Поездка за наследством

Уайт едва мог скрыть раздражение. Я не знала, что у него на уме, но он явно не собирался браться за дело.

Чего он тянет? Может быть, и в самом деле хочет проявить гостеприимство? Или же надеется вскружить мне голову развлечениями и городскими соблазнами? Правда, я собиралась когда-нибудь увидеть Филадельфию во всем блеске. Пока же она оставалась для меня прежде всего местом, где положено заниматься делами, — как и подобает самому большому городу в стране. Будь у меня время, я бы многое хотела повидать, но дома ждали дела.

А деньги на месте? Мой доброжелатель в пансионе миссис Салки намекал, что Уайт мог намеренно дать объявление в газете, которая вряд ли могла дойти до адресата.

Джеймс Уайт откинулся на стуле. Его бегающие глазки кого-то мне напоминали: юркий как куница. Скользкий тип.

— Так вы утверждаете, что ваша фамилия Сэкетт и что вы из Теннесси?

— Моя фамилия вам известна. Я вам писала из Теннесси.

Казалось, он колебался — раздумывал, что делать дальше. Если он намерен выплатить деньги, достаточно удостовериться, кто я, и вручить их мне. Конечно, я дам расписку. До чего все просто, неожиданно подумала я.

Если же он собирался завладеть этими деньгами, тогда что-то нарушило его планы. Может быть, он не ожидал, что кто-то из Сэкеттов увидит объявление или ответит на него. Или, может быть, он рассчитывал, что приехавшую из глуши шестнадцатилетнюю девчонку будет легко обвести вокруг пальца? Как бы там ни было, он сейчас думал, что в чем-то просчитался.

— Как вам удалось обнаружить заметку в «Адвокате»?

— В этот номер была завернута какая-то вещь, которую мы купили у бродячего торговца. — Мне в голову неожиданно пришла одна мысль. — Дело в том, что торговец, по-моему, прочел заметку и нарочно завернул товар в эту газету.

— Зачем?

— Чтобы мы прочли. У нас в горах читают все, что попадет под руку. Должна сказать, это не так уж много. Торговец это знает и, наверное, понял, что заметка про нашу родню.

— Кто этот торговец?

— Никогда не знала, как его зовут. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще знает. Торгует в горах всякой мелочью, чинит вещи, вроде ружей, часов, хотя часы не очень-то и нужны, разве что послушать, как тикают, когда сидишь в одиночестве.

— А как вы узнаете время?

— Мы знаем, когда светло и когда темно. Что еще надо?

— А как же насчет условленных встреч?

— Хотите сказать, чтобы увидеться с кем-нибудь? Если я хочу кого-нибудь увидеть, то иду к нему домой или на поле, где он работает. То же самое и он, если хочет увидеть меня. Или можно встретиться в воскресенье в церкви.

— А если он не ходит в церковь?

— Это в горах-то? Все ходят. Даже Джордж Халидей… он у нас атеист. Мы ведь ходим не только для того, чтобы послушать проповеди и пение, но и повидаться с людьми. Джордж — тот специально ходит послушать, что скажет пастор, чтобы потом поспорить с ним в лавке.

— Они дружат?

— Конечно. Джорджа все любят, а пастор только и ждет, чтобы поспорить. Да и все, кто собирается в лавке. Как-то долго спорили о том, что кит не мог проглотить Иону, пока пастор не нашел свидетельства о двух людях, которые были проглочены, остались живы и сами рассказывали об этом. Пастор — тот говорит, что при всех своих заблуждениях Джордж знает Библию лучше всех, кого он встречал. Он говорит, что в душе Джордж Халидей добрый христианин, просто он любит поспорить. Ничего не могу сказать, но иногда пастор обращается с проповедью прямо к нему, и тогда все глядят на Джорджа.

— А этот бродячий торговец, который оставил «Адвокат»? Он часто у вас бывает?

— Раз в два-три месяца. Иногда чаще. Приходит по тропе, что идет вдоль хребта, с таким тюком, что, думается, и троим не унести. А он все таскает один.

— Неужели ни разу не ограбили?

Что ты скажешь? Я даже не взглянула на него. Где он рос? Никто не станет грабить коробейника, а этого в особенности. Коробейников даже индейцы не трогают. Товар нужен всем. Если коробейник перестанет приходить, у всех окажется недостаток нужных вещей.

— Никто не будет грабить торговца. Думаю, что никто бы и не смог. У него особый нож, сам делал, и он знает, как пускать его в ход. Мне тоже хотелось бы иметь такой, но пока приходится обходиться своей ковырялкой.

— «Ковырялкой»?

— «Арканзасской зубочисткой». — Я видела, что он не понимает, о чем речь. — Нож такой.

Он уставился на меня, силясь понять, что я за птица. По-моему, таких, как я, он раньше не встречал. Я, чтобы его выручить, перевела разговор на другое.

— Так вот, насчет денег. Там, откуда я приехала, мистер Уайт, очень серьезно относятся к деньгам. Если кто задолжал, то либо старается вернуть долг, либо объясняет, почему не может. У вас лежат причитающиеся мне деньги. Я хочу их получить.

— Ну разумеется. Вы нетерпеливы, но я вас понимаю. — Он залез в стол, вытащил исписанную со всех сторон бумагу и показал строчку внизу. — Подпишитесь вот здесь, и деньги ваши.

Я едва взглянула на него.

— Мистер Уайт, я и не подумаю ничего подписывать, пока не получу деньги. Полностью. Деньги на стол, и я вас не задержу.

— Сожалею, мисс Сэкетт. Ваша подпись ускорила бы дело. Во всяком случае, придется подождать до завтра, поскольку я, естественно, не держу такие суммы у себя в конторе.

Я встала.

— Да, сэр. Понимаю вас, сэр. Завтра утром буду здесь, и вам лучше тоже быть здесь, и с деньгами. Если не окажется ни денег, ни вас, я начну разбираться с этим. По-моему, любые деньги оставляют след, а следы я читаю не хуже других. Я прослежу, откуда взялись эти деньги, и вернусь по следу к вам. Но тогда уже буду знать, о какой сумме идет речь и почему вы со мной тянете.

Он тоже встал.

— Не стоит беспокоиться, мисс Сэкетт. Ваши деньги будут на месте. Однако, — в его голосе появились жесткие нотки, — я бы посоветовал вам сменить тон. Вы теперь в Филадельфии, мисс Сэкетт, а не у себя в горах. Было бы неплохо, если бы вы попридержали язычок.

— Принесите мои деньги, и вам не придется больше меня терпеть.

Он хотел было рассердиться, но потом передумал. Причем передумал так быстро, что злость даже мешала ему говорить. Наконец он овладел собой.

— Извините, мисс Сэкетт, кажется, мы неудачно начали. Я не хотел вас обидеть или без необходимости затягивать дело. Только надеялся сделать ваше пребывание в городе более приятным.

Говоря по совести, только это он мне и предлагал. Может быть, я понапрасну завелась из-за тех сомнений, которые посеял в моей душе лысый друг, или что-то в манерах Джеймса Уайта мне не приглянулось, или все это из-за того, что с первых же шагов здесь за мной следили. Если подумать, он не сказал ничего такого, на что следует обижаться.

— Извините и меня, — ответила я. — Буду здесь завтра утром.

Глава 3

Когда я выбралась на тротуар, там стоял высокий молодой человек из конторы. Только подумайте! Нахально оглядел меня сверху донизу и заявил:

— Пошли, мисс Сэкетт. Провожу вас домой.

— Нет уж, спасибо. Сама дойду. У меня много дел.

Он засмеялся мне в лицо. Не сказала бы, чтобы смех его был очень приятным.

— Ну как, поладила со стариной Уайтом? У него глаз на девочек.

Я перешла на другую сторону улицы и была так разозлена, что не заметила, следит ли кто за мной. Догадалась оглянуться только через несколько кварталов, но никого не увидела. Дело шло к вечеру, и люди либо разошлись по домам, либо собирались туда отправиться.

Обернувшись, я увидела, что нахожусь перед тем зданием с медными табличками, и среди них опять:

ЧАНТРИ и ЧАНТРИ, АДВОКАТЫ

Поднялась по ступенькам и вошла в холл с несколькими дверьми. На каждой — фамилии. Открыла дверь Чантри и вошла в приемную. Там было темно и тихо. Два стола со стульями, у стены кожаный диван для ожидающих. Дверь в кабинет приоткрыта, слышно, как скрипит перо. Я открыла дверь пошире и заглянула внутрь.

За столом сидел седовласый мужчина и что-то писал. Рядом с ним лежала горка книг, все, очевидно, с законами, а одна из них открыта.