Сущность Альфы (СИ)

- Нет, не знаю, - сквозь слезы возразил Киба, чувствуя сейчас себя как никогда омегой и как никогда подлецом. Подумать только, все эти шесть месяцев, а до этого ещё три года, альфа ждал его, наблюдал со стороны за тем, как он пытается понравиться другому, добивался его внимания, делал все для того, чтобы он таки почувствовал их связь, терпеливо ожидал, когда он сам поймет и примет, но он не почувствовал, не понял, не принял, более того – не раскрылся перед своим Истинным. Инудзука даже представить себе не мог, сколько боли он причинил Хидану за все это время, и, пожалуй, ему было бы сейчас впору поразиться выдержке альфы, поблагодарить его за терпеливость, пообещать измениться и исправиться, дать надежду на то, что их связь не разорвана, нет, просто её нужно открыть, прочувствовать, укрепить… Да, он мог все это сказать, но тот комок, который до этого мешал дышать, вызывал головную боль, не позволял прикоснуться к любимому человеку ментально, похоже, был ничем иным, как нитями разорванной связи. Как же это оказалось легко, ведь он думал, что узы Пары рвутся намного больнее, а так, в принципе, он ничего и не почувствовал или ещё просто не осознал, что он чувствует, кроме горечи, которая ощущалась тисками на груди, песчинками в глазах и солью на губах.

Он поднялся бесшумно, низко склонив голову и безвольно опустив руки. Тишина вокруг казалась звенящей, воздух неестественно холодным, а стены слишком плотными, чтобы чувствовать себя свободно. Он больше не мог говорить, ему просто не было что сказать, ведь какими словами он мог оправдаться? Он должен был понять, хотя бы по тому, что только рядом с Хиданом он полностью раскрылся как омега, по тому, что лечение, которое должно было быть длительным и, вполне вероятно, малоэффективным, дало столь быстрые и положительные результаты, по тому, что они смогли зачать ребёнка, ведь, если верить легендам и сказаниям, связь Истинных могла преодолеть все, даже тяжкие болезни. Но он все принял как данность. И что теперь? Он даже в глаза своему альфе не мог посмотреть, боясь увидеть в них… отчуждение. Теперь ясным стало даже то, почему Хидан никогда не говорил ему о своих чувствах – альфа ждал, пока он почувствует их связь.

Развернувшись так же бесшумно, как и поднявшись, Киба медленно вышел из кухни и направился на второй этаж, чувствуя жуткую усталость и истощенность – оказывается, связь с Хиданом давала ему намного больше, чем просто слабую ниточку энергетики. Она давала ему силы жить дальше. И теперь этих сил не было. Хотелось только одного: упасть на кровать, закрыть глаза, а, открыв, понять, что все произошедшее – просто дурной сон, и его альфа снова рядом с ним. Так он и сделал – рухнул на постель и закрыл глаза, вот только открывать их не хотелось, потому что Киба знал точно: произошедшее – не сон.

Он почувствовал, когда омега ушел, пусть и был полностью закрыт, но от него, корпусника, не укрылись плавные колебания воздуха, насыщенные ароматом возлюбленного. Возможно, он сам виноват в том, что только что, фактически, потерял свою Пару, потому что медлил, пускал все на самотек и просто ждал в то время, когда нужно было действовать. Хидан редко когда в этом себе признавался, но он, уйдя из Корпуса, начал наказывать себя за то, что, будучи простым человеком, он взвалил на себя ношу богов, став карающей дланью правительства. Он отобрал слишком много жизней, чтобы поверить в то, что грехи его прошлого смылись кровью невинных, хотя бы того самого мальчика из гарема, поэтому он стал затворником и аскетом, готовым отдать свою жизнь за других.

Возможно, Пейн был не самой лучшей кандидатурой для искупления грехов, но в тот момент он ощущал себя значимым, впервые он оберегал, а не рушил, и, что самое главное, мог жить обычной жизнью. Встреча с Кибой, хотя тогда он даже не знал, как его зовут, перевернула его мир, внесла в его размеренный ритм жизни беспокойство и тревогу, пошатнула его новые принципы, и поэтому он медлил. Видел, что его Пара смотрит полными обожания глазами на другого, и вновь принимал это как наказание. Да, он действительно не винил омегу за то, что тот ошибся, он винил себя, потому что так и не смог раскрыться перед возлюбленным, и то, что он бывший корпусник – не оправдание.

Сперва приют, после учебка, а потом казармы и военная повинность – личность стерлась, он стал одним из, боевой единицей, у которой нет чувств и желаний. Возможно, он все-таки преувеличивал, но для него мир Корпуса был именно таким – жизнь по приказу, ответственность, долг, неукоснительность, честь, хотя, последнее в Корпусе было слишком скользким и растяжимым понятием, а после он понял, что значит любить. Любить безответно, в гордом одиночестве, в суете утекающих сквозь пальцы дней, и даже не знать, кто твой возлюбленный, только вспоминать его образ и запах. Он даже не стал вмешиваться тогда, когда Киба пришел именно к Пейну, посчитав, что он заслужил подобное наказание, но все же инстинкты взяли свое, и он последовал за омегой.

Ошибки… он наделал много ошибок прежде, чем смог доказать возлюбленному, что его намерения чисты, а чувства искренни, ведь об отношениях он знал только то, что они существуют, не более, довольствуясь мимолетными связями с не менее мимолетными партнерами. Но, в то же время, это было восхитительно: разговоры, поцелуи, объятия – все было по-настоящему. В ту ночь, когда он впервые нахально остался с Кибой, он не мог уснуть до самого утра, даже пошевелиться не решался, чтобы омега вдруг не перевернулся на другой бок, не убрал голову с его плеча, а руку с груди, тем самым лишив его так необходимого ему тепла. Тогда он впервые почувствовал себя на своем месте, рядом с тем, для кого билось его сердце. А дальше дни не превратились для него в серые будни, наоборот, они стали красочнее и ярче, и этой самой красоты и яркости им придавала улыбка его возлюбленного. Да, он все это чувствовал, но не мог об этом сказать своему омеге, потому что не знал как. Вот вроде бы и подобрал слова, а, как только начинал говорить, манеры корпусника брали свое, и он оставался грубым и неотесанным мужланом рядом со столь ранимым омегой, который старался быть сильным.

Он считал, что их первая ночь все изменит и сама все расставит на свои места, но чуда не произошло, и он подумал, что просто ещё не время. Болезнь возлюбленного, его переживания, в некоторые моменты отчаянье, а после и потеря ребёнка – все это отдавалось в его груди неимоверной болью, но он скрывал её от Кибы, намеренно, боясь причинить ещё больше боли, а, получается, зря. Только сейчас он понял, что их связь так и не установилась только по одной простой причине – они шли друг к другу, но разными путями, и упустили тот момент, когда разминулись и разошлись, после чего, только обернувшись, осознали свои ошибки.

Он чувствовал, что Киба подавлен, хотел пойти за ним, успокоить, утешить, сказать, что, нет, их узы Пары не оборваны, они просто заблокированы непониманием и страхами, но вновь-таки его что-то остановило. Да, он осознал свои ошибки, но снова повторял их, решив предоставить право выбора омеге.

Киба думал, что он проспал достаточно долго, потому что ему что-то снилось, причем тревожное и мутное, но, похоже, он всего лишь задремал минут на тридцать-сорок, не больше, потому что солнце до сих пор так полностью и не скрылось за горизонтом, слабо освещая спальню. Тело было влажным и липким, а ему самому жарко и душно, хотя он не мог сказать, что в комнате была настолько высокая температура. Пришлось стягивать одежду, но каждое движение почему-то давалось ему с трудом, руки казались ватными, голова тяжелой, а все суставы ломило и выкручивало так, будто ему было не двадцать три, а двести три. Комната кружилась перед глазами разноцветными пятнами, в горле пересохло, а испарина по всему телу проступила ещё сильнее. Инудзука уже было подумал, что он заболел или же это что-то нервное, из-за стресса, но, когда дело дошло до штанов, омега понял, что дело отнюдь не в болезни – у него началась течка, неожиданно, без привычной боли в животе или лихорадочного желания к спариванию, разве что томное тепло блуждало по телу, да сущность приглушенно ворчала внутри.