством человека, которому самому не удалось выспаться и он доволен, что другим повезло не больше. - Пока ничего сенсационного не обнаружено, или это умело от меня скрывают.

Он разворачивает документы на своем портативном органайзере - маленькое техническое чудо вместо старомодной папки с бумагами.

- Я бы хотел прояснить для себя статус господина Форберга, раз уж он оказался в центре этого дела.

- Он мой деверь, - пожимает плечами Иллуми так, словно это все объясняет. - Дееспособный, в пределах семейных обязательств.

Адвокат кивает, делая пометку. - И лорда-наследника это положение дел не устраивало?

- Лорд-наследник не был поражен в правах, - спокойно комментирует Иллуми. - Вряд ли у него были формальные причины для недовольства.

Деррес разводит ладони. - Щекотливость ситуации в том, что истец находится под вашей опекой, а ответчик - под вашим покровительством. Это ставит вас в очевидное для всех положение конфликта интересов.

- Дело не в моей пристрастности. В невиновности Эрика я убежден, - твердо говорит Иллуми. - Чего, увы, не скажешь о полиции. Каковы наши шансы добиться смены следователя? Я не люблю, - кривится он, - когда мне обещают вытрясти признание из моего же родича.

М-да. Похоже, он всерьез уверен, что здешняя полиция стала бы выколачивать из меня признание в убийстве шоковыми дубинками. И это немного неуютно.

Адвокат пожимает плечами. - Полиция действует по совокупности улик, а не на основании знания о человеческой душе, милорд. Все известные им факты, о которых вы рассказали, говорят не в пользу вашего родственника. Он просто идеально подходит в пустую рамку под портрет неизвестного преступника: мотив, повод и возможность.

Деррес делает паузу и осторожно уточняет:

- И все же этот неизвестный - не мистер Форберг? Я буду отстаивать невиновность клиента в любом случае, но я должен знать правду.

- Он невиновен, - повторяет Иллуми упрямо. - А эти так называемые улики не стоят ни кредита именно потому, что их чересчур много. Эта картина сложена кем-то специально, чтобы полиции осталось лишь дорисовать лицо. Лицо человека, которому я верю.

Адвокат тщательно подбирает слова. - Милорд, я надеюсь, вы не оскорбитесь, если я скажу, что ваше доверие к новому родственнику... беспрецедентно?

- Будь он коренным цетагандийцем, я бы верил ему не больше и не меньше ни на йоту, - отрезает Иллуми. - Хотя, возможно, он бы меньше нуждался в моей защите, и полиция не была бы против него с самого начала предубеждена.