Сверхестественный дневник сумеречного Хогвартса 4. Последняя битва (СИ)

Однако сердце Гриндевальда было занято лишь исследованиями, а отнюдь не любовью. Обиженный Дамблдор, не добившись взаимности, прочитав накануне «Ромео и Джульетту», решил похоронить обоих под руинами «Пушинки».

6 мая 1863. Дамблдор обложил АЭС динамитом по периметру, а затем подорвал коллайдер. Однако забыл об идее похоронить себя, так как зассал в последний момент и первым выбежал из пылающей «Пушинки». Гриндевальд, по иронии судьбы, заперся в своей подземной лаборатории, из которой не вылезал вплоть до недавнего времени, и также не пал жертвой неразделенной любви.

Отстроив АЭС, но на этот раз, назвав ее «Школой Чародейства и Волшебства Хогвартс», Дамблдор начал новую жизнь. Бросил пить (вплоть до появления в замке некой самогонщицы), был трижды замечен на гей-парадах (см. фото в приложении), отрастил бороду и получил Нобелевскую премию за выдающиеся заслуги в области магической хуеты.

Остается загадкой, почему Дамблдор в последние годы прилип к Гарри Джеймсу Поттеру, как колючка к жопе. Видел ли он в Избранном потенциал, способный бороться с Тем-Кого-Нельзя-Называть, или же узнавал в блеске зеленых глаз взгляд Геллерта Гриндевальда? Остается загадкой.

— И ты в это веришь, стерва? — нахмурился Деймон, захлопнув книгу. – Да, пахан был странным. Но не такой гнидой.

— Но доля правды…

— Хуёля хуявды! Пахан был настоящим мужиком! Жил, как герой, пил, как герой, и погиб, как герой! А его выставили старым педиком, ссыклом и педофилом!

— Да! — рявкнул Гарри, подслушав разговор.

Деймон гордо расправил плечи.

— Плюс десять очков Гриффиндору за то, что согласен со мной, Поттер! А теперь, шраморожая ты хрень, бегом рыть окопы!

— ЕСТЬ РЫТЬ ОКОПЫ! — радостно крикнул Гарри и помчался за лопатой.

Гермиона забрала у генералиссимуса книгу и отложила в сторону. Глядя, как Клаус брынчит на гитаре что-то очень жалостливое, а Виктория бьет трудовика ложкой за то, что он вытаскивает грязными пальцами мясо из казана с перловкой, она, прижавшись щекой к плечу профессора Сальваторе, произнесла:

— Страшно мне, профессор. Темные силы окружают нас плотным кольцом.

— И шо? — нахмурился Деймон.

— Все мы помрем в этой битве, а я жить хочу, с вами. В Годриковой Ноздре, я видела, там как раз одна хибара продается.

Деймон совсем напрягся. А стерва, репетировавшая этот разговор уже два месяца, взмолилась:

— Давайте сбежим ночью, профессор! Вы и я! Подальше от смерти и крестражей! Ради нас и нашего будущего, — пищала она. — Я все продумала: сначала спрячемся у моей бабули в деревне. Потом сбежим в Таиланд. А потом купим дом в Годриковой Ноздре и…

— Ах ты гнида купоросная! — разорался Деймон и вскочил на ноги так резко, что стерва, рухнула в сугроб. — Подстрекать меня удумала?!

— Я же хочу, чтоб…

— Да ты, стерва, ссыкло. И не просто ссыкло, а ссыкло подлое и мерзкое! Чтоб Деймон Сальваторе бежал с поля боя? Чтоб Деймон Сальваторе потом за это стал изменником Родины? Не бывать этому! — крикнул генералиссимус. — Я был слеп, стерва. Я ошибался в тебе.

Клаус аж перестал играть на гитаре.

Дин подавился мясом, а Виктория так и застыла с ложкой в руке.

А Гермиона, поднявшись на ноги, поджала губы.

— Я хочу сохранить нас! — парировала она. — Что бы по вашему сделала ваша Катерина?

— А Катерина была бы первой в очереди, на то, чтоб отпиздить меня за мысли о побеге так, чтоб я зубы по сугробам сломанными руками собирал! — заявил Деймон. — За это я ее и люблю!

— За то, что она пиздит вас?!

— Любовь, стерва, это не обжимания за гаражами и не цветочки по праздникам. Любовь — это умение вовремя раздавать родному человеку пиздюли за его косяки так, чтоб это заставляло автора косяков задумываться о своих ошибках, исправлять их и еще просить за них прощения, — изрек генералиссимус. — А у нас, стерва, не любовь. У нас какая-то ебаная хрень.

— Шампанского всем! — крикнул Клаус.

Гермиона, таращась на этого домрощенного философа, как президент на остановившего его гаишника, хватала ртом воздух.

— Вы меня бросаете, профессор Сальваторе?

Тишина.

Интрига.

Ожидание.

— Я даю тебе еще один шанс, стерва, — проскрипел Деймон. — И чтоб больше я не слышал мыслей о побеге. Это касается всех. Особенно тебя, Клаус.

Небритый исполнитель романсов ошалело выпучил глаза.

— А я-то причем?

— Я видел будущее, Клаус. У меня есть свои причины тебя ненавидеть…Клаусяш…

Клаус оскорблено отвернулся.

— А ты, стерва, читай книгу. И не пизди тут. — На этой красноречивой ноте генералиссимус Сальваторе строевым шагом направился в палатку.

Офигевшая от такого поворота Гермиона, постояла еще пару минут, а после, схватив книжку, уселась у костра.

Проснулся Гарри Поттер поздно ночью от того, что мерзли ноги, а шерстяные носки не спасали. Накинув пуховик, Гарри, содрогнувшись от храпа Дина Винчестера, вышел из палатки и поежился от холода.

Темный страшный лес вдобавок храп трудовика и крики ночных птиц — буйная фантазия очкарика, воспитанного на ужастиках, рисовала страшные картины. Достав из кармана папироску «Беломор», стыренную у профессора Сальваторе, Гарри только хотел было тайком покурить, как завил в лесной чаще такую неведомую хрень, что папироса выпала из его рта.

Парнокопытное животное, светящееся серебристым светом так, словно его облили плутонием, бегало по полянке и цокало копытцами.

Гарри, подумав, что это поздний отходняк от смертоносной бормотухи, протер глаза.

Глюк не исчез.

— Етить-колотить, — пискнул Гарри и бегом устремился в палатку.

Рухнув на колени перед спящим военруком, почему-то прижимающим к груди раскрытый бумажник с чьей-то фотографией, Гарри потряс его за плечо и заорал в ухо:

— Профессор Сальваторе, разрешите обратиться!

Деймон, по инерции треснув его в ухо, вскочил и первым делом спрятал бумажник.

— Поттер, ёб твою мать! Что случилось?

— Там какая-то серебристая срань! — пискнул Гарри.

Деймон нахмурился и, натянув китель, вышел из палатки за перепуганным Избранным.

— Вот она.

Серебристое животное гарцевало на месте.

— Это не срань, это лань, Поттер, — пояснил военрук. — Давай убьем ее.

— Но, сэр, мне кажется, она хочет нам что-то показать!

Лань, словно внемля словам очкарика, пронеслась вдаль и остановилась.

— Поттер, два часа ночи, — проворчал Деймон.

— Пойдемте, бля буду, там что-то есть! — Но интуиция Гарри Поттера была сильнее, чем сонливость генералиссимуса.

Схватив того за руку, Гарри поспешил за серебристой сранью (или ланью) вниз по холму.

— Поттер, ты даун, — выл Деймон.

Но Гарри не слушал. Лань бежала все быстрее, Гарри тоже ускорялся, а Деймон матерился еще громче.

Наконец, шесть километров спустя, остановившись у некой болотной местности, они замерли у грязной воды, покрытой тонким слоем льда. Злой военрук, кутаясь в китель, орал что-то про чашечку кофе, а Гарри, заметив, что лань исчезла, словно ее стерло ледяное дуновение ветра, принялся вглядываться в болото.

— Это Гримпенская трясина, Поттер, — зевнул Деймон. — Здесь по ночам гуляет Собака Баскервилей, так что пошли домой.

— Собака Баскервилей? — перепугался Гарри. — Неправда, это миф!

Протяжный вой разразил округу, и Гарри едва не напюрешил в штанцы со страху.

— Это была собака?

— Нет, это Винчестер зевнул. Шучу, нет здесь собаки. Может быть. Но не факт.

Гарри походил по сомнительным кочкам, выискивая то, к чему их привела лань, и нашел. Но только после того, как военрук, хохмы ради, пнул его в мутную воду.

Раздолбав своим лбом тонкий лед, Гарри хотел было выматериться, однако блеск на дне заставил его всмотреться в пучину и разглядеть там блестящую рукоять…

— ПРОФЕССОР! — крикнул Гарри, замахав руками. — Профессор Сальваторе!

— Только не говори, что ты тонешь, — буркнул Деймон.

— Нет, сэр! Там, кажись, кольт Гриффиндора.