Красный буран

— Вы, видно, не расслышали, — ответил Перес невозмутимо. — Я сказал «Ташунка Витко». Если уж это не способно вас разбудить, так ничто не разбудит.

— Ах, да перестаньте говорить по-индейски, Перес. — Их вынужденные, служебные отношения ни в коей мере не уменьшили неприязнь, которую Стейси испытывал к полукровке. — Кто такой этот Ташунка Витко?

— Да, — эхом отозвался полковник Фентон сухо. — Нам что, следует тревожиться?

— Я лично встревожен, — просто заявил Перес.

— Ну? — в тоне полковника мелькнул оттенок серьёзности скаута.

— Ташунка Витко — самый опасный среди живых сиу. Может, вы больше слыхали о Красном Облаке и Сидящем Быке — но те и затронуть не смеют Ташунку. Сидящий Бык, как ни велик, да и Красное Облако тоже, но когда дело доходит до битвы, они исполняют приказы Ташунки. Я жил вместе с ним и знаю его. Там, где он появляется, начинается одно и то же.

— Что именно? — резковато, скептически осведомился Стейси.

— Война.

— Послушайте, Перес, — терпеливый голос полковника Фентона по-прежнему не выражал интереса, — Ясно, что вы настроены самым серьёзным образом, но я всё никак не пойму, к чему вы клоните. Что вас так тревожит в связи с этим Ташункой Витко? Кажется, я никогда не слышал прежде этого имени.

— Нет, и все остальные тоже, — воинственно вставил Стейси.

— Может, вам оно больше понравится по-английски? — раздался неожиданно сзади низкий голос. Офицеры обернулись, увидев Клэнтона, который стоял в тени за светом лампы, высокий и смуглый, словно какой-нибудь сиу.

— Клэнтон! — воскликнул Стейси сердито. — Вы бы хоть стучали перед тем, как войти. Все вы, индейские любимчики, шныряете вокруг, точно воинственные дикари.

— Я жду, чтобы перевести вам имя Ташунка Витко, — напомнил им скаут, ухмылкой выражая удовольствие от ситуации. — Покрепче возьмитесь за собственные скальпы, джентльмены.

Офицеры ждали, пока Клэнтон не оглядел их всех суровым взглядом.

— Неистовая Лошадь! — произнёс он, намеренно отчеканивая слова.

— С таким же успехом вы могли бы по-детски сказать «у-у-у!» со всем этим вашим глупым драматизмом, — снова вступил Стейси. — Что нам теперь прикажете делать — лезть на дерево? Думаете, это смешно, Клэнтон?

— Нет, — ответ белого скаута, прозвучавший в натопленной комнате, был как кусок льда. — И то, что говорите вы, — тоже. Вас считают опытным строевым офицером, вы находитесь в самом жарком месте военных действий на всей карте, и у вас не хватает разума сложить вместе Неистовую Лошадь и пятьсот воинов-оглалов, передвигающихся по степи посреди зимы. Да это же дважды два, и ответ тут один, как сказал Поуни, — война.

Прежде чем ярость Стейси смогла найти словесное выражение, вступил полковник Фентон:

— Клэнтон, я думаю, что вам следует извиниться. В конце концов, майор Стейси — старший офицер и, конечно, джентльмен. Я бы не хотел…

— Прошу прощения, полковник, — прервал скаут, прищурившись. — Я не извинюсь и не стану служить под началом такого офицера. Я ухожу.

Ответ майора Стейси был накалён гневом.

— Да уж, конечно, уходишь, наглый ты…

— Я не потерплю от вас оскорблений, майор. — Большая рука скаута скользнула вниз и чуть назад, задержавшись на длинной рукояти кольта.

— Джентльмены! Я вынужден напомнить вам обоим о том, где вы находитесь, — гневные слова полковника Фентона заполнили опасную паузу. — Дискуссия окончена. Клэнтон и Перес, останьтесь. Остальным — спокойной ночи. — Последние слова его прозвучали финальным напутствием офицерам. — И я не желаю, чтобы разговор о Неистовой Лошади распространился в гарнизоне. Это ясно? Майор Стейси, вы мне понадобитесь после моей беседы со скаутами.

Когда офицеры вышли, полковник сразу повернулся к Клэнтону:

— Вы согласны с Пересом относительно серьёзности его сообщения?

— Конечно. Неистовая Лошадь — самый главный военный вождь сиу. Важнейший Военный Вождь, с большой буквы. Он не станет кочевать со своим лагерем посреди зимы просто для потехи.

— Это военный лагерь, — сказал Перес. — Очень мало женщин, нет детей, стариков.

— Что вы предлагаете сделать? — спросил Фентон у них обоих.

Ответил ему Перес:

— Кому-то надо продолжать слежку за этой деревней. Если там, в Волчьих, что-то затевается, Неистовая Лошадь наведёт нас на это. Клэнтону чутьё подсказывает, что там где-то есть большой военный лагерь. Я бы доверился этому чутью.

— Как насчёт этого, Клэнтон? Хочешь отправиться по следу этой деревни? В Волчьи горы? — голос полковника звучал намеренно равнодушно.

— Я еду, это точно, только не в Волчьи горы. Я кончаю службу в Уилл Фарни, и, думаю, вы знаете почему.

— Не будьте ребёнком, Клэнтон. Вы служите у меня. Просто забудьте о Стейси.

— Я собираюсь. Мои вещи уложены, и я отправляюсь сегодня же вечером.

— Что ж, не буду спорить с вами, — Фентон внезапно принял вид оскорблённого достоинства. — Я как раз стал замечать, что в последнее время у вас начала появляться слабость к индейцам. Я прикажу сержанту Симпсону выдать причитающуюся вам плату. Можете отбыть в двадцать минут.

Лицо Клэнтона было непроницаемо. Повернувшись, он вышел из комнаты, оставив вызов, брошенный полковником, без внимания. Когда дверь за ним закрылась, полковник Фентон с раздражением продолжал:

— Давайте на боковую, Перес. Я думаю, вся эта история — не более чем звон на ветру. У меня имеется четыреста солдат регулярных войск внутри лучшего блокгауза на границе. Ничего страшного случиться не может.

— Сегодня ночью кому-то следовало бы отправиться в дозор, — заметил Перес. — Я бы поехал, но я уже почти трое суток на ногах.

— Больше некому, — поведал ему Фентон. — Бэйли и О’Коннор отправились сегодня днём вверх по дороге на Вирджинию-Сити — два отделения кавалерии и большой обоз, к копям.

— Им ни за что не пробиться, — прокомментировал Перес, затем тихо добавил: —Я поеду опять, утром.

— Ну что ж, хорошо, только вам незачем выезжать далеко. Вы, скауты, так долго пробыли среди индейцев, что, кроме красного, никакого другого оттенка не видите.

— Похоже, вы правы, — последние слова Пересу удалось произнести зловеще, несмотря на всю их мягкость. — У меня этот красный цвет стоит в глазах прямо сейчас. Я ещё несколько месяцев назад говорил вам, что они ударят с первым же сильным бураном. Этот буран надвигается. Я почуял его запах в ветре сегодня ночью. Может, через сутки, через двое — но он ударит, и он будет силён.

— Красный буран, а, Перес? — рассмеялся Фентон.

— Красный буран, — отозвался эхом Перес и вышел из комнаты…

Ночь, когда Поуни Перес возвратился в форт Фарни с новостями о большом военном лагере Неистовой Лошади, была ночью на девятнадцатое декабря. На следующее утро день занялся ясный и чистый, и в небе не было облачка больше, чем дымок от трубки. Фентон и Стейси пребывали в прекрасном настроении. Каждый на свой лад — один с тяжеловесным юмором, другой с едким сарказмом — подтрунивали над Пересом по поводу его «бурана», но к концу дня горизонт с севера застлала нависшая свинцово-серая туча. Ветер упал до мрачного шёпота, и тревожная тишь легла на форт Фарни. К началу сумерек, как выразился сержант Даффи, «свинья, хрюкнув, почуяла бы снег рылом даже сквозь шесть дюймов пойла».

Для начала Фентон приказал Пересу прервать слежку за Неистовой Лошадью. По расписанию планировалась экспедиция дровяного обоза, а за отсутствием Клэнтона обязанность сопровождать его пала на Переса. Всё было спокойно, и он привёл гружённые дровами фургоны назад в форт к четырём ноль-ноль. Но хотя он не видел ни одного мокасинного следа, ни кончика пера, не слыхал ни уханья совы, ни лисьего лая, он уверился больше прежнего, что буран, надвигающийся с севера, в своей грязно-серой утробе несёт несчастье для форта Уилл Фарни.

Отдавая рапорт полковнику Фентону, он напомнил о своём наблюдении:

— Полковник, никогда в своей жизни я не встречал столь мёртвой тишины; и за весь день ни одного чёртова конского следа.