Длинный Нож из форта Кинли

— Джордж, старики опытные люди. Они знают свое дело как никто другой. Но если что-нибудь случится, им будет нужен меткий стрелок… Есть ли у тебя в эскадроне такой человек?

— Конечно, — почти не размышляя, ответил Кларк. — Сержант Дэйлмор.

— Это тот, что не поладил с Фрейзером.

— Он самый.

— Что ж, полагаюсь на твой выбор, дружище.

Они ехали не спеша, вдоль широкой индейской тропы, вьющейся в южном направлении. Ехали осторожно, страхуя себя от любых неожиданностей. Прежде чем перевалить через какой-нибудь взгорок, они внимательно осматривали лежащее впереди пространство и только после этого двигались дальше, причем старались держаться равнинных низин и балок для большей безопасности.

Как это часто бывает с теми, кому приходится преодолевать необозримые просторы прерий, львиную долю времени они проводили в молчании. Лишь иногда кто-нибудь из них из желания нарушить монотонность путешествия пытался завести разговор или высказывал мысли вслух.

— Гм-м, — начал Брэйди в один из таких моментов. — Вот ведь как бывает. Встретишь на пути давно забытый знак и начинаешь вспоминать, когда, с кем и по какому поводу видел его в последний раз. — Рука следопыта указала на могучий одинокий дуб, росший на небольшом холмике. — Видите вон того столетнего великана?.. В 66 — м году мы останавливались под ним с Диким Биллом Хикоком, когда генерал Кастер, а его в то время еще не понизили в звании, охотился за Римским Носом… Помню, в кроне дуба было здоровенное орлиное гнездо…

— Оно и теперь на месте, — сказал Дэйлмор, всматриваясь вдаль. — И над ним парит орел.

— Да, — вздохнул Брэйди. — Иногда кажется, что в этом мире ничего не меняется, кроме сезонов… Но это на первый взгляд. Как там говорилось?.. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды?.. Да-а, так-то. Ты по-прежнему следопытишь, а уже не тот, что раньше. Постарел, обленился, порастерял давних надежных товарищей. — Он поднял глаза к небу, прикрыв их ладонью. — И то же самое с тем орлом. Он еще выводит птенцов, но придет время, и ему не под силу будет приносить им добычу. — Старик повернулся к Дэйлмору. — Заговорил о птицах и вспомнил твоего сокола, Дэвид. Он все еще в форте?

— Оставил его на кухне, у Трамбле. Француз подкармливает хищника, любит его.

Брэйди закивал головой и похлопал свою лошадь по шее.

— Животные и птицы достойны любви. Порой они становятся последней надеждой для человека. Взять хотя бы мою чалую старушку. Не бог весть какая прыткая, а ведь не раз уносила меня от беды… Да-а… О чем это мы говорили?.. Ах, да! Ничего неизменным не остается… Те же индейцы… Вроде бы кочуют по-прежнему, охотятся, где хотят, воюют друг с дружкой, а тем временем их прерии меняются на глазах. Железные дороги, города, фермы, ранчо появляются там, где раньше бродили одни бизоны… Эх, старина Тарлтон, скоро и наша профессия никому не будет нужна.

— Твоя правда, Тобакко, — согласился смуглолицый следопыт — загонят всех этих шайенов, команчей, кайова в резервации, и не за кем будет охотиться. Так уж выходит, что сами себе помогаем избавиться от работы. А ведь если откровенно, неплохая у индейцев жизнь. Свободно кочуют, вдоволь охотятся, иногда повоюют в свое удовольствие, как ты и говорил, Тобакко. Мы с тобой знаем, что чувствуют краснокожие, как они не хотят, чтобы поменялась эта самая жизнь.

— Когда я был в Черных Холмах, — вступил в разговор Дэйлмор, — Голубая Сова мне много рассказывал о своем народе, о его обычаях и традициях. Хотелось бы, Тобакко, услышать то же о южных племенах. Что они из себя представляют?

— О, с этими вопросами обращайся к Тарлтону, — сказал Брэйди. — Я кочевал на севере с кроу, а он в прошлом жил и с команчами, и с оседжами, и, если не ошибаюсь, даже с кэддо.

— Это так, — согласился Тарлтон. — Мне было лет двадцать, когда я попал в прерии впервые. Перепробовал разные профессии. Был и траппером, и лоцманом на южных реках, и проводником, и черт знает кем еще. Естественно, приходилось жить среди индейцев. Благо в те времена они не испытывали к белым ненависти. Помнится, целых два года провел с оседжами. Полюбилась мне одна прехорошенькая индеанка из клана утсехта, и так бы и остался с оседжами, если бы не проклятая оспа. Умерла моя краснокожая красавица, не выкарабкалась.

Лицо старика помрачнело, он глубоко вздохнул.

— Сколько кланов у оседжей, Тарлтон? — спросил Дэйлмор. — Какого они вообще корня?

— По языку и обычаям напоминают сиу. Себя называют важаже — приносящие вести. У них всегда было два клана: пахатси, что означает большие оседжи, и утсехта — малые. Племя делилось на две фратрии — мирную и военную, по семи родов в каждой. Когда начала свирепствовать оспа, половина пахатси с небольшим числом утсехта переселились на реку Арканзас, к устью Вердигриса.. С тех пор эти переселенцы именуются санцукди. В союзе с канзами враждовали с пауни, команчами, кайова и с многочисленными кэддо.

— Штат Канзас — это в честь их союзников?

— В честь канзов, конечно, «людей южного ветра», как они называют себя.

— А кэддо, что это за народ?

— Кэддо — общее название кучи племен, родственных по языку и обычаям. Делились на северных и южных. Мне довелось в 30 — х годах пожить некоторое время с племенем анадарко. Вообще, у кэддо было несколько племенных союзов. Самым влиятельным считался айсинайский, с племенами наногдоче, айнай, анадарко, набедаче, намидиши, наконо, которые жили между реками Сабин и Нечес. Вторым по значению был начиточеский союз в штате Луизиана. И, наконец, конфедерация кэддохадачо, или попросту — кэддо. В нее входили сами кэддо, нанатсохо, насони и часть начиточесов. К началу этого столетия к ним присоединились эдаи, эйши и ятазы. Лет триста назад северные кэддо — пауни, арикары, кичаи, таваконы и уичиты — откочевали к северу и разбрелись по Великим Равнинам. Это они изобрели язык жестов, без которого теперь и индеец не индеец.

— У уичитов, я слышал, было распространено людоедство.

— Не было такого. Они называют себя киттикитташами — «енотами», из-за особой ритуальной раскраски. Тоже образовали союз, куда входили тавойсы, тоуакары, кичаи и вако. С прошлого века вели ожесточенную борьбу с оседжами, которая теперь, конечно, поутихла.

— Ну, а команчи… Кто они?.. Откуда?

— Команчами их прозвали юты, что означает «враги». Себя они величают немена — настоящие люди. К слову сказать, сами юты — юинты, горные юты и южные юты — образовали союз семи племен, считающийся одним из самых воинственных и опасных на Великих Равнинах… Когда команчи стали владыками южных прерий, их было не более двенадцати тысяч. Я также пожил с команчами в 30 — е годы. Тогда они делились на три кочевые группы: кучанек — «едоки бизонов», ямпарика — «едоки собак» и юпа — «лесной народ». Это сейчас у них более семи групп, самые влиятельные из которых — квахады и пенатеки. А пришли они в прерии из тех мест в Скалистых горах, где течет Грин-Ривер. Примерно оттуда же в южные прерии переселились и кайова, называющие себя квуда — «выходящие на свет». Сейчас они делятся на 6 кочевых общин. У них есть могучее сообщество воинов — кайтсенко — «настоящие собаки.»

— Осталось услышать о шайенах и арапахо.. Расскажи о них поподробнее, Тарлтон.

— Когда тси-тси-тса появились в северных прериях, тетоны-сиу прозвали их шайенами — «людьми чужого языка». Так же, как и арапахо, инуаины, они называют себя «наш народ». Общее число арапахо и шайенов никогда не превышало восьми тысяч человек. Пусть более трех тысяч из них — лица мужского пола. За вычетом стариков и детей получится всего чуть более тысячи боеспособных воинов. Но каких воинов! Уже в шесть лет шайен садится на коня, получает игрушечное оружие и первое имя. Самые храбрые шайены входят в военное общество Собак. Какие племена прерий и какие пограничные белые люди не слышали о нем!? Собаки — это настоящие спартанцы. С ранних лет им внушается, что умереть на поле боя — великое счастье. Поэтому они та к беззаветно храбры и отважны. Собаки имеют свои, только им присущие, знаки отличия на одежде, на обуви, на лице, в форме прически и головного убора, и они носят их с гордостью. Когда шайенам приходится вести племенные войны, каждое мужское общество занимает отдельное место в боевом ряду со своими регалиями и отличительными знаками. В прошлом у шайенов, пока они в 30 — х годах не разделились на северную и южную ветви, было четкое, как ни у кого в прериях, мудрое племенное устройство. Совет племени состоял из 44 человек, избиравшихся на 10 лет от каждой из 10 общин-кланов, по 4 представителя от клана. Четыре самых уважаемых и влиятельных вождя были главными правителями племени, пожизненными и наследственными. Известный на всем западе Черный Котел — именно такой вождь. Вокруг костра совета всегда отводилось место для лидеров главных военных обществ и пяти жрецов, исповедовавших религию верховного бога Химавихийо. Но с тех пор, как племя распалось, от этого устройства остались одни осколки. Теперь вся власть у таких непримиримых и злобных вождей, как погибший Римский Нос и Тонкахаска, Высокий Бизон, верховодящий Собаками и всеми остальными боевыми шайенами.