Лишний доллар не помешает

Бандиты все чаще уступали свою очередь друг другу под разными предлогами. Над сейфом бились уже только шестеро, потом четверо… Через восемнадцать часов непрерывной работы работников осталось только двое, и они не были ни бандитами, ни «землекопами». Полковник и О'Райли вместе смогли выбить последнюю заклёпку, и во все пятьдесят четыре отверстия была залита дымящаяся «аква регия», или «царская водка» [33]. Прошли ещё несколько часов напряжённого ожидания, прежде чем полковник смог завести захваты в четыре угловых дырки, и О'Райли навалился всем телом на оглоблю, служившую рычагом. С жалобным скрежетом дверца сейфа стронулась с места. О'Райли повис на оглобле, поджав ноги, – и сейф распахнулся, издав звук выскочившей пробки.

Полковник Мортимер и О'Райли наклонились над ящиком, плотно набитым пачками купюр. Оба, взмокшие от непрерывной работы, в расстёгнутых сорочках с закатанными рукавами, в этом тёмном сарае под чадящей керосиновой лампой они были похожи на каких-то мастеровых, закончивших долгий труд.

О'Райли устало провёл тыльной стороной ладони по лбу.

– Все… Сколько же здесь?

– Какая разница… – полковник вытянул одну пачку. – Тысячные «зелёные спинки» [34]…

– Да здесь и вправду на миллион потянет, – недоверчиво проговорил О'Райли, выдернув из другой пачки банкноту и разглядывая её на свет. – Никогда не видел настоящих тысячных.

Внезапно дверь сарая распахнулась, громко ударив об стенку, и в темноте прозвучал резкий голос Индио:

– И никогда больше не увидишь! Положите деньги на место! И отойдите от сейфа!

РАСПЯТЫЕ ПРОПОВЕДНИКИ

«Могло быть и хуже», думал О'Райли, стараясь спиной нащупать на дощатой стене какую-нибудь неровность, чтобы зацепиться за неё и хоть немного унять резь в руках. Его распяли на стене, привязав руки к потолочной балке. Поначалу он и не ощутил никаких неудобств, но уже через пять минут заныли плечи, а потом стало резать запястья, схваченные верёвкой. «Могли ведь и на куски разорвать, когда Индио крикнул, что мы украли их деньги… " О'Райли сплюнул на край рубахи и остался доволен – слюна была уже почти без крови.

Один на один он бы в порошок растёр каждого, начиная с Нино. Но его взяли в круг, и он не смог вырваться. Полковника дубасили рядом, но тот и не сопротивлялся, только уклонялся, сколько мог, потом свалился, сжавшись калачиком, и его долго пинали. О'Райли в конце концов повалился рядом, и полковник успел прохрипеть: «Руки! Береги руки!», и снова закрыл лицо локтями. Теперь полковник висел рядом. Ему пришлось хуже, его подвесили за руки, связанные прямо над головой, и опереться было не на что, он висел, касаясь земли только носками сапог.

О'Райли заметил сбоку округлый чурбак и ногой начал подталкивать его к полковнику. Примерился и пнул, и чурбак перекатился как раз к сапогу. Полковник подтянул его ближе и встал на него обеими ногами.

– Спасибо, мой мальчик.

– Полковник, давно хотел у вас спросить… Чего ради вы ввязались во всё это дерьмо? Вы же богатый человек. Не рассказывайте мне сказки о том, что вас разорили. У вас земля в Каролине, огромная семья, друзья-генералы…

– Я мог бы и тебе задать такой же вопрос.

– И задайте, – обрадовался О'Райли. – Рад буду ответить. Можете вы предложить простому ирландцу более прибыльное занятие? Когда я отслужил в армии и ехал обратно в Техас, я в каждом более-менее приличном городе интересовался насчёт работы. И везде видел таблички: «Ирландцы не принимаются». Я не в обиде. Это очень правильные таблички. Нечего нам делать в этих городах. Наше место здесь, в прерии. Но вы-то из другого теста, полковник.

– Считай, что мне нравится это дело.

– Нравится убивать?

– Наводить порядок.

– Так вы, полковник, борец за справедливость?

– Нет никакой справедливости, мой мальчик, – ответил полковник. – Справедливость у каждого своя, поэтому её и нет. А порядок для всех один. Он либо есть, либо должен быть.

О'Райли всегда не нравилось само слово «порядок». Было в нём какое-то насилие. Ему по душе были другие слова: свобода, независимость, или, к примеру, удача. Но сейчас он понял, что всю жизнь подразумевал под этим словом вмешательство в свою жизнь. А ведь можно и самому установить порядок. И тогда это слово становится вполне приемлемым.

Он горько усмехнулся:

– Да, теперь у нас полный порядок. Ну что, полковник, вам не кажется, что мы слишком много сделали для Индио?

– Ты о чём?

– Позволили ему ограбить банк, помогли открыть сейф. Что бы он делал без нас?

– Извини, я сейчас думал совсем о другом, – сказал полковник. – Без нас?

– Я вот думаю, знаете, почему мы ещё живы? Потому что без нас он и не сообразит, что делать с такими деньгами.

– С такими деньгами… – полковник облизал запёкшиеся разбитые губы и откашлялся. – С такими деньгами они никуда не смогут сунуться. Сейчас всем уже известно, что из банка похищен сейф с крупными банкнотами, и любой, кто предъявит к оплате хотя бы сотенную, тут же попадёт за решётку. Значит, им придётся выжидать, пока шум не утихнет. Или перебираться подальше отсюда. А это тоже непросто.

– Это вы так рассуждаете, – скептически заметил О'Райли. – А они не рассуждают. Они завтра пойдут в ближайший притон, сунут хозяину пятисотку, и все будут довольны. Хозяин не выдаст выгодных клиентов.

– Может быть… А ты уверен, что хозяина никто не выдаст?

– Кто?

– Да любая из его девиц, – проговорил полковник, поудобнее пристраивая ноги на чурбаке. – А раньше всех девиц в полицию прибежит жена, чтобы донести на мужа, и получить свой процент. Не забывай, мой мальчик, здесь, на Западе, ничего не скроешь. Это прозрачный мир.

О'Райли первый раз в жизни не хотелось спорить. Он намеревался спокойно поддерживать беседу, чтобы отвлечься от боли в руках, но как тут промолчишь, если собеседник ни черта не смыслит в жизни на Западе?

– Прозрачный? Да где вы тут видели хоть что-нибудь прозрачное? Здесь даже стаканы, и те мутные. Если бы этот мир был прозрачным, здесь жили бы только ангелы. Если ничего не сделать тайком, не украсть, не убить – пришлось бы жить строго по Заповедям. Нет, полковник, здесь у нас глубокая ночь, без луны, и ни одной звезды не видно, да ещё тучи низкие. В такой темноте можно творить всё, что хочешь. Вот потому-то здесь и крадут, и убивают, и все обо всём знают, и ничего не делают.

– В том-то и беда, что ничего не делают, – сказал полковник. – Но не будем всех мазать одной краской. Кто-то пытается делать. Вот мы с тобой, например. Не сочти за похвальбу, но я только в одном Техасе убрал семерых. Троих в Нью-Мексико. Двоих в Миссисипи. А сколько на твоём счету?

О'Райли посмотрел в потолок, шевеля губами.

– Двадцать две тысячи долларов, – сосчитал он, наконец. – Мог бы получить и больше, если бы мне засчитали всех, кого я прибил. Знаете, как бывает. Следишь за ним, следишь, потом сходишься, он на тебя кидается и получает своё. А в участке тебе говорят, что это совсем не тот парень, за которого обещали деньги. И ничего им не докажешь, потому что он лежит рядом и молчит, а на лбу у него не написано, что он – тот самый. Я вот думаю, что надо бы всех преступников клеймить, как телят на ранчо. Всё равно он уже никогда не будет нормальным человеком, а зато у нас бы меньше было проблем. А, полковник?

– Двадцать две тысячи? Да ты богач…

О'Райли зацепился краем каблука за какой-то выступ на стене и смог приподняться. Боль в руках немного утихла, и он блаженно вздохнул:

– Ох, как хорошо-то… Богач, говорите? Если б они у меня были, эти тысячи… Сами знаете, одинокая жизнь, большие расходы. Дал знакомой семье в долг, они отправились в Калифорнию, да и пропали. Что ещё? Ну, есть у меня счёт в банке…