Пограничный легион (др. перевод)

Быстро повернувшись, Жанна уставилась на Келса. Вот он, белый, словно покойник. Радость ее исчезла, уступив место жалости, настолько переполнившей сердце, что, все позабыв, она склонилась к нему. Он был холоден, как камень. Ни в руке, ни у виска она не нащупывала пульса. Но, приложив голову к груди, Жанна услышала слабый стук сердца.

– Он жив еще, – прошептала она, – но при смерти. Что мне делать?

Ум лихорадочно заработал. Помочь Келсу она ничем не могла; вероятно, он скоро умрет. Оставаться возле него было тоже небезопасно: его товарищи могли каждую минуту приехать сюда. Но если его позвоночник не поврежден и ей удастся спасти ему жизнь, не поступит ли он с ней опять, как грубый дикарь? Разве что-нибудь способно изменить этот характер? Это злой человек, который вдобавок не обладает достаточной силой воли, чтобы побороть в себе зло. Он вынудил Робертса взяться за оружие и, когда тот сделал это, – убил его. Несомненно, он так же хладнокровно и обдуманно разделался и с двумя негодяями, Биллом и Галлоуэем. Ему бы только не видеть больше их плотоядных взглядов и остаться с ней наедине. Он заслужил того, чтобы подохнуть здесь, как собака.

Но как истая женщина Жанна решила одно, а поступила наоборот. Осторожно повернув Келса, она увидела, что вся рубашка и жилетка густо намокли от крови. Она отправилась за ножом, полотенцем и водой.

Жанне уже приходилось перевязывать раны, и кровь не пугала ее. Единственная разница в том, что эту кровь она пролила сама. Ей было очень не по себе, когда, разрезав одежду Келса, она дрожащими руками принялась обмывать окровавленное место. Громадная пуля проделала большую рану, кровь все еще струилась. Поперек позвоночника тянулась распухшая синяя полоса. Разорвав свой платок на части, Жанна как умела соорудила компресс и бинт. Затем осторожно положила Келса на одеяло. Она сделала все, что было в ее силах, и сознание этого подействовало на нее успокоительно.

Келс продолжал лежать без сознания и походил на покойника. Страдание и близость смерти стерли с его лица и жестокое выражение, и приветливую улыбку, обычно предвещавшую самые страшные намерения. Его жуткие глаза наконец закрылись. Жанна сидела и ждала конца. Полдень давно прошел, а она все еще не выходила из хижины. А вдруг он придет в себя и попросит пить?

Солнце зашло, наступили сумерки, и ложбину окутала ночь. Одиночество начало казаться Жанне чем-то осязаемым. Притащив свое седло и одеяла к порогу хижины, она кое-как устроила себе постель и, глядя на звезды, прилегла. Темнота не мешала ей видеть вытянутую фигуру Келса. Он лежал так тихо, словно уже умер. Жанна чувствовала себя измученной, разбитой и сонной. Среди ночи храбрость ее испарилась, и она стала бояться каждой тени. Жужжание насекомых казалось ей диким ревом; жалобный крик волка и хриплые возгласы кугуара нагоняли на нее панический ужас; ночной ветер стонал, как заблудшая душа.

Утреннее солнце разбудило Жанну. Проспав несколько часов подряд, она почувствовала себя отдохнувшей и окрепшей. Вместе с ночью ушли и все страхи. Она знала, что Келс все еще жив. Осмотрев его, она убедилась в том, что права. Состояние Келса не изменилось, но рана уже не кровоточила. Жизнь едва теплилась в его теле.

Часть следующего дня Жанна провела возле Келса, весь же день показался ей не длиннее одного часа. Иногда она выходила из хижины, ожидая вот-вот увидеть приближающихся всадников. Что она скажет им? Вероятно, остальные молодцы ничем не отличаются от своего атамана; и вдобавок у них отсутствует и то единственное достоинство, которое сделало его хотя бы на один час человеком. Сказать, что состояние Келса – дело ее рук, – невозможно. Поэтому, достав револьвер. Жанна тщательно вычистила его и снова зарядила. Если кто-нибудь явится сюда, она скажет, что Келса ранил Билл.

Келс по-прежнему находился между жизнью и смертью.

Жанна убеждалась, что он останется жив. Иногда она приподнимала его голову и вливала ему в рот по нескольку капель воды. Каждый раз он стонал при этом.

И второй день прошел так же, как и предыдущий. Наконец наступил третий, но до вечера состояние Келса не изменилось. С наступлением темноты Жанне показалось, что сознание возвращается к нему. Она часами просиживала рядом, ожидая, не захочет ли он что-нибудь сказать ей перед концом, передать что-нибудь… В эту ночь над ложбиной висел месяц, роняя свои бледные лучи на восковое лицо Келса. утратившее отпечаток злых страстей. Но вот его губы зашевелились, он попробовал говорить. Жанна дала ему пить. Бормоча какие-то бессвязные слова, он снова впал в забытье, но тотчас же пришел в себя и как безумный понес всевозможную чепуху. После этого он долго лежал совершенно тихо и вдруг испугал Жанну тихим, но совершенно ясным возгласом:

– Воды! Воды!

Приподняв его голову, Жанна дала напиться. Она видела его глаза – две темные дыры на белом фоне.

– Это… ты… мать? – прошептал он.

– Да! – ответила Жанна.

Раненый снова затих. Однако это состояние более походило на сон, чем на беспамятство. В продолжение ночи он больше ни разу не подал голоса. Его возглас «мать» тронул Жанну. И у самых злых людей есть матери, даже у такого, как Келс. Когда-то он тоже был мальчуганом. Мать гордилась им и целовала его розовые ручонки. Вероятно, она тоже строила воздушные замки, думая о его будущем. А он? Вот он лежит здесь – умирающий, наказанный за позорный поступок, самый последний из целого ряда еще более ужасных преступлений.

На следующее утро Жанна не сразу пошла к Келсу. Она так же боялась найти его в полном сознании, как и содрогалась при мысли, что он, может быть, уже мертв. Но, собравшись с силами, она подошла и нагнулась над ним. Он не спал. В его глазах отразилось изумление.

– Жанна? – прошептал он.

– Да, – ответила она.

– Вы все еще… у меня?

– Конечно! Ведь не могла же я оставить вас одного.

Утомленные глаза Келса странно омрачились.

– Я жив еще. И вы остались… Это было вчера, когда вы стреляли в меня из моего револьвера?

– Нет, четыре дня тому назад.

– Четыре дня! Пуля попала мне в хребет?

– Я не знаю, не думаю. Там страшная рана. Я… я сделала все что могла.

– Вы хотели меня сперва убить, а потом решили спасти?

Жанна молчала.

– Вы хорошая, вы поступили благородно! – сказал он. – Но лучше бы вам быть злой. Тогда бы я мог проклинать вас… задушить…

– Сейчас вам надо вести себя только спокойно, – ответила Жанна.

– В меня не раз всаживали пули. Я и на этот раз выберусь, лишь бы только остался цел мой хребет. Как нам узнать это?

– Не имею ни малейшего понятия.

– Поднимите меня.

– Но ведь может же открыться рана! – запротестовала Жанна.

– Поднимите меня.

Непреклонная воля этого человека слышалась даже в его шепоте.

– Но зачем, для чего?

– Я хочу проверить, могу ли я сесть. Если нет, то дайте мне сюда мой револьвер.

– Его вы не получите! – ответила Жанна и, подсунув руки ему под мышки, осторожно посадила его. Затем отняла руки.

– Я… мерзкий трус… когда дело касается боли, – прохрипел Келс, и крупные капли пота выступили на его бледном лице. – Я… я не могу больше!..

Однако, несмотря на невыносимые страдания, он все-таки продолжал сидеть без поддержки и даже попробовал нагнуться. Но после этого, застонав, без памяти упал на руки Жанны. Она снова уложила его, и прошло довольно много времени, прежде чем привела его в чувство. Теперь Жанна была окончательно уверена, что он выживет, и радостно сообщила ему об этом. Он странно усмехнулся. А когда она принесла ему питье, то с благодарностью его выпил.

– Я выживу! – сказал он слабым голосом. – Я снова поправлюсь, ибо мой хребет цел. А вы принесите сюда побольше воды и еды и отправляйтесь.

– Отправляться? – повторила она.

– Да, но не вдоль ложбины – там вам худо придется… Идите в обратном направлении. У вас есть шанс выбраться из гор… Идите!

– И оставить вас одного? Бросить такого слабого, ведь вы даже не в состоянии поднять чашку? Нет!