Сладкая отрава (СИ)

– Ты ведь веришь будущему президенту страны?

Отдельная благодарность моему “первому читателю” - Kleo 777, которая указывает мне на косяки в сюжете ДО того, как я выложу главу) Люблю тебя, Лена! :)

фанфик находится в разделе “Ждет критики”, и все отзывы награждаются подарочком :)

========== Глава 16 ==========

Комментарий к Глава 16

включена публичная бета!

заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

Миротворец выглядит взволнованным, он смотрит на меня широко распахнутыми глазами и поспешно отвечает:

– Верю!

Однако мужчина по имени Тод молчит, потупив глаза в пол.

– Извинись! – подначивает его товарищ, но насильник непреклонен.

– Хороши влюбленные… – бормочет себе под нос Тод, вместо того, чтобы попытаться спасти свою жизнь. – Сам запирает ее в камере, а потом права предъявляет…

– Оба, пошли вон отсюда, – командую я. – С вами будет разбираться Мастерс.

Миротворцы уходят, оставив мне ключи, а я просто стою на месте и не могу пошевелиться. Здесь только я и Китнисс. Признаться, мне страшно, потому что я чувствую дрожь во всем теле. Мышцы буквально сводит от напряжения – мне хочется что-нибудь разбить, чтобы выплеснуть раздражение и злость. Можно, например, разбить голову Сойки о стену. И посмотреть, как она медленно будет подыхать, истекая кровью.

И все-таки я понимаю, что это непозволительная роскошь – если Сойка-пересмешница умрет в плену у Сноу, нам никогда не погасить пламя сопротивления. Сторонники Тринадцатого сравняют Капитолий с землей, сколько бы жизней это ни стоило.

Сжимаю челюсти и медленно поворачиваюсь к Китнисс. Она все еще без сознания, бледная кожа местами такая тонкая, что я вижу синюшные вены, просвечивающие под ней. От ее майки осталась лишь ничего не прикрывающая тряпка, а кровавая рана на плече… Китнисс всего лишь девушка, ее тело не вынесло боли…

Слабая! Тоже мне – символ революции. И все-таки мне ее жаль. Где-то глубоко в душе.

Глупая! Полезла в игры, где ставки так высоки, не имея при этом в кармане ни одного козыря, кроме моей слепой и преданной любви.

– Эта карта бита, – говорю я вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.

Любви нет, и сколько бы Китнисс ни разыгрывала впредь светлые чувства – результат один: мне это больше не интересно.

Китнисс тихо стонет и слегка дергает плечом, беспокоя рану. Я совершенно не хочу быть здесь, когда она придет в себя, так что хватаю ее куртку – видимо, не первый день валяющуюся на полу, – и накрываю полуголое тело. Лучше так, чем оставить ее в одном лифчике, Китнисс всегда была стеснительной… Стоп. Меня это не волнует, куртка – не более чем забота о… Ребенке.

Быстрым шагом покидаю камеру, закрывая дверь на ключ, и устремляюсь к лифту. У меня есть серьезный разговор к новому главе миротворцев.

Охранный штаб притаился в левой половине Дворца. Здесь несколько просторных комнат, в которых на столах и стенах расположились сотни мониторов, транслирующих записи, ведущиеся во Дворце и его округе. Сноу не экономит на своей безопасности, думаю я, ухмыляясь. Миную основные помещения, попутно здороваясь с людьми, наблюдающими за экранами, и без стука вхожу в кабинет главы миротворцев.

Мастерс поднимает голову от бумаг, которые он рассматривал, и, не скрывая удивления, протягивает мне руку, здороваясь, и указывает на кресло перед столом.

– Чем обязан, мистер Мелларк? – спрашивает он.

Я не трачу время на предисловия и перехожу сразу к делу.

– Пленники на нижнем уровне: я хочу, чтобы вы лично проверили каждого миротворца на предмет возможного насилия в отношении заключенных.

– Заключенных женского пола? – уточняет Мастерс.

Я киваю, но, вспомнив, где я нахожусь, и каким развратом полон Капитолий, добавляю:

– И мужчин, и женщин.

Глава миротворцев внимательно смотрит на меня и спустя минуту спрашивает:

– Кто-то обидел мисс Эвердин?

Внутренне напрягаюсь, когда слышу ее имя. Так происходит всегда, и я не могу это контролировать.

– Отчасти, – сухо соглашаюсь я с его предположением. – И мне хотелось бы быть уверенным, что все виновные получат по заслугам.

Мастерс понимающе кивает, делая пометки в каком-то журнале.

– Что-то еще? – спрашивает он.

– Нет, у меня все, – говорю я, поднимаясь с кресла. – За отчетом о результатах я зайду позже.

– Вас хотел видеть Президент Сноу, – добавляет глава миротворцев, когда я прощаюсь с ним.

– Хорошо, – коротко отвечаю я и ухожу.

Зачем я понадобился Сноу? Хочет лично узнать, не провалил ли я его «гениальную» идею с клеймом на теле Сойки? Сейчас я отчего-то не уверен, что в этом была необходимость. Китнисс так кричала! Ее вопли, наверняка, будут являться мне в кошмарах…

Президент поступил неразумно, а я пошел у него на поводу: чтобы сломить человека, тем более такого слабого духом, как Сойка, не обязательно применять пытки физические. Ее можно уничтожить морально. Это даже страшнее – убедился на собственном опыте, когда, вдруг, понял, что вся моя жизнь последний год была сплошным обманом.

Все, что требуется – найти слабые места и тогда можно смело бить по ним раз за разом, пока воля человека не рассыпется у тебя на глазах. Улыбаюсь. Я не могу отомстить Китнисс, избивая, зато у меня есть Гейл Хоторн, который, насколько я знаю, все еще в одной из местных клиник. Его состояние критическое, и никто не знает, выкарабкается он или нет. Мне все равно. А вот Сойке могут быть интересны новости про ее «кузена».

Я нахожу Сноу в его кабинете, и к моему удивлению Президент выглядит очень взволнованным. Что стало с его вечно непроницаемой маской величественного равнодушия?

– Пит, – обращается ко мне он. – Повстанцы вновь атакуют телевидение Капитолия!

– Новый ролик? – спрашиваю я, и Сноу, кажется, потряхивает, как в лихорадке, когда он запускает для меня показ свежего видео.

Я отвлекаюсь от того, как странно ведет себя Президент, и обращаю все внимание на проекцию, возникшую в воздухе.

Сначала я вижу знакомый за долгие годы трансляций на Жатвах пейзаж разрушенного Тринадцатого: развалины Дома правосудия; наполовину выгоревшие стяги Капитолия, некогда украшавшие стены и шпили; безжизненная местность, сломленного Дистрикта.

Мгновение, и экран загорается жарким огнем – мир пылает, раздаются крики людей, ведущих бой ни на жизнь, а на смерть. Вот мужчина в форме миротворца перерезает ножом горло одному из повстанцев, а на следующем кадре очередной сторонник Капитолия открывает стрельбу по толпе мятежников, убивая десять из десяти.

Как гром, раздается голос за кадром, в котором я смутно угадываю Победителя из Третьего дистрикта – Бити Летира. Неужели кто-то из выживших на Играх присоединился к восстанию? Впрочем, я решаю подумать об этом позже, и слушаю, что он говорит.

– Капитолий не останавливается на достигнутом. Он убивал раньше и убивает вновь, – будто в подтверждение слов Бити, на экране показывают все новые и новые убийства, и каждый раз одно и то же: миротворцы нападают, повстанцы гибнут. – Для Президента Сноу нет другого способа удержать власть: только поголовное истребление недовольных.

Неожиданно для меня, картинка меняется, и я вижу пылающую вдали гору, которая похожа на факел, ярко сияющий в ночи. «Орешек!», понимаю я, и непроизвольно открываю рот – воспоминания о том кошмаре еще слишком свежи. Мне кажется, я чувствую жар от взрывов и слышу вопли тех, кто погибал, запертый на бывшей военной базе.

– В столкновении на территории Второго, – продолжает Бити, – миротворцы обманом захватили Китнисс Эвердин, известную нам как Сойка-пересмешница. Вероятно сейчас, в эту самую минуту, та, которая подарила нам надежду, мучится от боли или умирает в руках Президента Сноу…

Я вижу Китнисс, стоящую на ступенях Дома правосудия, слышу, как она называет себя и призывает выслушать ее. Понимаю, что в следующем кадре непременно появляюсь я с пистолетом в руке, целящийся в сердце Сойки. Я не угадал, новый кадр: территория разрушенного Тринадцатого, та же что и в начале ролика, только теперь нам показывают женщину с идеально ровными, длинными седыми волосами и будто стеклянными холодными глазами. Даже через экран я ощущаю спокойствие и уверенность, которыми веет от нее.