Не то, что кажется (СИ)

Слёзы градом катятся из глаз, мне кажется, я начинаю задыхаться. Вижу, как Пит приближается, удерживая в руках щипцы с раскалённой брошью. Пит хмурится, но мне некогда удивляться этому. Мой страх сосредоточен в этой маленькой раскалённой докрасна вещице, которая и так принесла много боли и смертей.

Пит всё ближе, я панически вырываюсь из цепких рук удерживающих меня миротворцев. Вот усилие с их стороны и… дикая, адская, испепеляющая боль, разрывающая моё тело на куски. Шипение и запах жжёной плоти заставляют меня вывернуть весь тот скудный завтрак, который смог позволить себе Капитолий меня накормить. Меня трясёт от боли и ненависти, от жалости к себе. Плечо горит, принося невыносимые страдания. Всё начинает плыть, и я наконец проваливаюсь в тёмный колодец беспамятства.

***

Сойка. Символ. Война. Революция. Поражение. Круговорот событий, понятий, имён… Оглушительный грохот – шум взрыва. Всё горит, рушится, всё кровоточит. Арены больше нет.

- Пит! Пит!

Я никогда не перестану звать тебя во снах. Никогда не перестану кричать твоё имя, срывая голос, раздирая горло.

Я вижу, я бегу, я стремлюсь! Я протягиваю руку… Вот и ты! Я знала, я верила! Но…

Почти дотянувшись до тебя, я вижу твои глаза – пустые, холодные, ненавидящие.

***

Меня выталкивает из ужасного сна в реальность. Не менее ужасную реальность. Всё тот же грязный потолок, всё то же видавшее виды одеяло, всё та же боль. Это как в компьютерной игре в лаборатории Бити: персонаж умирает и снова оказывается в одном и том же месте, начиная проходить препятствия сначала снова и снова.

К моему удивлению плечо почти не болит. Я присаживаюсь и пытаюсь дотянуться до него. Сняв пластырь, я замечаю, что ожог выглядит не так уж и ужасно – лишь немного воспалён. Наверняка, это действие какой-нибудь мази, наподобие той, которую мне прислали на Арену на семьдесят четвёртых.

Эта боль сильна не только физически, но и душевно. Не знаю, сколько я проживу ещё, но Пит поставил это клеймо, чтобы я всегда помнила кто я, чтобы не забывала, что именно я стала причиной гибели тысяч людей. Сойка-пересмешница… Огненная Китнисс. То, что когда-то стало искрой, вызвавшей пламя войны, теперь вызывает дрожь и страх. И отвращение.

Я аккуратно прикасаюсь пальцами к обугленной коже – больно. Теперь эта птица будет всегда со мной. Надеюсь, это продлится недолго.

Проходят минуты, часы, дни. Я изучила взглядом уже каждую трещину в стене, запечатлела в памяти каждый выступ ближайшего угла, до которого дотягивалась моя цепь. За мной не приходят, будто все забыли о моём существовании. Не знаю, радоваться мне или беспокоиться. Я нервничаю от того, что ничего не знаю о судьбе Гейла и остальных моих друзей. По сути, мне даже неизвестно, кого именно взяли там, на площади, кроме меня и Гейла. Я видела, как четверо миротворцев скрутили Финника, как трое ногами избивали лежащую на земле Джоанну, видела, как в чёрный микроавтобус запихнули связанного Плутарха. Но ни Прим, ни Хеймитча я не видела. Сноу сказал, что Прим не попала в плен, не думаю, что он врал. Какой ему смысл? Наоборот, ему было бы только на руку, если бы Прим была у них. Но я всё же надеюсь, что она каким-то образом скрылась, возможно не без помощи этого старого лиса – Хеймитча.

Проходит несколько дней, возможно неделя, когда я слышу шум шагов нескольких человек, а значит, это точно не еду мне принесли. Это за мной.

Миротворец отстёгивает цепочку от ноги, и меня выводят из камеры. Мне страшно, так как я уже успела заметить, что каждый мой следующий выход из камеры оборачивается всё более страшными последствиями.

Мы поднимаемся по ступеням, значит, меня ведут не в знакомую камеру. Видимо, Пит задумал что-то новенькое. Стараюсь дышать ровно, но это чрезвычайно трудно. Нервы на пределе.

Меня заводят в какую-то комнату и оставляют одну. Комната довольно хорошо обставлена, только нет ни одного окна. Я не успеваю подумать почему, так как в приоткрытую дверь проскальзывают двое. Я даже вздрогнула от удивления, словно увидела призраков. Это Флавий и Октавия.

Первым порывом было броситься к ним, обнять, но меня остановил умоляющий взгляд Октавии. Нельзя. Их накажут.

И тут я обращаю внимание, как Флавий сглатывает. Я уже видела подобное – Лавиния, Дарий, жук-оператор Поллукс… О нет! Их сделали безгласыми! Лишь за то, что они красили мне ногти и завивали волосы?! Меня стало трясти от злости. Их я тоже не спасла.

Следующие полчаса мои старые знакомые приводят меня в порядок: помогают отмыться в душе, наносят на кожу масла и парфюм, лёгкий макияж на лицо, волосы укладывают в естественные кудри. Зачем всё это? Может, меня наконец надумали казнить, поэтому решили привести в божеский вид?

Мой туалет дополняет лёгкое персиковое платье без рукавов, перетянутое широким белым поясом на талии.

Когда руки Октавии заканчивают поправлять пояс, я, не сдержавшись, хватаю её ладони и сжимаю их. Девушка поднимает на меня полные слёз глаза. Столько эмоций в её взгляде!

Зачем это сделали с ними? Врагами Капитолия этих наивных ребят можно назвать с большой натяжкой. Это всё из-за меня. Опять из-за меня.

Я не успеваю попрощаться, так как в комнату бесцеремонно врывается охранник, и кинув, что время вышло, почти волоком вытаскивает меня из комнаты.

- Куда вы меня ведёте? – спрашиваю, хотя на ответ этого робота надеяться и не стоит.

- К Президенту. Думаешь, зачем тебя отмыли? Вонь немытого тела не для его кабинета.

Даже так! Президент брезгует говорить с пленницей, от которой не пахнет розами? Значит Сноу не по нраву естественные запахи тела? Ситуация не из весёлых, но мне почему-то смешно.

Меня заводят в лифт и надевают наручники и чёрный мешок на голову. Только после этого провожатые жмут кнопки лифта. А ты осторожен, Сноу. Неужели боишься поверженной Сойки? Связанной, истощённой пытками девчонки?

Мешок стаскивают и я немного щурюсь от света, падающего в окна. Лучи закатного солнца окрашивают всё в какой-то странный цвет. Не тот оранжевый, что когда-то так любил мой Пит, а какой-то неестественно красный. Кровавый. Цвет Сноу. Президент стоит у окна, спиной ко мне, руки за спиной.

- Добрый день, мисс Эвердин, – говорит он, не поворачиваясь. – Не хотите полюбоваться закатом? Он в Капитолии просто прекрасен.

- Вы заставили меня пройти через эпиляцию воском ради светской беседы? – острю, играя с огнём. Но мне нечего бояться. Сноу сделал уже всё, что мог. Больше ему нечем меня ужалить.

- А вы не очень-то рады выбраться из подземелья, – Сноу поворачивается ко мне, растягивая мерзкие пухлые губы в неприятной улыбке.

- А смысл? Я же ведь скоро опять туда вернусь, – говорю мрачно.

- Это совсем не обязательно, мисс Эвердин. Мне вы больше не нужны.

Значит, я права – меня казнят. Сегодня. На закате. Чтож, даже поэтично.

- Что же вы молчите? Разве вам нечего сказать? – Сноу отправляет в рот какую-то ягоду, и я с отвращением замечаю алые капельки сока на его губах. Меня сейчас вырвет. Стараюсь дышать глубже, чтобы унять тошноту.

- Так когда меня казнят? – спрашиваю, стараясь принять как можно более безразличный вид.

Сноу довольно улыбается, словно только и ждал этого вопроса.

- А кто говорил про казнь? – он отправляет на муки ещё одну ягоду.

- Хотите сказать, меня просто отпустят? – с горьким смешком говорю я.

Мерзкий смех сотрясает стены этого ужасного места. Ужасного из-за его хозяина.

- Конечно нет, – резко прерывает смех Сноу. – С чего бы мне вас отпускать? Я придумал для вас кое-что интереснее.

Куда уж интереснее?

- Я больше не буду сдерживать вашего возлюбленного, отдам вас ему. Пусть делает, что хочет: хочет – оставит вместо комнатной собачки, хочет – просто убьёт. Он, конечно, был не в восторге, но я сказал ему, чтобы хорошо подумал. При фантазии из вас можно извлечь немного пользы, – Сноу подходит ближе, я не дышу, повержена в шок его словами. Снова его мерзкая улыбка и злорадный шёпот: - Что может быть хуже для вас, мисс Эвердин – быть униженной тем, кто готов был тысячу раз пожертвовать за вас собственной жизнью?