Брет Гарт. Том 3

Никто в Гнилой Лощине не выразил недовольства, когда Гэбриелю разрешили до суда выйти из тюрьмы; никто не выразил удивления, когда представитель банка Дамфи выступил его поручителем и внес за него залог в размере пятидесяти тысяч долларов. Стоит отметить как пример неожиданности в биржевой игре, что инициатива Дамфи была тотчас использована в качестве доказательства, что банкир еще сохраняет какие-то виды на злосчастный рудник, связанный с именем Гэбриеля; в результате акции рудника поднялись на несколько пунктов.

«Слыхали, как ответил Дамфи на слухи о «пропавшей жиле» и «погибшем руднике»? Взял на поруки Гэбриеля! Вот это ход! Да, такого человека голыми руками не возьмешь!» Дамфи стал популярен в Гнилой Лощине, как никогда, а Гэбриель вышел из тюрьмы в ореоле мученика. Оба были немало удивлены таким оборотом дела. Поскольку Гэбриелю не захотелось жить в своем прежнем доме, который он в самый день убийства отказал жене, его с Олли поместили в отеле «Великий Конрой». Миссис Маркл, проявлявшая в частных беседах с юристом Максуэллом величайшую заботу о судьбе Гэбриеля, по какой-то чисто женской прихоти, которую я не стану пытаться объяснять, обращалась с самим Гэбриелем чрезвычайно холодно. Он был озадачен этим, но в то же время и обрадован. Боюсь, что если бы добросердечная вдова узнала, какое облегчение почувствовал Гэбриель, приметив в первый раз ее нелюбезность, она, пожалуй, не стала бы тратить столько времени на совещания с юристом Максуэллом. Впрочем, может быть, я тут недостаточно справедлив к великодушной и щедрой половине человечества. Позволю себе по этому поводу привести слово в слово беседу Гэбриеля и миссис Маркл, имевшую место в отеле «Великий Конрой»:

Миссис Маркл (высокомерным тоном, рассеянно поглядывая на потолок). Мы, конечно, не можем обеспечить вам здесь, мистер Конрой, французскую кухню и то внимание, которым вы были окружены в своем доме на Холме; мы простые люди, горцы, к разносолам не приучены. Зато и место свое знаем; не хвастаем, будто устроили вас, как дома. А что я редко к вам захожу, мистер Конрой, то ведь, сами понимаете, надо за всем присмотреть; сорок постоянных жильцов да двадцать пять приезжих. Если вам что понадобится, нажмите звоночек, служанка тотчас прибежит. Вы отлично выглядите, мистер Конрой. Надеюсь, дела у вас по-прежнему в порядке (миссис Маркл считала дурным тоном упоминать о несчастных обстоятельствах Гэбриеля), хотя, если верить приезжим, в деловой жизни сейчас застой.

Гэбриель (пытаясь скрыть свою радость под покровом светскости). Только не вздумайте обирать себя и делать нам скидку, миссис Маркл. Мы ведь переехали сюда по совету врачей, которые пользуют Олли. Недаром говорится: перемены украшают жизнь. И вы тоже отлично выглядите, миссис Маркл (тут Гэбриеля охватывает внезапный страх, что он, кажется, вступил на опасную стезю), — то есть я хочу сказать, что у вас здоровый, бодрый вид. А как поживает малютка Марти? Просто удивительно, как это мы с Олли ни разу не побывали у вас за все это время! (Гэбриель переходит к прямой лжи). Сколько раз, бывало, совсем уже соберешься, и вдруг, в последнюю минуту, что-нибудь да помешает.

Миссис Маркл (с ледяной учтивостью). Как лестно это слышать! Я ведь заглянула к вам, чтобы проверить, все ли у вас в порядке. Спокойной ночи, мистер Конрой, будьте здоровы. (Величественно удаляясь). А если вам что понадобится, нажмите звоночек, и тотчас прибежит служанка. Спокойной ночи!

Олли (появляясь минутой позднее, исполненная темных подозрений, кипя от досады). У нас одни только беды… Бог весть что происходит… Жюли… А ты милуешься с этой крокодилицей. Нет, я этого не потерплю!

Гэбриель (краснея до корней волос, изнемогая от стыда). Ну что ты, Олли! Малость потолковали со старой знакомой… Просто так, чтобы убить время… И еще, знаешь, чтобы повлиять на общественное мнение и на приезжих. Вот в чем штука. Ты просто не поняла, Олли. Я ведь действовал по совету юриста Максуэлла.

Но не все его встречи в «Великом Конрое» были так безобидны. Вскоре в гостинице появилась никому не известная женщина с крупными чертами лица; глубокий траур свидетельствовал, что она была близка к мексиканцу, за смерть которого предстояло ответить Гэбриелю; она ожидала начала суда и, должно быть, жаждала отмщения. Ее повсюду сопровождал пожилой темнолицый мужчина, наш старый знакомец, дон Педро; сама же она была той самой кутавшейся в шаль Мануэлей с Пасифик-стрит. Все в Гнилой Лощине почему-то считали, что на руках у нее сенсационные и совершенно исчерпывающие улики против Гэбриеля. Желтолицая чета имела обыкновение бродить по гостиничным коридорам и таинственно шушукаться на иностранном диалекте, которого никто в Гнилой Лощине не понимал; Олли же была уверена, что толкуют они всегда об одном: о запрятанных stilettos 31 и о планах кровавой мести. По счастью для Гэбриеля, он был вскоре избавлен от шпионажа зловещей четы появлением на арене третьего лица, мисс Сол Кларк. Нечего говорить, что эта молодая особа, облаченная в глубокий траур и как бы символизировавшая в своем лице все наиболее возвышенные интересы покойного, была возмущена непрошеным вторжением чужаков. В течение дневных трапез и при случайных встречах в коридоре обе женщины обжигали одна другую сверкающим взором.

— Видел ты это наглое, тупое создание? Кто она, во имя всевышнего? И что ей надобно? — спрашивала Мануэла у дона Педро.

— Понятия не имею, — отвечал дон Педро, — наверное, какая-нибудь сумасшедшая, идиотка. А может статься, и пьяница; очумела от агуардьенте или американского виски. Опасайся ее, малютка Мануэла (в малютке было никак не меньше трехсот фунтов); как бы она не причинила тебе вреда.

Тем временем мисс Сол в не менее энергичных выражениях изливала душу хозяйке:

— Если эта чертова мулатка и костлявый старик иностранец решили стать здесь главными плакальщиками, я покажу им их место. Более нахальной старой карги я еще не видывала; да и старик хорош. Если она вздумает давать на суде показания, я ей всыплю — это уж факт! Бог мне свидетель! И что она вообще за птица? Я о ней и слыхом не слыхивала!

Сколь ни удивительно сие, но энергичное суждение мисс Сол, как это часто бывает с энергичными суждениями, оказало свое действие сперва на неофициальный суд Гнилой Лощины — общественное мнение; а в конечном счете и на вполне официально избранных присяжных заседателей.

— Если вдуматься, джентльмены, — заявил один из них, выделявшийся среди прочих своей дальновидностью и проницательностью (самая зловредная порода присяжных!), — если вдуматься и учесть, что ни главная свидетельница обвинения, ни те, кто присутствовал при первичном дознании, и слыхом не слыхали об этой мексиканке, а прокурор нам ее знай под нос подсовывает, как не заключить, что дело тут не чисто. Всякий проницательный человек скажет: тут деде не чисто! А Сол Кларк мы все знаем как облупленную!

По мере того как росло общее недоброжелательство к двум иностранцам, в душе у обитателей Гнилой Лощины укреплялось сочувствие к Гэбриелю.

Сам же он, хоть и был главной причиной всеобщего волнения и раздирающих общество споров, хранил глубокое молчание, почти столь же непроницаемое, что и человек, погибший, как считалось, от его руки и мирно покоившийся на маленьком кладбище у Круглого холма. Гэбриель был немногословен даже со своим адвокатом и личным другом, юристом Максуэллом; когда тот сообщил ему, что мистер Дамфи пригласил для участия в его процессе одного из самых выдающихся сан-францисских адвокатов, Артура Пуанзета, Гэбриель принял эту весть с обычным покорным и виноватым видом. Когда Максуэлл добавил, что мистер Пуанзет изъявил желание для начала побеседовать с Гэбриелем, тот ответил попросту:

— Мне нечего ему сказать, кроме того, что я сказал вам, но, если он хочет, пожалуйста.

— Тогда, Гэбриель, будьте у меня в конторе завтра в одиннадцать утра, — сказал Максуэлл.