Сверхестественный дневник сумеречного Хогвартса 4. Последняя битва (СИ)

Драко Малфой, оторвавшись от рисования на ватмане фигурок участников операции ограбления, закивал, как китайский болванчик.

— Хорош уже разговоры разговаривать, — буркнул Клаус. — Оставьте бедного отпетушенного Дамблдором старика в покое. Лучше с ватманом помогите.

Послушно взяв в руки фломастеры, мужчины присоединились к разработке плана. И только бдительного трудовика не покидало подозрительное чувство того, что где-то в Хогвартсе, а именно в недрах Тайной комнаты, засел вражеский шпион.

Лорд Волан-де-Морт, прокравшись на территорию замка с ловкостью ниндзя, рухнул безносой рожей в грязь и по-пластунски миновал шлагбаум, стыбренный кем-то с железнодорожной станции и прифигаченный как препятствие прохода к мавзолею, в котором, согласно газетам, покоился пахан. Убедившись, что часовой в лице Китнисс Эвердин закемарил под кустом, Темный Лорд, в три прыжка миновав расстояние, достал из широких штанин лом и, сломав тяжелые двери мавзолея, просочился внутрь.

В темной круглой комнатушке пахло спиртом и воблой, очевидно, пахана недавно поминали. Посреди стоял мраморный гроб, обложенный венками и засохшими гвоздиками.

— Джедайский меч будет моим, — жадно проскрипел цыганенок Том, потирая ладошки, и, с помощью неизвестного лома отодвинул тяжелую крышку гроба.

Надежды цыганенка вмиг улетучились, так как тот уже представлял, как выдергивает один из даров братьев из цепких ручонок мертвого Дамблдора.

— Шо за хуйня? — опешил Волан-де-Морт, глядя в гроб, единственным обитателем которого был пустой пакетик от лимонных долек.

====== Глава 35. ======

Гриндевальд переживал ту самую стадию депрессии, когда хотелось обмотаться пледом, пить кофе и рыдать над фотографиями кумиров своей юности. Но старик не был соплежуем, как он сам клялся и божился, а потому грустил, как подобает настоящему мужику, пусть и с сомнительной сексуальной ориентацией.

— Не плачь, еще одна осталась ночь у нас с тобой, — выл Гриндевальд Анатольевич, дирижируя себе початой бутылкой чистейшего самогона. — Еще один последний раз твои глаза в мои посмотрят и слезааа…

Даже тот факт, что подвыпивший ученый перепутал строчки, слова и ритм, не делал исполнение песни хуже. Колотя в такт по трубам ногой, Гриндевальд, изредка прикладываясь к кальяну с плутонием (новый уровень просвещения), продолжал петь, выдавая странные булькающие звуки.

В Тайной комнате было темно, холодно и грустно, как и в самом сердце таинственного ученого. Отправив Шерлока в гастроном за колбасой (Холмса уже неделю никто не видел после этого), Гриндевальд сидел на перевернутом ведре, прижимал к груди толстенную книгу «Альбус Дамблдор. Четкий, дерзкий, как пуля резкий» и страдал.

Страдал он так уже два дня, не понимая, что за ванильная ебантень сразила его стальное сердце. Даже когда вдали послышались шаги и знакомый перезвон черпака в казане, ученый не попытался даже напустить на себя более презентабельно-суровый вид.

— Анатолич, — просунув голову в дверной проем лаборатории, окликнул его Сэм Винчестер. — Я тебе пельмешей наварил.

И увидел в тусклом свете ведра с плутонием зареванную мордашку подбуханного Гриндевальда, на голове которого тяжелела почему-то шапка-ушанка с красной звездой, а глаза выражали взгляд истинного наркомана со стажем, глубоко задумавшегося о Великой Русской Идее и светлой вере во всеобщее благополучие.

— Анатолич, шо с тобой? — ахнул повар.

— Ничего, — утерев слезы кулаком, буркнул Гриндевальд. — Пьянственно-Мудачный Синдром.

Но Сэм, поняв, что самое время переквалифицироваться из повара в психолога, опустил казан с пельменями на грязный пол и, плюхнувшись на мешок, в котором дай Бог, чтоб была картошка, а не какие-нибудь круглые мины.

Поняв, что его таки будут слушать, Гриндевальд, смачно вышморгавшись в лабораторный халат Холмса, служивший ему носовым платком, рухнул на грудь к повару и зарыдал во весь голос.

— Я тут книжку у Кузи Криви забрал, — пояснил он, заливая соплями, слезами и слюнями плечо Сэма. — Нахлынули воспоминания, етить их. Но журналисты, пидорасы, переврали все.

— Как переврали? — удивился повар. — Что переврали?

Анатолич снова приложился к бутылке и, выловив из казана пельмень, закусил.

— Расскажу я тебе правду, сынок, — вздохнул старый ученый. — Вижу, сердце у тебя доброе. Вот, пельменей мне принес…

Сэм, жадно приготовившись слушать, ожидал какой-то интриги, громких предисловий и образов, а Гриндевальд, прижав ладони к лицо, заорал на всю Тайную комнату:

— Не было у нас неразделенной любви с паханом! Не было, любил я его, пидорасину бородатую! И мыло в душе специально ронял!

«Хуясе» — мысленно ахнул Сэм, на всякий случай отодвинувшись от Анатолича.

— И счастливы мы были, — рыдал Валя. — Он давал мне плутоний, а я выращивал Глиста ГМО. А потом эта Теория Большого Пиздеца накрыла пластмассовым тазиком нашу любовь…

— Какая Теория? — прищурился Сэм.

— Молодой я был, — ностальгически пояснил Гриндевальд. — Только с первой «Битвы экстрасенсов» вернулся, наслушался там про джедайский меч, Кольцо Всевластия и дождевик-невидимку и загорелся, придурок, идеей конца света. Назначил его даже на 21.12.2012!

Сэм хотел было переспросить, но разве раскаявшегося Валю заткнешь?

— Записи делал, все колдунские места посещал, музеи грабил, плутоний начал вовнутрь принимать! Нашел я три предмета, хотел, чтоб мы с Альбусом начали конец света и смотрели бы под звездами на то, как рушится людская цивилизация, но пахан мудрее оказался: спиздил дождевик-невидимку, начал пиздеть что-то про светлое будущее и человеколюбие…

— А потом? — заворожено спросил Сэм.

Гриндевальд взвыл, как раненый морж.

— А когда у него не вышло заставить меня отказаться от идеи конца света, он закрыл меня в Тайной комнате и к херам подорвал «Пушинку». А все ради общего блага! Он похоронил нашу любовь за завалами АЭС!

«Пидорасы» — толерантно подумал повар.

— Ёпрст! — воскликнул повар, допетрив суть рассказа. — Анатолич, а чего ж ты сразу не сказал?

— Это мой позор и секрет, — изрек Гриндевальд. — Тем более, что я был не единственным, кто думал о Теории Большого Пиздеца.

— А кто еще?

Набрав побольше воздуха в легкие, Гриндевальд, смачно сжав зубами кальянную трубку, выдохнул изо рта густые пары плутония и, поманив к себе повара пальцем, яростно зашептал так, словно боялся, что его нетрезвые откровения услышат чьи-либо чужие уши.

— В начале пятидесятых годов, я впервые вылез из Тайной комнаты, дабы сходить в сортир, — страшным голосом шептал Гриндевальд. – И, сидя на толчке, узнал о том, что некий Клаус Майклсон был осужден за убийство токсикоманки Миртл в туалете. А все это время возле толчка, в котором нашли ее труп, терся некий бледный цыганенок…

— Том Реддл!

— Не ори, даун! Да, это был он. Но и это не самое страшное.

— Рожай уже, интриган хуев, — буркнул Сэм, нанизывая на вилку пельмени.

Анатолич сделал загадочное лицо (больше похожее на опухшую мордашку алконавта со стажем)  и, наконец, произнес:

— Самое страшное, что был тогда в замке один учитель, который курировал работу таких маленьких алчных идиотов, сформировав из них неонацистскую подпольную партию. Да, Сэм, ты все правильно понял: не знаю, был ли Люцифер причастен к убийству Шмары Миртл, но тот факт, что он нашел мои записи о Теории Большого Пиздеца и усиленно искал темные артефакты, остается фактом.

— Хуясь, — ахнул Сэм. — Помнится, мы с Дином еле разрулили Апокалипсис! То есть, Люцифер собрал все три дара?

— Нет, полоумный дятел, — рявкнул Гриндевальд, зарядив повару подзатыльник. — Ты думаешь, в том, что Апокалипсис не состоялся, ваша с Дином заслуга? Думаешь, мужик с беляшом и его брат с казаном способны остановить такое масштабное мероприятие, как Апокалипсис? Нихуя подобного. Все дело в том, что на арену вышел пахан и в последний момент выкрал у Люцифера дождевик-невидимку, а после, сохранности ради, подарил его Поттеру.