Заставь меня жить (СИ)

Действительно, что это я? Он никогда, никогда не давал мне спуска. Возможно, я когда-то смогу набраться храбрости и признаться в том, что до сих пор живу только благодаря ему одному.

– Эй, где ты сейчас?.. – шепчет Гермиона на грани слышимости, опуская голову на сгиб локтя, а я вяло шевелю плечами.

– Далеко, – виновато улыбаюсь одними уголками губ и добавляю, – может быть, ты права, и я действительно становлюсь другим.

– Если это так, я бесконечно счастлива за тебя.

Её красивые глаза отчего-то начинают блестеть – наверное, именно это толкает меня вперёд, чтобы обнять бесценную подругу. Она сдавленно и как-то рвано смеётся мне в плечо, а потом отстраняется и улыбается так, как умеет: открыто и очень искренне.

– Повторюсь, но спасибо тебе, – привстав на колене, целую подругу в макушку, потому что только сейчас до конца осознаю то, как мне повезло с Гермионой.

– Правильно писать «Centaurium Umbellatum Gilib», – замечает Снейп, скосив глаза в мой листок с контрольными вопросами.

– О, – озадаченно смотрю на ошибку и только потом исправляю её, – благодарю.

Я действительно пошёл к профессору, но не сразу: учтиво выждав полчаса, застал его за письменным столом с ворохом бумаг, на которых он периодически что-то писал. Удостоверившись, что не помешаю, я устроился с боковой части стола по левую руку Снейпа. Он согласился на просьбу проверить контрольную, впрочем, в последнем варианте очень точно угадал помощь Гермионы, поэтому добавил ещё несколько вопросов для проверки.

Сейчас я стучу карандашом по губам и корю себя за то, что умудрился перепутать буквы в латинском названии золототысячника зонтичного.

– Можно поинтересоваться, чем вы заняты?

Снейп продолжает что-то сравнивать на двух листах бумаги и, не отрываясь от своего занятия, медленно отвечает:

– Профессор Люпин привёз ведомости о прошедших экзаменах и общей успеваемости студентов по Защите от Тёмных Искусств. Мне необходимо со всем этим ознакомиться.

Понимающе мычу и больше не мешаю ему. Через некоторое время мысли плавно утекают в сторону Драко. Не в силах больше терпеть, вновь нарушаю тишину:

– Вы знаете, что Волдеморт решил обратить Драко Малфоя в Пожирателя?

Оскорблённый и вместе с тем осуждающий взгляд профессора говорит сам за себя.

– Действительно, о чём это я… – рассеянно замечаю, развожу руки в разные стороны и максимально прогибаюсь в спине, с удовольствием ощущая, как хрустит уставший позвоночник.

Отыскав чистый пергамент, Снейп начинает что-то очень быстро писать и бурчать себе под нос, отчего складывается впечатление, что он обращается не ко мне, а просто рассуждает вслух:

– Люциусу и Нарциссе удалось уговорить Тёмного Лорда повременить, а к тому моменту мы будем располагать достаточной материальной и информационной базой, чтобы победить его.

Мне очень хочется в это верить.

Отложив карандаш, оседаю на стуле, взгляд уходит сквозь противоположную стену в никуда, а в виске будто кто-то очень деликатно начинает ковырять тупым гвоздём.

Лёгкая головная боль сопровождает меня с самого утра, я в надежде списываю всё на вчерашний всплеск адреналина. К счастью, все страхи рассеиваются с наступлением утра, как только я узнаю, что Джинни в полном порядке.

Пальцы сами собой начинают щипать мочку уха, сознание усыпляется размеренным скрипом пера с периодическими паузами, когда Снейп окунает его кончик в баночку с чернилами. Сегодня я на удивление выспался, несмотря на волнительные сны.

Кстати о снах, а точнее о поцелуях.

Неужели каждый раз должно что-то случаться, чтобы профессор смог набраться смелости и…

Легко трясу головой и, что есть силы, провожу ладонью вниз по щеке.

Нет, «набраться смелости» – неправильное словосочетание. Здесь дело не в трусливости, а в чём-то другом. Неуверенность тоже отметается. Мама? Сколько можно, кажется, мы только вчера это обсуждали. Что тогда?

Пропускаю волосы сквозь пальцы и крепко зажмуриваю глаза, как вдруг Снейп окликает меня. Поднимаю веки и натыкаюсь на немой вопрос, возникший на поверхности суженых зрачков.

Мерлин, неужели я настолько громко думаю, что даже объект моего внимания, сейчас находящийся в более чем непосредственной близости, слышит это?

– Ничего особенного, просто голова болит, – бросаю первое, что идёт на ум, и тут же прикусываю язык, потому что Снейп моментально откладывает перо и хмурится.

– Давно?

– С утра, – пожимаю плечами, а профессор округляет глаза.

– И ты молчишь всё это время?

Не дождавшись ответа, он отодвигает стул так, чтобы ему было удобно наклониться к нижнему ящику в столе. Сбоку я не могу видеть, что он там делает, но тихий звон стекла всё разъясняет: сейчас меня будут поить очередным зельем.

Поморщившись в неприятном предвкушении, обнимаю себя за плечи, будто это может спасти меня, и смотрю на действия профессора поверх очков. Вот он осторожно откупоривает пробку, трансфигурирует одно из чистых перьев в стакан, наколдовывает воду и добавляет туда несколько капель зелья. Подвинув стакан ко мне с самым непреклонным видом, он возвращает флакон на место и внимательно следит за тем, чтобы я выпил всё до самого дна. Понаблюдав за мной несколько секунд, как будто у меня вот-вот могут вырасти рога в качестве побочного эффекта, Снейп терпеливо поджимает губы и возвращается к своим бумагам.

– Действие зелья начнётся минуты через три.

– Значит, придётся подождать, – поднимаю руки высоко над головой в попытке потянуться и замираю, когда слышу полную надежды реплику: «Слава Мерлину, если так».

Он боится, что Реддл вновь стучится в мой череп? Не отрицаю, я сам этого боюсь, но в то же время надеюсь на лучшее.

К счастью, в голове действительно разъяснивается, и боль отступает. Сказав это Снейпу, ловлю плавное покачивание головы и, не придумав ничего лучше, вновь принимаюсь за последний нерешённый вопрос.

Он меня не выгоняет – и на том спасибо.

Мне приходится внимательно перечитать несколько последних страниц параграфа, а когда я отвлекаюсь, чтобы дать глазам возможность отдохнуть, в поле зрения попадает небольшая папка для бумаг, которая сейчас лежит по правую руку Снейпа. Я не заметил, когда он успел её достать, и сейчас с интересом изучаю золотисто-зелёную кожаную обложку и серебряный герб на ней. Видимо, это ручная работа, и я более чем уверен, что герб – фамильный.

Профессор не замечает моего внимания. Подцепив пальцем уголок, он открывает папку и начинает ворошить исписанные листы пергамента. Видимо, предмет интереса находится не сразу – листов очень много – и вдруг я замечаю до боли знакомый обрывок пергамента, отличающийся по цвету и фактуре от остальных. Плавно покинув свой стул, я всеми силами стараюсь унять сердце, внезапно решившее, что в горле ему самое место. Напряжённо сжав челюсть, осторожно огибаю Снейпа и останавливаюсь за его правым плечом. Профессор не реагирует на мои перемещения, а я вглядываюсь в тот самый листок и с ужасом понимаю, что не ошибся.

Письмо, которое я адресовал Снейпу.

Господи, это – то самое письмо, за которое у меня даже сейчас начинают пылать щёки.

«Я не могу так больше. Умоляю Вас, вернитесь».

Два коротких предложения, кривое «Поттер» в нижнем правом углу. И всё.

Два несчастных предложения, которые вместили в себя больше, чем я сказал ему за всю пока что прожитую жизнь. Теперь это то, из-за чего я не могу найти себе места. То, что он хранит в своей папке по совершенно непонятным причинам. То, что, возможно, подтолкнуло его к тому, чтобы вернуться раньше назначенного срока.

Я уже говорил, Снейпу не нужны все те слова, что приходят мне на ум в той или иной ситуации, когда жизнь подводит нас максимально близко друг к другу. Дело не в моей неспособности складывать слова в красивые предложения, нет, дело вовсе не в этом. Они просто ему не нужны, он чётко дал это понять. Сантименты не достойны его внимания в той же степени, в какой мои извинения за что-либо. Просто потому что он такой человек.