Заставь меня жить (СИ)

Механически киваю словам директора, тревожно теребя ни в чём не повинную обёртку от конфеты. Когда я, наконец, замечаю это, то поспешно откладываю обёртку и сжимаю пальцы в кулаки. Конечно же, это действие не ускользает от внимательного взгляда Дамблдора. Поджав губы, он качает головой в ответ на собственные мысли и вкрадчиво интересуется:

- Я вижу, тебя беспокоит ещё что-то.

- Видите ли, директор, я не совсем понимаю… – выдыхаю, ёрзая в, казалось бы, удобном кресле. – Чтобы проникнуть в сознание другого человека, проникающий должен быть в непосредственной близости, так?

Дамблдор медленно кивает, вероятно, понимая, к чему я клоню.

- В данном случае, меня и Реддла разделяет огромное расстояние, более того, он потерял свою телесную оболочку. Я догадываюсь, каких сил ему стоит его сегодняшнее положение, поэтому шанс проникнуть в моё сознание, полностью отключить меня от внешнего мира практически сводится к нулю.

- Теоретически, да, – вздыхает директор через некоторое время, – но на деле картина более чем удручающая.

Мы смотрим друг на друга бесконечное количество секунд, словно боясь озвучить самые страшные догадки. Наконец я не выдерживаю.

Притянув колено к груди, опускаю взгляд на видавшие виды шнурки в кедах и тихо произношу:

- Между нашими сознаниями существует прочная связь. Очень прочная, директор, и мы не можем более это отрицать.

Стоит ли говорить, что никакие доводы Дамблдора не смогли меня переубедить?..

Окончательно поникший, я возвращаюсь в башню Гриффиндора, чтобы собрать чемодан: утром Хогвартс-Экспресс увезёт нас в Лондон. Дамблдор не обмолвился ни словом о предстоящей поездке, но я и так понял, что без присмотра меня не оставят.

- Ты прости меня…за всё.

Голос лучшего друга раздаётся из-за опущённого полога. Бархатная ткань приподнимается и повисает живописными складками на плече хмурого Рона. Окинув его коротким взглядом, я заворачиваю сквозное зеркало, подаренное Сириусом, в мягкий платок и прячу его во внутренний карман чемодана.

- Даже не знаю, что тебе ответить.

Половицы скрипят под ногами Рона, когда он опускается на пружинистый край моей кровати, зачем-то подхватывает сумочку с чернильницей и, бесцельно вертя её в руках, скованно продолжает:

- Нет, правда! Гарри, признаю, я вёл себя как дурак… – отложив сумочку, он хлопает себя по коленям и сокрушённо качает головой. – Да что уж там, я вёл себя как последний кретин. Представляю, каково тебе терпеть всё это…от друга.

- Нет, Рон, не представляешь, – с чувством отвечаю я и тут же перехватываю его отчаянный взгляд.

Размяв затёкшую от неудобного положения шею, я в последний раз проверяю содержимое чемодана и, захлопнув его, разворачиваюсь к Рону всем корпусом.

- Ни ты, ни Гермиона, ни кто-либо другой не представляете, каково это, и я очень рад, что это так.

- Не понимаю, о чём ты, – хмурится друг, а я рывком отодвигаю полог и подхожу к окну.

Необычно яркое солнце царственно располагается над горизонтом, заливая своим светом чистое небо и окрестности замка.

- Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь из вас столкнулся с подобным. Всё, что я хочу, – это чтобы вы постарались понять и принять меня.

Резкий скрип пружин в матраце заставляет обернуться. Поравнявшись со мной, Рон вглядывается в мои глаза, словно пытаясь что-то отыскать в них.

- Гарри, сколько мы знакомы?

Вопрос, настолько неожиданный, выбивает меня из колеи на несколько коротких секунд.

- Почти пятнадцать лет, но причём здесь это?

- Притом, что я и все остальные знают тебя и принимают таким, какой есть.

- «Принимали», Рон, «принимали», – выдыхаю я, щурясь на яркое солнце. – Я не отрицаю того, что изменился не в лучшую сторону. Нужно время, чтобы я сам привык к этим переменам, что уж говорить о вас. Знаешь, я почти принял это как данность – в конце концов, всё здесь, в моей голове, и мне никуда от этого не деться. Иногда бывает трудно, а последние события сильно подорвали мою веру в лучшее.

Отвернувшись от окна, я ухожу вглубь спальни, какое-то время обдумываю то, что собираюсь сказать, а от Рона не слышно ни звука.

Наконец, вдыхаю полной грудью и, прислонившись к столбу своей кровати, серьёзно смотрю на напряжённого друга.

- За последние несколько месяцев мы ругались чаще, чем за всю жизнь. Каждый раз ты просил у меня прощения, но через некоторое время ссоры повторялись вновь и вновь. Понимаешь, мне нужна уверенность, что на этот раз тебе хватит сил более не конфликтовать со мной.

Мы смотрим друг на друга, и я чувствую, что ни один мускул не вздрагивает на моём лице. В какой-то момент Рон отводит взгляд, проводит ладонью по лицу и, кивнув собственным мыслям, произносит:

- Я постараюсь.

Оставшееся до обеда время пролетает незаметно, в одном из коридоров я встречаю МакГонагалл, которая не забывает напомнить мне о том, что даже моё бессознательное состояние не в силах отменить сдачу экзаменов и оставшиеся дни отработки. Её строгий тон смягчает тот факт, что во взгляде декана отчетливо читается искреннее беспокойство. Возможно, именно поэтому я с лёгкостью смиряюсь с невесёлой участью зубрёжки на протяжении всех каникул. К счастью, Гермиона заверяет меня, что поможет с особо трудными предметами. Только Рон говорит, что это скорее к несчастью, так как подруга не даст мне и вздохнуть без её ведома.

Конфликт с Джинни сам собой сходит на нет. Она улыбается мне при первой встрече после того, как я пришёл в себя. Улыбается так, как всегда: тепло и искренне, а у меня, честно, от души отлегает. Джинни – умница, и, хвала Мерлину, чувства ненадолго берут верх над её практичным умом, а я совершенно не люблю объясняться на подобные темы.

Пока я был без сознания, Гермиона успела посетить рождественский приём у Слизнорта. Подруга была несколько опечалена тем, что не смогла пойти с кем-нибудь из нас: Рон не был приглашён, а я, хоть и получил золотую открытку накануне вторжения Волдеморта в сознание, попросту не смог составить пару Гермионе.

Во второй половине дня большая часть учеников отправляется на прогулку в Хогсмид: одни – чтобы купить подарки родственникам, другие – чтобы выпить пару кружечек сливочного пива, третьи ещё по каким-либо причинам. В любом случае, погода благоволит, и мы с друзьями с удовольствием бродим по оживлённым улочкам магической деревушки, предварительно накупив сладостей в магазинчике близнецов Уизли.

- Первое, что я сделаю на каникулах, это хорошенько высплюсь, – вещает Рон, слизывая с пальцев остатки сахарной ваты невообразимого пунцового цвета. – Эти экзамены выпили последние соки из меня.

- А нам с Гарри предстоит подтянуть его по зельеварению, – заявляет Гермиона с чрезвычайно серьёзным видом, чем заслуживает мой удивлённый свист.

- Надеюсь, не в рождественское утро? – восклицаю я, забегая подруге наперёд.

Она только смеётся и шутливо взъерошивает мои волосы, а затем, поправив шарф, ведёт бровями и берёт Джинни под руку.

Девочки уходят немного вперёд и о чём-то переговариваются вполголоса, постоянно оборачиваясь на нас, я же прячу руки в карманах и, поравнявшись с Роном и Невиллом, с опаской произношу:

- Она же это несерьёзно, ведь так?

Друзья переглядываются и одновременно заходятся хохотом, а я фыркаю и отвешиваю им по подзатыльнику.

Лёгкий укол в районе шрама вызывает стаю ледяных мурашек, заставляя моментально прижать слегка замёрзшие пальцы к источнику боли. К счастью, никто из друзей не замечает этого жеста, а боль, не успев разыграться, отступает. Правда, руки подрагивают ещё некоторое время, а сердце гулко бухает где-то в животе. Парализующее чувство страха, что Реддл вновь решил почтить своим присутствием моё сознание, едва успевает оставить меня в послеобеденное время, но возвращается вновь. Хорошее настроение мгновенно улетучивается, и, как бы я ни старался, вернуть его оказывается более чем сложной задачей.

С лёгкой завистью смотрю на лица других ребят, слушаю их беззаботный смех и гадаю: почему именно я? Почему именно на мою долю выпали все эти испытания?