Сorvum nigrum (СИ)

-

Я научился на несколько часов отгораживаться, не пропускал его чувства через себя. Это стало почти фатальной моей ошибкой. Николас явился в Хогсмит. Вечером я нашел Гарри в невменяемом состоянии. За свои неполные тридцать лет я многое успел повидать, но такого чувства вины, которое испытывал Гарри, я еще не видел. Нам всем в тот день крупно повезло. Этот вечер я планировал провести с Гермионой, нам нужно было наладить контакт и о многом поговорить. Лишь поэтому я отрешился от нашей связи, хотя и чувствовал тянущее чувство в груди, зовущее меня. Ее проблема была намного больше и требовала моего участия, к тому же я был уверен, что Гарри сможет и сам справиться. Позже я смог убедиться в том, что когда дело касается Гарри — ни в чем нельзя быть уверенным. Наутро я не сдержался и врезал ему. На этом все и окончилось. Он не понимал за что, как оказалось, он вообще ничего не помнил. Мы разговорились, и я кое-что ему прояснил. Тогда я еще не знал, что с Гермионой нас свяжет нечто большее, чем мимолетный роман.

-

Я продолжал над ним измываться, выдавая почти невыполнимые задания. Мне нужно было пробудить в нем то упрямство, которое заставило бы его доказать мне, что он не полная размазня. Я хотел, чтобы ему было к чему стремиться. Гарри оказался слабым магом с большим потенциалом. Главной его слабостью было то, что он не умел учиться. Не хотел. Половину информации он не усваивал, вторую интерпретировал по-своему. Это жутко раздражало и выводило из себя. Он хотел получить высший бал, но не хотел тренироваться. Он хотел научиться чему-то новому, но интересовали его в основном шуточные и практически ненужные заклинания. Он оказался неусидчивым и капризным. Если что-то не получалось в первые десять минут он терял к этому интерес. Меня это злило. Я не понимал как человек, выросший в чудовищных условиях может так относиться к знаниям, к тому, что даст ему практически абсолютную свободу и власть. Неужели слава затмила те зачатки разума, которые так явно прослеживались в зеленоглазом мальчишке в мешковатой одежде? Несмотря на то, что я чувствовал все то же, что и он, имел возможность наблюдать за ним практически весь день, мне он становился все менее понятным.

-

Период, когда Гарри принимал зелья, рекомендованные египетскими целителями, я вспоминаю с содроганием до сих пор. Нам обоим пришлось несладко. Все чаще я завидовал Эмили, ведь она не так остро воспринимала его эмоции. Я находил Гарри в разных частях замка, забившегося в угол. Он снова стал волчонком, однако на этот раз его обуревали эмоции, которые он был не в силах сдерживать. Мне приходилось успокаивать мальца и отогревать в собственных объятиях. Прикасаясь, я чувствовал волны обожания в свой адрес, исходящие от него. Происходящее не казалось мне правильным, но наша связь заставляла отвечать взаимностью. Сопротивляться я не мог. Его прикосновения одурманивали, голос гипнотизировал, запах кожи сводил с ума.

Связь с Гарри загоняла меня в тупик. Я чувствовал себя зверем, зажатым в угол, в которого раз за разом пускают жалящие заклинания ради потехи. Его откровенно клинило; меня клинило вместе с ним. Легче становилось лишь тогда, когда мы были рядом, как можно ближе. Наша связь гудела от напряжения. Появление Ромильды усугубило и без того запутанную ситуацию. Эмили мне не помогала, но и не мешала. Удивительно, но она отлично умела себя контролировать. Хотя может мне так казалось, ведь сравнивал я с Гарри. Порой мне казалось, что ей просто на все плевать, поэтому она ничего и не чувствует. Как не прискорбно, но Эми так и осталась для меня тайной за семью печатями. Кое о чем я смог догадаться самостоятельно, мне было этого достаточно. Я чувствовал себя откровенной сволочью, но помочь ей не мог, так что, в итоге, рассудил довольно по-скотски — раз она не просит, то не стоит и пытаться.

Спасали сигареты. Гарри, глядя на меня, стал чаще прикладываться к папиросам. Я чувствовал, что его это успокаивает. Мысли его становились легкими, как выдыхаемый дым. Я же курил пачками. В один прекрасный момент он задал давно назревающий вопрос: люблю ли я его? Хотелось честно ответить, что нет. Хотелось сказать, что связь наша создана искусственно. Хотелось обвинить его во всех грехах, но я не смог. Он ведь, по сути, ни в чем и не виноват. Мы оба лишь пешки в чужой игре. Гарри в этой партии суждено стать ферзем, а мне бы просто остаться на доске и не сгинуть с остальными. Я настолько запутался, что даже самому себе не мог ответить со стопроцентной откровенностью.

-

Когда Эмили смогла отыскать второй крестраж, мне в срочном порядке пришлось сократить свое общение со всеми. Тяжелее всего было Гарри. Даже короткий контакт с этой чудовищной вещью влиял на меня странным образом. Была ли виной тому моя психическая нестабильность или что-то еще, но приступы гнева захлестывали, заставляя говорить и делать то, чего я не хотел. Порой я сам не понимал что творю — меня бросало из одной крайности в другую. Самое странное заключалось в том, что тьма, навеянная крестражем, не исчезала после его разрушения, она лишь осела где-то внутри меня, дожидаясь удобного момента, чтобы вновь о себе напомнить.

-

Когда начались бесконечные встречи и разработка плана по устранению угрозы в лице Темного лорда, я практически каждый день уходил из школы, чтобы собирать интересующую нас информацию. Порой меня заменял кто-то из штата под оборотным зельем, чаще всего в выходные дни. Благодаря чувствительности Эмили мы смогли заполучить почти все кусочки души Темного лорда. Эти богомерзкие предметы действовали на меня угнетающе, пробуждали в моей душе все самое темное. Порой мне казалось, что ничего светлого во мне уже не осталось. Чувства побеждали разум.

-

На период временной недееспособности Гарри, Николас перепоручил всю его работу мне; Эмили страховала. Жить в таком темпе было трудно. Главная сложность заключалась в том, что работали мы в абсолютно разных стилях. Несколько раз мне приходилось подражать его работам, об этом мне не хочется вспоминать, но иногда, обычно в самый неподходящий момент, эти воспоминания всплывают на поверхность. После того, как мне впервые пришлось убить человека настолько жестоким и мучительным способом, я не мог спокойно смотреть на Гарри, на его безмятежное лицо, когда он спал. Я не верил, что человек, умеющий так искренне улыбаться и испытывать неподдельные эмоции способен на такое изощренное в своей жестокости убийство. Эти его две ипостаси не срастались в моем сознании. Я старался не думать о том, на что он способен. Судя по всему, жестокость и беспринципность Николаса передалась Гарри в полной мере и увеличилась, сплетаясь с магловской прозорливостью, ведь все убийства приносили хороший доход. Он умудрялся найти выгоду там, где ее казалось бы и не должно быть. Николас был в восторге от этой особенности своего внука и предрекал Вестникам достойное будущее. Я же не был в этом так уверен.

Не представляю как, но у Гарри появилась новая игрушка, с которой он развлекался до определенного момента. И, почему-то, мне было неприятно знать, что, забеременев, Ромильда находилась на порядок ближе к нему, чем я. Сначала я не воспринял девчонку всерьез, прекрасно чувствуя для чего она ему понадобилась, но после того, как осознал, что отныне эта малолетка навсегда станет частью его семьи, меня переклинило. Искусственно созданная связь укоренилась в моем сознании, заставляя признавать Гарри если не возлюбленным, то близким другом. Я неистово ревновал, но показывать это постыдное чувство не собирался. Вместо этого я стал думать о том, как разорвать опостылевшую связь.

-

Гарри изменился. Между нами на какое-то время установился полный штиль. Я продолжал следить за ним, используя свой дар невидимости, чтобы ненароком не всколыхнуть в его душе очередную порцию шторма. Эмоции его текли глубокой тихой рекой. Он часто находился в задумчивости и, наверное, не отдавал себе отчета где он. Я ходил за ним невидимкой, и лишь в постели был с ним. Так наша связь стала истончаться. Я чувствовал это. Эмили таскалась за ним, ощущая его одиночество, только вот он не искал ее компании, ему все чаще хотелось побыть одному. Это было вполне взрослое и осознанное желание, которое я уважал. Но оставлять Гарри вовсе без присмотра не собирался. Мне приходилось ему врать. За это я себя ненавидел, но наша связь заставляла меня делать все, чтобы он был счастлив. Даже ослабленная, она не позволяла мне пренебречь его душевным комфортом.