Русский угол Оклахомы

Еще полчаса, наверно, потребовалось, чтобы убедить и его, и маршала в том, что на плане десятилетней давности изображен другой берег реки. Тот самый, где и были устроены угольные карьеры, согласно заявочным столбам.

— Чем еще я могу вам помочь, джентльмены? — спросила Энни.

— Спасибо, мэм, — ответил маршал. — Примите мои извинения. Это недоразумение. Его вполне можно было избежать, если бы шериф Фримонт повнимательнее прочитал все надписи на своем плане. Но его оправдывает одно обстоятельство, мэм. Он только сегодня приступил к своим обязанностям.

— Погодите, маршал, — резко остановил его Фримонт. — Вы слишком рано сдаетесь. Эта шкура, которую нам тут показали, стоит, наверно, долларов двадцать. Ее можно продать в шоу Буффало Билла. Публика любит поглазеть на всякие мокасины и засушенные головы. Но это не документ. Кто такой этот Темный Бык, чтобы распоряжаться землей Соединенных Штатов Америки? Кто позволил ему продавать всю долину от реки до скал какой-то русской общине? А вы знаете, маршал, что именно Темный Бык похитил инженера Скилларда? Вы знаете, что он готовит бунт? Что вы скажете, когда его индейцы устроят резню в шахтерском поселке?

Энни подняла руку.

— Если позволите, мистер Баррет, я за вас отвечу на все эти вопросы. Первое. Темный Бык — избранный путем голосования лидер местного населения. Второе. Он распоряжается землей своего племени по договору с правительством. Третье. Инженер Скиллард сейчас находится у себя дома. Четвертое. Ни кайова, ни команчи не могут готовить бунт, потому что нельзя бунтовать против самих себя. А вся власть на этой земле принадлежит именно им. По крайней мере, будет принадлежать до тех пор, пока они не выразят желания присоединить Оклахому к вашему союзу штатов.

Когда она отчеканила последнюю фразу, я был готов аплодировать. И не только я.

— Где вы учились, мисс Уолк? — спросил маршал Баррет.

— Я изучала американское законодательство у судьи Бенсона, — скромно ответила Энни, поправляя шляпку.

— Это хорошая школа. Благодарю вас, мисс Уолк, — сказал Баррет. — Надеюсь, наша следующая встреча будет более приятной.

Фримонт процедил:

— Сомневаюсь. Следующая встреча произойдет в окружном суде, на слушании дела вашего братца, Питера Уолка. Если бы его родственники были более сговорчивыми, дело можно было бы закрыть прямо сейчас. Но вы сами все испортили, мисс Уолк.

— Бросьте, Скотт, — сказал маршал. — Что вы так рветесь в эту долину? Хотите найти там золото? Нет там никакого золота. Одни кости погибших бизонов.

— Я не рвусь в долину. Я исполняю свои обязанности, — вдруг повеселев, сказал Фримонт. — Ну что же, прощайте, мисс Уолк!

Кажется, я что-то прозевал. Фримонт явно получил какой-то знак, которого я не заметил. Возможно, до сих пор он просто тянул время, отвлекая нас пустыми разговорами.

Из-за холма показались несколько всадников. Они стояли боком к нам, готовые в любой момент снова спрятаться. Фримонт помахал им шляпой, и они исчезли.

— Что с моим братом, мистер Баррет? — спросила Энни.

— Его задержал Маккарти. Ошибочно. Я отпущу его, как только вернусь в поселок, — улыбаясь, проговорил маршал. — Всего доброго.

— Поехали, маршал, поехали, здесь не о чем разговаривать!

Фримонт неловко развернул жеребца и поскакал прочь. Посадка выдавала в нем горожанина. Пока он стоял на месте, это не было заметно, но в движении он ссутулился и поднял плечи, подпрыгивая в седле. Маршал не спеша, шагом, направил за ним свою кобылу.

— Вот он какой, Баррет, — произнесла Энни, глядя ему вслед. — Говорят, у него внутри сидит несколько пуль. В спине, в голове и под самым сердцем. Поэтому он такой спокойный и медлительный.

— Вы довольны, мэм? — спросил я. — Можем возвращаться?

— Мне надо в поселок. Надо забрать Питера из участка.

Квато зашевелился у костра, отгоняя дым ладонью.

— Энни, я могу отпустить людей? — спросил он. — Как мне надоел этот дым!

— Да, спасибо.

Квато поднялся и сбросил с плеч тяжелую шкуру. И сразу же ожила сухая трава, устилавшая склон холма. Она зашевелилась, зашуршала, и многочисленные фигуры индейцев выросли над ней, стряхивая с себя сухие пучки и стягивая с головы накидки из мешковины. Не говоря ни слова, они ушли за холм, и бурое море травы сомкнулось над их следами.

— Маршал все понимает, — сказал Квато. — Как только они подъехали, я сказал им, что здесь земля кайова. Новый шериф начал ругаться, а маршал только улыбнулся и попросил его замолчать, если он дорожит своим скальпом. Я спросил, где старый шериф. А этот болтун сказал, что старого шерифа повесили. Как думаешь, он сказал правду?

— Разве можно верить мужчине, который носит столько золота?

— Вот и я думаю, что белые никогда не повесят шерифа.

— Ты проводишь меня, когда я поеду за Питером? — спросила Энни.

— Мы все проводим тебя, — важно кивнул индеец. — Надо проучить этого городского болтуна.

На меня она даже не оглядывалась. Как будто я не мог ее проводить. Как будто я никогда ее не провожал. Как будто меня и не было здесь.

Подскакал Джуд. Он держал карабин на коленях.

— Я видел дым, — сказал он. — Поеду посмотрю.

— Где? — спросила Энни.

— Гэмблы.

— Черт! — я ударил кулаком по седлу. — Обошли с фланга!

Энни только успела прокричать нам вдогонку:

— Джуд! Посмотри и возвращайся! Только без стрельбы!

И снова, в который уже раз, я почувствовал легкую обиду на эту девчонку. Она по-прежнему не упускала случая напомнить мне, что я здесь чужой. Впрочем, так оно и было. Завтра мы с Крисом отправимся дальше, и когда мы доберемся до Нью-Йорка, я наверняка позабуду про эту колдунью.

Я поравнялся с Джудом и спросил его:

— Почему Энни все зовут колдуньей?

— Потому, что она колдунья.

— И в чем ее колдовство?

— Она ходит там, где не могут пройти команчи. Ее слушаются звери. Она видит пейот.

— Что видит? — переспросил я.

— Пейот. Только она может его собирать. Больше никто.

— Да разве пейот растет здесь? Это мексиканский кактус, его здесь не может быть.

— Он растет здесь, но его никто не видит. А она видит. Потому что колдунья.

— А где колдунья изучала американское законодательство?

— В салуне Бенсона. Зимой она моет у него посуду и лечит его семью. Крокет, ты слишком много спрашиваешь про Энни.

— Никогда не видел живую колдунью.

Мы проехали половину пути до фермы ирландцев, когда впереди над лесом поднялось мутное облачко дыма.

— Опять дым, — команчеро показал стволом карабина на лес.

— Вижу. Что там может гореть? — спросил я и сам себе ответил: — Гореть может все.

Я повернул своего Бронко вверх по косогору, вслед за Джудом, и, поднявшись повыше, достал бинокль.

— Крокет, солнце, — сказал Джуд, вытягивая подзорную трубу.

— Что бы я без тебя делал, — поблагодарил я, прикрывая ладонью линзы бинокля, чтобы не выдать себя отблеском. Стекло подзорной трубы пряталось в тени черного широкого кольца. Это была хорошая труба. Вполне возможно, что именно через ее стекла адмирал Дрейк разглядывал испанские галеоны, тяжело загруженные золотом. Но сейчас даже такая труба не могла бы разглядеть впереди ничего, кроме неподвижных верхушек деревьев и дымных, слоистых колец над ними.

Мы припустили вперед. Кони дружно перемахнули через проволочную изгородь и помчали прямо по зеленеющим всходам. Обогнув густой лес, мы увидели вдалеке дымящийся фургон. Зеленая рубашка висела на задранном к небу дышле. Тент сгорел, и только черные лохмотья свисали с покосившихся дуг.

Несколько всадников, вытянувшись в плотную колонну, двигались от фургона по дороге в сторону белого дома с черными ставнями, который виднелся между деревьями на вершине холма.

— У ирландцев гости, — сказал Джуд. — Крокет, скажи Квато, пусть пришлет сюда людей.

— Сам скажи, — ответил я, передергивая затвор карабина.

Он снял шляпу и, сложив, сунул ее за пазуху. Встряхнул головой, и его черные длинные волосы упали на плечи.