Собрание сочинений. Том 2

Но что это? Звук выстрела где-то в стороне хижины! Звук столь глухой, бесплотный, тусклый на фоне всеобъемлющей тишины, что, если бы не мгновенная необъяснимая тревога, которой отозвались на него напряженные нервы, молодой человек решил бы, что ему просто почудилось. Случайность? Или кто-то подает ему сигнал? Он постоял, но звук не повторился, и вновь воцарилась тишина, только на этот раз в ней затаилось нечто зловещее, роковое. Внезапная и страшная мысль мелькнула в его сознании. Он отшвырнул в сторону свой узелок и прочую поклажу, вобрал побольше воздуха в легкие, наклонил голову и, как стрела, полетел на зов.

II

Нельзя сказать, чтобы исход со Звездной заявки отколовшихся компаньонов представлял собою очень внушительное зрелище. По выходе из хижины процессия растянулась и разбрелась. У одних непривычно бурная деятельность усугубила их увечья, в других же неустойчивость благих побуждений вызвала склонность к назойливым музыкальным упражнениям. Грубый Помол, прихрамывая, насвистывал с нарочитой рассеянностью; Судья, насвистывая, прихрамывал с нарочитым усердием; Первый Валет возглавлял шествие с деловым и сосредоточенным видом; Второй Валет следовал за ним, заложив руки в карманы. Две менее могучие натуры, объединенные общим неосознанным желанием, вопросительно поглядели друг на друга в поисках поддержки.

— Ты понимаешь, — произнес вдруг Судья, словно с торжеством завершая долгий спор, — для молодого человека нет ничего лучше независимости. Закон природы, если можно так выразиться. Взять, к примеру, хотя бы зверей.

— А здесь где-то бродит вонючка, — отозвался Грубый Помол, наделенный, по общему признанию, аристократически тонким нюхом, — не дальше как в десяти милях отсюда. Скорей всего перебирается через кряж. Эх, и везет же мне! Как выйдешь из дому, так на тебе! Да и вообще не вижу надобности таскаться сейчас по участку, раз мы сегодня все равно собрались уходить.

Оба помолчали, выжидая, как отнесутся к его словам Первый и Второй, хмуро бредущие впереди. Однако отклика не последовало, и Судья беззастенчиво изменил приятелю.

— Неужели ты так и торчал бы там, мозолил глаза, не дал бы Старику переварить новость наедине с собой? Ну нет! Я, например, с самого начала видел, что до него все доходит — медленно, правда, но уж как надо, и я рассудил, что нам самое лучшее будет выкатиться не мешкая и дать ему время оглядеться. — Судья предусмотрительно повысил голос, чтобы слышала и пара впереди.

— Он, сдается, говорил, — заметил Первый Валет, внезапно останавливаясь и поворачиваясь к ним лицом, — будто этот новый лавочник обещал отпустить ему провизии?

Грубый Помол просительно взглянул на Судью, и сей джентльмен вынужден был отвечать:

— Да, говорил, я точно помню. Это у меня самая главная была забота, — сказал он с таким видом, будто сам договорился обо всем с новым лавочником. — Помню, мне как-то сразу стало легче на душе.

— Да, но разве он не прибавил к этому еще кое-что? — осведомился, в свою очередь, Второй Валет, тоже резко останавливаясь на месте. — Насчет того, что это только в том случае, если мы поработаем на отводной канаве?

Теперь уже Судья с надеждой повернулся к Помолу, однако этот последний, делая вид, что готовится к длительному совещанию, уютно расположился на пне. Судья тоже сел и нехотя подтвердил:

— Ну, правильно! Мы или он.

— «Мы или он», — с мрачной иронией передразнил Первый Валет. — Тебе что кажется, что ты уже все там расчистил? Просто губишь ты себя этой непосильной работой, вот что я тебе скажу; так и хватаешься, какая ни подвернется, так и рвешься, что бы такое еще сделать…

— Я будто бы слыхал, как кто-то высказывался в том смысле, что, мол, и работенка больше подходит для китайца да и потеряешь дня три, — не менее ядовито ввернул Второй Валет. — Возможно, я ослышался?

— Для Старика же это будет вроде развлечения, — неуверенно сказал Грубый Помол. — Чтобы, значит, не так замечал свое одиночество.

На эту реплику никто никак не отозвался, и Грубый Помол, вытянув поудобнее ноги, извлек свою трубку. Не успел он это сделать, как Первый Валет круто повернулся и зашагал по направлению к ручью. За ним, чуть помедлив, молча последовал Второй Валет. Судья, мудро рассудив, что самое лучшее — примкнуть к стану сильнейших, рысцой затрусил за ними, предоставив Грубому Помолу уныло замыкать шествие, что тот и сделал, понуро и неохотно.

Их путь повел в сторону от Звездной горы, к излучине ручья, где были некогда сосредоточены их первые тщетные изыскания. Отсюда и брала свое начало пресловутая отводная канава, которая шла по границе заявки нового лавочника, а затем терялась в болотистой лощине. Канава была забита всяким мусором. Желтый ручеек, некогда струившийся по ней, видимо, иссяк вместе с их энтузиазмом, теперь от него осталась лишь зеленоватая лужица.

За весь свой недолгий путь они едва ли обменялись хоть словом и не получили от Первого Валета никаких иных разъяснений, кроме наглядного примера, поданного им, когда они вышли на берег. Ничего не говоря, Первый Валет спрыгнул прямо в канаву и с ходу принялся расчищать ее от сучьев и веток. Раззадоренные этим зрелищем, похожим на новую и бесконечно озорную игру, остальные весело соскочили вслед за ним и вскоре были целиком поглощены увлекательным единоборством с заглохшей канавой. Судья, перестав хромать, перемахнул через сломанный лоток, Грубый Помол, перестав свистеть, затянул песню — довольно удачное подражание песне китайского кули. Однако прошло минут десять, и невинные радости подобного времяпрепровождения слегка приелись. Грубый Помол уже принялся тереть свою ногу, как вдруг земля содрогнулась и глухо загудела. Все посмотрели друг на друга; работа замерла. Они принялись лениво обсуждать, был ли это взрыв или землетрясение, но в разгар дискуссии Первый Валет, стоявший в некотором отдалении от других, издал предостерегающий крик и выпрыгнул на берег. Едва его товарищи успели сделать то же самое, как уровень воды в ручье внезапно и необъяснимо поднялся и в канаву стремительно хлынули потоки воды. В мгновение ока забитое и засоренное русло очистилось, канава была свободна, и вольное течение подхватило весь мусор. Не замедлив использовать это облегчающее труд явление в своих интересах, компаньоны со Звездной попрыгали в воду и, высвобождая и направляя крутящиеся в водоворотах обломки, завершили свою работу.

— Жаль, Старика здесь нету, — сказал Второй Валет. — Вот бы посмотрел! Самый что ни на есть пример высшей справедливости, с которой он вечно носится. А что случилось, это ясно. Кто-нибудь из этих паршивых пижонов с заявки Эксельсиор заложил взрывчатку чересчур близко от ручья, обрушил часть берега и запрудил ручей, а водичка-то как раз и подоспела сюда, чтобы промыть нашу канаву. Вот это, я понимаю, действительно справедливое воздаяние!

— А кто нам советовал запрудить ручей ниже канавы и заставить его проделать всю работу? — угрюмо опросил Первый Валет.

— Это, сдается, у Старика была такая идея, среди прочих, — неуверенно сказал Второй.

— А помните, — оживленно вмешался Судья, — я всегда говорил: «Потихоньку; тише едешь — дальше будешь. Вы только обождите, и что-нибудь да случится». И видите, — с торжеством продолжал он, — так и вышло. Я не хочу ставить это себе в заслугу, но я так и знал, что эти ребята с Эксельсиора сваляют дурака, и смело шел на риск.

— Ну а что если мне известно, что ребята с Эксельсиора сегодня не взрывают? — саркастически произнес Первый Валет.

Но так как версия Судьи, по-видимому, основывалась на том, что факт взрыва не вызывает сомнений, он искусно обошел существо вопроса.

— Я ничего не хочу сказать; у Старика котелок варит неплохо; ему просто малость недостает знания жизни. В юкре, например, он за последнее время сделал заметные успехи, а уж о покере и говорить нечего! Сидит с этаким мечтательным лицом, будто совсем не от мира сего, — ни за что не определишь, блефует или действительно хорошие карты на руках. Верно я говорю? — Последний вопрос был адресован Грубому Помолу.