Klangfarbenmelodie (СИ)

— Какой семье? — осипшим голосом выдохнул юноша, чувствуя, как перед глазами всё плывёт и уверяя себя, что это просто воображение, а не нарастающие злость и раздражение. — Нужна ли тогда вообще семья, отец, если шантажировать можно любым близким человеком? — спросил он, переведя взгляд на Адама, всё такого же спокойного и благостного, смотрящего на опадающие цветы вишни и кажущегося таким мертвенно-отстранённым, что хотелось как можно скорее загнать эту оболочку в гроб. Слова застряли в горле подобно комку куриных перьев, но Аллен, варившийся в собственных непонимании, страхе и обиде (да, и правда обиде) все эти одиннадцать лет, должен был спросить: — Неужели и я для тебя слабость?

Если он убьёт его сейчас, будет ли это считаться спасением? Изгнанием заблудшего духа на тот свет? Будет ли этого достаточно, чтобы не терзаться своим злодеянием потом оставшуюся жизнь?

Адам посмотрел на него с доброй усмешкой (этими глазами, мертвыми глазами), рождая в Аллене еще больше злости, и тепло засмеялся. Но Аллена было уже не сломить, а его ледяную броню — не уничтожить.

Он потянулся затянутой в перчатку рукой к своему ботинку.

Жесты отца были фальшивыми донельзя, и это было видно.

— А разве сила может стать слабостью? — наконец отсмеявшись, вопросом на вопрос ответил мужчина. И юноша понял — что да, оправдания спасением заблудшей души ему будет, пожалуй, и впрямь достаточно.

Потому что на самом деле его отца уже больше десяти лет нет в живых.

…движение было молниеносным, как Адам его и учил.

Адам, сейчас похожий на дернувшуюся в предсмертных конвульсиях курицу, которой перерезали глотку.

Аллен всего секунду назад вспарывал его кожу ножом и почти ощущал, как тяжело и неподатливо рвутся ткани, но ничего… ничего не чувствовал на этот счет. Совсем.

Нож остался валяться рядом со сползшим головой на стол телом, из перерезанной глотки которого, пачкая татами, хлестала кровь, но юноше было так плевать, что даже описать сложно.

— Вполне себе может отец, — негромко произнес он, — если хочешь знать.

Адам, возможно, и не хотел.

Возможно, он хотел лишь наконец умереть вслед за любимой женой и дорогим братом.

И если это было так, то Аллен просто помог ему.

Юноша медленно опустил своё тяжелое тело на татами, чувствуя, как все мышцы словно свинцом налились, и перевёл взгляд в окно, где над горами показался круг кроваво-жёлтого солнца, а на землю опадали, плавно кружась в воздухе, лепестки вишни.

Комментарий к Op.20

Репертуар:

Postmodern Jukebox feat. Haley Reinhart — Lovefool

Postmodern Jukebox — Seven Nation Army

Augustana — Remember Me

========== Op.21 ==========

Когда Тики пришел в кафе — там стояла самая настоящая шумиха. Народ в панике носился туда-сюда не находя себе места, и мужчине даже на минуту показалось, что они готовятся к концу света или типа того. Только с чего они взяли этот самый конец света, было неясно.

Микк огляделся (благо из-за своего роста мог по большей части смотреть поверх голов) и нахмурился. Вообще-то Малыш уже должен был носиться по сцене и проверять, все ли в порядке, но его тут почему-то до сих пор не было. Застрял в гримерке?

— Тики! — заметившая его Линали нервно махнула рукой в знак приветствия и, торопливо подойдя и отведя его в сторону, негромко поинтересовалась: — Ты… ты не видел Аллена, нет? — она кусала губы и заламывала пальцы, и в глазах у нее было столько беспокойства, что Микк сразу отмел вариант с шуткой.

Мужчина поджал губы и кивнул на угловой столик, за которым их не сразу заметят. Подвел к нему явно ужасно нервничающую девушку и усадил на стул, устраиваясь напротив. Тело все словно наполнилось напружинивающим напряжением, но он… он должен быть спокоен. Нельзя сеять панику.

— Рассказывай.

Линали закусила нижнюю губу, нахмурив брови и вмиг превратившись из всегда спокойно-бойкой девушки в испуганного ребёнка.

— Мы не можем найти Аллена, — сбивчиво принялась объяснять она, теребя края юбки. — Я видела его, когда он только зашёл в кафе, а потом он пропал. Его нет ни в гримёрке, ни на улице, нигде! — потерянно воскликнула младшая Ли и вскинула на него загнанный взгляд. — Аллен никогда не пропадал, никого не предупредив, Тики! — судорожно всхлипнула она, явно не выдержав беспокойства и чувствуя душой что-то неладное. — И ты… ты не знаешь, где он, да? — пробормотала Линали, сжав кулаки, словно собирая в этих хрупких ладонях (намного тоньше, чем у Малыша) всю свою волю, и кивнула, резким порывистым движением вставая из-за стола. — Тогда позвоню ещё и господину Баку: возможно, ему что-то известно… — зашептала она и, опомнившись, обратилась к крепко сжавшему челюсти Тики: — Простите за беспокойство, господин Микк.

— Тики, — невнимательно поправил ее мужчина, порывисто поднимаясь, и, сунув руку в карман, вытащил бумажник, вскоре протягивая удивленно-испуганной девушке свою визитку. — Позвони если новости будут, ладно?

Линали ошеломленно моргнула, на автомате принимая карточку, и вскинула на него глаза.

— А если вы… ты… ты найдешь его первым, то что?.. — дрогнувшим голосом спросила она, прикусывая губу и сжимая руки в кулаки так, что Микку стало ее совсем жаль.

— За шкирку притащу и заставлю извиниться, — мрачно пообещал ей мужчина и, коротко кивнув, направился к выходу из кафе. Делать ему здесь было нечего, времени терять не стоило.

Если этот недоумок исчез, то дело в Адаме, а если дело в Адаме… что ж.

Когда всего через пару минут Тики сел в машину и вставил ключи в зажигание, у него затрезвонил стоящий на подставке телефон, который Микк всегда оставлял на время концерта без присмотра. На экране высветилось имя Неа, и настроение у мужчины стало совершенно паршивым, потому что друг никогда ему не звонил вечером, прекрасно зная, что в кафе с собой телефон он даже не считает нужным брать.

— Да? — мрачно отозвался Тики, уже прекрасно представляя, что произойдёт сейчас. Уолкер, как и ожидалось, взволнованно затараторил в трубку, из-за чего было совершенно не разобрать его речь, и Микк, ужасно раздражённый и чувствующий, как с каждой минутой злость внутри разгорается всё ярче и ярче, сердито рыкнул: — Блять, успокойся! — Неа замолк. — А теперь коротко и по существу.

Тот длинно вздохнул и, продолжая беспокойно заикаться и путать слова, принялся рассказывать:

— Аллен пропал. Точнее, его забрал Адам, потому что я пришёл, а тут записка, и брата нигде нет, и я сразу тебе, и… — дальше вновь всё скатилось в околоистерическое бормотание, и Тики, прикрыв глаза, выдохнул:

— Сейчас буду.

Как и всегда в таких ситуациях, Тики гнал, совершенно плюя на правила дорожного движения и даже не думая останавливаться на светофорах. В нем тлела злость — о, какая это была злость…

Без капли ненависти.

Точнее, ненависть была, но не к Аллену, а к его вечному идиотизму, потому что ненавидеть этого белобрысого недоумка после того, что произошло между ними, Тики просто не мог.

Неа был в истерике. В окончательной и бесповоротной истерике, которая была втрое хуже той, что бурей разразилась в квартире Уолкеров, когда Аллен сбежал в первый раз со знакомства Тики с этим ненормальным семейством. Микку даже дверь пришлось открывать самому, потому что у Неа по ту сторону двери, как видно, безбожно дрожали руки — он гремел ключами, но результата не было никакого.

В конечном итоге, когда они все-таки встретились лицом к лицу, старший Уолкер буквально повис на нем, абсолютно обессиленный и обмякший. И такой до невозможности убитый, что на секунду Тики пожалел о своей холодной сдержанной злости, которая имела одного определенного адресата.

Но только на секунду.

— Неа, — коротко позвал мужчина через несколько минут после того, как Уолкер уткнулся носом ему в плечо, пытаясь восстановить дыхание, — тише. В доме есть успокоительное?

Несчастный неразборчиво мотнул головой, и Микк, коротко вздохнув и потерев пальцем висок, неловко похлопал его по спине и отвел на кухню.