Берег и море (СИ)

— Отлично, красавица, — произносит он, удовлетворённо кивая.

Расстояние между нашими губами можно измерить парой лихорадочных вдохов и одним глубоким выдохом.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я.

— Ты знаешь, — Киллиан едва заметно пожимает плечами. — Крокодил.

Его взгляд на мгновение соскальзывает с моих глаз на мои губы, но тут же возвращается обратно.

— Нет, — я качаю головой. — Почему ты здесь?

Я делаю акцент на последнем слове: понижаю голос и добавляю в него горькую нотку настойчивости. Киллиан не любит играть по моим правилам — это я уже давно поняла. Но сегодня что-то меняется — на его губах всё та же полуулыбка-полуухмылка, но теперь она настораживает меня, а не завораживает.

— С тех пор, как я перестал делать то, что хочет король, и стал пиратом, я делаю то, что хочу, — отвечает Киллиан. Он делает шаг назад, отдаляясь от меня, и разводит руками. — Только не говори мне, что тебя не радует моё прекрасное общество.

Его резкая перемена в лице и голосе немного смущает. Это как если бы он вдруг понял, что за нами кто-то следит. Но я верчусь вокруг себя и, что и следовало ожидать, не вижу никого и ничего подозрительного.

— Подай стрелу, — требую я вместо ответа на его глупое заявление.

Киллиан выполняет просьбу. Он берёт стрелу за середину и подкидывает в мою сторону. Я ловлю её, размещаю на луке и оттягиваю тетиву, но вместо того, чтобы снова попробовать поразить дерево, я поднимаю руки вверх, наклоняю прицел чуть в сторону и выпускаю стрелу в небо.

Чириканье птицы в один момент сменяется тишиной. Глухой удар о землю и шелест травы обозначает падение бездыханного тела.

Лук выпадает из моих рук, когда вдруг становится невыносимо тяжёлым. Я смотрю на дрожащие пальцы и мне кажется, будто они испачканы в крови. Я знаю — это всего лишь игры воображения, но всё равно задерживаю дыхание, чтобы успокоиться.

— Эта птица тоже перешла тебе дорогу? — неуместная попытка Киллиана пошутить оборачивается тем, что я зажимаю рот ладонью, чтобы не всхлипнуть. — Эй, Миллс? Ты в порядке?

Слышу, как Киллиан подходит ближе, и вытягиваю руку в сторону, с трудом выдавливая из себя надрывное «Нет». Не хочу, чтобы он был сейчас рядом — вдруг и его какая-то часть меня пожелает убить.

Не доносится ни слов, ни шагов в ответ. Кажется, словно Киллиан позади меня совершенно не двигается.

Я выжидаю. И он тоже. Мы оба: не звери и не охотники — просто слишком осторожны после всего, что пришлось пережить.

— Это просто секундное явление, — подаёт голос Киллиан.

Кажется, даже ветер перестал шелестеть листьями — голос Киллиана звучит в абсолютной звенящей тишине.

— Ты не понимаешь, — я качаю головой. — Это не первый знак.

— Знак чего?

— Того, что возвращается старая Лу. Та, которая создала оружие, способное насмерть поразить свою жертву. Я убила троих людей, Киллиан. И эта птица …

— Всего лишь птица, — перебивает мужчина.

Я разворачиваюсь. Киллиан стоит в паре шагов от меня и водит пальцами по своему металлическому крюку.

— Всего лишь птица, — с усмешкой повторяю я. Наклоняюсь, поднимаются лук с земли и перекидываю его через голову так, что тетива по диагонали пересекает грудную клетку, прилегая слишком плотно. При каждом вдохе, особенно глубоком, тонкое эластичное плетение впивается в кожу и обжигает даже через одежду. — Я поняла, что убью её, как только услышала, как она хлопает крыльями, пролетая над головой. Даже на мгновение не усомнилась в том, что выпущу в неё стрелу. И сейчас не чувствую вины, хоть и должна — только страх за то, что в следующий раз это будет не птица.

— Я тоже убивал людей, — говорит Киллиан. Кажется, он не шутит. Его брови сходятся на переносице, образуя глубокие морщины на лбу. Сейчас как никогда хорошо я вижу каждый год, проведенный Киллианом в море. Его возраст читается в том, каким мудрым в некоторые моменты бывает его взгляд.

— Это не одно и то же.

— А в чем между нами разница, Лу?

Я открываю рот, чтобы объяснить ему: он — пират, а я — жертва обстоятельств. Но успевают вовремя поджать губы, останавливая саму себя.

Это слишком жалко даже для меня.

— Не важно, — отмахиваюсь я.

Дёргаюсь к колчану, но Киллиан опережает меня, подхватывая его крюком за кожаную ручку.

Так мы и замираем, не отрывая взгляда друг от друга: Киллиан, неожиданно серьёзный и хмурый, и я, разгоряченная, словно кипящая смола.

И словно что-то щелкает. Я сокращаю расстояние между нами, хватаю Киллиана за воротник, притягиваю его к себе и целую. Обещание самой себе в том, что тот поцелуй возле лофта был первым и последним рассыпается под нашими синхронными вдохами. Боязнь того чувства, разрывающего лёгкие изнутри, когда Киллиан рядом, тает при соприкосновении его мягких губ с моими сухими и немного потрескавшимися.

Я не понимаю, что со мной происходит. Кажется, мужчина в таком же замешательстве. Когда мы отстраняемся друг от друга, и я прижимаюсь лбом ко лбу Киллиана, он выдыхает так тяжко, что моё сердце на мгновение замирает.

— Словно все, что я чувствовал до встречи с тобой, было ненастоящим, — шепчет он. — Это невозможно.

— Я просто чертовски привлекательна, — шучу я в стиле самого Киллиана.

Он улыбается и прикусывает губу. И мне снова хочется его поцеловать.

Там, где его ладонь лежит на моей талии, кожа под одеждой горит огнём. Жалеть о том, что у Киллиана нет возможности обнять меня двумя руками, слишком эгоистично, и всё же я не могу об этом не думать.

***

Плевать на людей, пялящихся на улице. Плевать на тех, кто что-то кричит в спину, и на тех, кто почти осмеливается преградить мне дорогу.

Это не их город. Он принадлежит моей матери. Да, она причинила вред моему другу — но с этим я разберусь чуть позже.

Единственное, что имеет значение в данный момент — это то, что по факту город и мой тоже.

Поэтому после того, как мы с Киллианом прощаемся, я иду в больницу и пересекаю её порог с гордо поднятой головой.

Пусть только попробуют, пусть только дадут мне хоть одну маленькую возможность, и я покажу им, что лимит моего страха исчерпан.

Теперь бояться будут они.

— Вот это сюрприз! — Таран, морщась от боли, садится в койке, когда я распахиваю дверь его палаты. На его лице улыбка, по которой я уже успела соскучился. Таран светится, как новенькая монета. Никогда в жизни я не видела лица добрее. — Ты же вроде только по ночам приходишь.

— Я устала строить из себя пустое место, — я присаживаюсь на самый край кровати, боясь причинить Тарану неудобства.

Он тут же протягивает ко мне руки, хватает за плечи и обнимает. Когда-то давно от него всегда пахло одинаково: сырым деревом, грязью и картофельными очистками, которыми он обычно кормил свиней. Но сейчас я не чувствую ничего, кроме едкого запаха лекарств и хозяйственного мыла.

— Как твои рёбра?

— По крайней мере, все на месте, — горько усмехается Таран и от этого морщится ещё сильнее. — Хотя, уже лучше. Врач сказал, что пара дней — и буду как огурчик. А ты чего это … снова стреляешь?

— Это вынужденная мера, — произношу я и тут же замолкаю. Что ещё мне ему сказать? Что моя мать, оказывается, Злая Королева — прототип Рогатого Короля, вселявшего в нас страх долгие годы? Что я обладаю магией, способной нанести непоправимый вред? Что сам Таран домой больше не вернётся и никогда не увидит Айлонви? Что стоит ему покинуть Сторибрук, как он попадёт в мир, которого даже я страшусь?

— Что тебя беспокоит? — Таран хмурит брови.

Его ладонь, сухая и тёплая, ложится на мои, сложенные в замок.

— Не знаю, как сказать тебе, — я прикусываю губу до тех пор, пока во рту не ощущается металлический привкус, а мысли не проясняются. — Но ты не сможешь вернуться домой.

Я думала, его лицо перекосится гневом. Думала, что он испуганно сожмёт мою ладонь и потребует объяснений. Думала, что он просто мне не поверит.

Но вместо этого Таран лишь произносит: «А», его рот дёргается в пародии на гримасу разочарования, но глаза остаются всё такими же безучастными.