Опека полуночника (ЛП)

Гарри опустил взгляд.

— Эх, — выдохнул он, даже не скрывая свое разочарование. — Значит, я не достаточно сконцентрировался.

Профессор Люпин усмехнулся.

— Я не это имел в виду, Гарри, — произнес он. — У него не было одной формы, их было две — олень и волк. Они набросились на этих… э–э-э… учеников. Я никогда не слышал, чтобы Патронус принимал сразу две формы. Да и уверен, что этого еще никогда не было. И могу предсказать тебе, что завтра профессор Дамблдор пригласит тебя к себе и подробно об этом расспросит. Я лишь только догадываюсь, что все это может означать.

Гарри улыбнулся. Он не сомневался, что профессор Люпин распознал в волке себя.

— Ну, в книге сказано, что Патронус является положительной энергией, и они, наверное, отражают что‑то хорошее в моей жизни, — задумчиво произнес парень. — Волк, без сомнения, вы. — Но тут его улыбка слегка угасла, ибо он понял, что не знает ничего о второй форме. — Но я не уверен, что знаю, кто был тот олень, — смущенно закончил он.

Тут уж профессор Люпин заулыбался.

— Возможно, это поразит тебя, но твой отец, Гарри, был анимагом, — произнес он. — И он превращался в оленя. Он добился этой способности, чтоб скрасить мои превращения в волка. Я так удивился, увидев Сохатого спустя столько лет.

Гарри внутренне взвился.

— Сохатого? — переспросил он.

— Это прозвище твоего отца, — просветлел профессор Люпин. Но его лицо тут же сделалось печальным, и он тяжело вздохнул. — Я расскажу тебе как‑нибудь потом, когда у нас будет больше времени. Это длинная история, а некоторые эпизоды так и вообще могут взбудоражить и даже слегка расстроить тебя. А сейчас ты уже опаздываешь на вечеринку в гриффиндорскую гостиную. Пойдем, я провожу тебя.

Гарри хотел запротестовать, но Люпин уже направился к замку. Закинув метлу на плечо, Гарри вздохнул и пошел следом. Что ж, теперь ему известен один из создателей Карты Мародеров. И осталось узнать, кто остальные три. Гарри удивило, как поспешно Люпин ушел от разговора. Что он скрывает?

Они добрались до башни Гриффиндора не проронив ни слова, да и не о чем было говорить. Едва Гарри назвал пароль, как Люпин, пожелав всего хорошего, ушел. А вечеринка уже была в самом разгаре. Веселились все, кроме Гермионы, которая, удивительно, умудрялась читать в таком гаме. Стараясь не столкнуться с кем‑либо, Гарри осторожно прошел через гостиную и присел около нее.

— Как ты не замечаешь этого шума? — спросил он.

Гермиона пожала плечами.

— Мне просто нужно срочно это прочесть, — ответила она. — Целых четыреста страниц к понедельнику.

У Гарри глаза полезли на лоб. Как она надеется все успеть?

— Г–гермиона, — неуверенно начал парень, — может, тебе стоит бросить один или два предмета? Ты уже выглядишь неважно.

Это, конечно, было мягко сказано. Гарри никогда не видел Гермиону столь изможденной. Она была, наверное, еще более слабой, чем Гарри в конце прошлого года.

— Я справлюсь, Гарри, — ответила девушка, но все же неуверенно, не как обычно.

Было уже довольно поздно, когда гриффиндорцы, наконец, начали расходиться по спальням, и все же некоторые не успокоились, пока не явилась профессор МакГонагалл и не разогнала оставшихся спать. Гарри забрался в кровать одним из первых, но скоро понял, что сон не спешит его принять. Думая обо всем случившемся, он пришел к выводу, что если его отец был Сохатый, то, значит, Сириус Блэк — это Бродяга. Именно поэтому, вероятно, профессор Люпин не захотел рассказывать ту историю. Ему неприятно говорить правду.

Задумавшись, Гарри вдруг понял, что не знает ответа на еще один вопрос. Если все Мародеры были анимагами (за исключением Люпина), то, значит, и Питер Петтигрю тоже. Его отец был оленем, Сириус Блэк — большой собакой, Люпин — волком, но кем был Петтигрю? Кроме этого, он понятия не имел, как Мародерам это удалось.

Поняв, что уже не заснет, Гарри встал, надел очки и открыл сундук. Он быстро нашел то, что искал — альбом с фотографиями его семьи, подаренный почти два года назад Хагридом. В этих снимках прошлое его родителей, которое он сам себе придумал, еще не зная, кем мама с папой были на самом деле. Он придумал множество подробностей жизни своих родителей и их друзей. Но никогда в своих мыслях он не мог и допустить, что один из друзей станет предателем. И это лишний раз доказывает, что вымышленный мир и реальность часто далеки друг от друга.

Стараясь не шуметь, Гарри вышел из спальни, плотно закрыв дверь на случай, если Косолапсус вздумает отправиться на охоту за Коростой, и рискнул спуститься в гостиную. Он уселся перед догорающим камином и открыл альбом. Он пролистал несколько страниц, прежде чем нашел фотографию, где бы были не только мама с папой.

На ней была запечатлена свадьба родителей. Отец счастливо махал ему, мама просто светилась от счастья, а рядом с отцом стоял Сириус Блэк, далеко не такой, какой был изображен в газетах. Здесь он был молод, привлекателен и без конца смеялся. Было трудно поверить, что этот жизнерадостный человек и будущий предатель его родителей одно и то же лицо. Было трудно поверить, что счастье, которым лучились на фотографии родители, скоро закончится. Удивительно, как легко жизнь переходит от хорошего к прямо противоположному.

Перевернув страницу, Гарри посмотрел на маму. Она выглядела измученной, но счастливой. Она держала на руках сверток из одеял и смотрела то наверх, на его отца, то снова на сверток. Отец с улыбкой смотрел на нее, затем наклонился и нежно поцеловал в макушку. В стороне от отца стоял все тот же Сириус Блэк. Он счастливо улыбался и осторожно гладил сверток. Мужчина был расслаблен, ему было уютно в обществе друзей — здесь он не так насторожен, как был в последний раз. На фотографии присутствовал еще один мужчина — небольшого роста пухлый молодой человек, которого Гарри прежде не видел. Он переминался с ноги на ногу, будто был не в своей тарелке.

Закрыв альбом, Гарри слегка потряс головой. Это были прежние Мародеры, безумство войны еще не сломало их жизни. Двое умерли из‑за предательства третьего, и из четверых остался один. Гарри вдруг стало очень жаль профессора Люпина. Он не мог представить, чтобы он испытал, потеряй он всех своих близких друзей за каких‑то двадцать четыре часа.

Встав, Гарри решил, что лучше все же попытаться заснуть, чем сидеть здесь всю ночь. Он больше ни о чем не мог думать. Почему он дал Блэку шанс? Почему он не верит в то, что ему говорят? Он не знал, какого подтверждения ждет от самого Блэка, зачем намеревается поговорить с этим массовым убийцей. Но внутри жила уверенность, что он поступает правильно.

Глава 16. Признания Полуночника.

Остаток недели пролетел как один день — ничего особенного не произошло. Единственное, что вызывало проблемы — постоянный надзор со стороны преподавателей, от которого совершенно невозможно было скрыться. Очевидно, рассказ профессора Люпина о том, что Гарри «что‑то заметил», укрепил всех в уверенности, что территория Хогвартса не так безопасна для Гарри, как казалось. Это выводило Гарри из себя. После Дамблдора, хуже всего Гарри приходилось от профессора МакГонагалл. Что же касается директора, то он, как и говорил Люпин, вызвал Гарри к себе в кабинет «поговорить» о Патронусе. Но этот разговор не дал Гарри ничего — профессор лишь сказал, что он пока думает.

Чего еще можно было ожидать?!

Упоминание профессором Люпином его протестов удивило Гарри, который и не думал, что это так выглядит со стороны. Он вовсе не притворялся, но, тем не менее, и не следовал в точности всем правилам. Что‑то он скрывал, рискуя, находился поздно ночью в одиночестве (всего один раз, но все же), так и не показал преподавателям Карту мародеров, вот и заслужил все те запреты, что сейчас свалились на него. Чем больше Гарри думал об этом, тем больше уверялся в том, что сошел с ума. Кто, как не помешанный, решит помогать человеку, предавшему его родителей?

Он, конечно, по существу, не помогал Блэку, но ведь и не сдавал же. Ведь мог же он тогда рассказать все Люпину или сообщить любому из преподавателей за эту неделю о той встрече? Но желание Гарри знать, как уживаются в одном лице, казалось, не сочетаемые Полуночник и Блэк, застилало глаза, он не мог поступать иначе. Сириус Блэк мог тысячу раз закончить начатое Волдемортом, но ведь он бездействовал. И что если Гермиона права? Вдруг он в самом деле был в какой‑то степени сумасшедшим и сейчас не помнит о своем предательстве?