Капитаны ищут путь

Капитан махом, на одном дыхании взлетает на высокую скалу. Стоп! Спокойно, спокойно. Осмотрись внимательно, Отто. Господи, радость какая: насколько глаз хватает, простирается водная гладь; мягко, в четверть силы, солнце бьет сквозь плотные тучи, и гладь эта тоже мягкая, светло-серая, светло-свинцовая.

Капитан снял фуражку. Пролив или бухта? Бухта или пролив? Он глядел на эту землю. До горизонта тянулись скучные топи, озера были как блюдца, блестели изгибы речки. Тишина. И в тишине комариный стон.

Спустившись со скалы, Коцебу хотел продолжить шлюпочное плавание, но матросы указали на восток. Оттуда летели байдары; в каждой туземцы с копьями и луками. На носу байдар торчали длинные шесты с лисьими шкурами.

Встреча была дружеской, хотя эскимосы попрятали в рукавах длинные ножи, а Коцебу и его спутники сжимали ружья. Капитан одарил эскимосов табаком. Они было пустились на хитрость: пока шло одарение, перебегали в конец очереди и, плутовато щуря и без того маленькие глазки, делали вид, что еще не получили свою порцию. Коцебу, улыбаясь, замахал руками, эскимосы расхохотались.

Шлюпки, окруженные байдарами, возвратились к бригу. Завязалась торговля. Наблюдая эскимосов, капитан подталкивал в бок Шишмарева. Зрелище было забавное: эскимосы рядились, торговались, спорили, но все это без злобы, со смехом и шутками.

Задул ветер. Якорь был выбран, паруса наполнились, и «Рюрик» двинулся. Стемнело. Полагалось бы отстояться до утра. Коцебу рискнул, и бриг шел всю ночь. Едва брызнуло солнце, один из матросов взобрался на мачту, а все с жадным нетерпением задрали головы.

— Не вида-а-ать! — весело крикнул марсовой.

Итак, все еще открытая вода. Но нет, рано торжествовать… Тс-с… «Рюрик» шел вперед. Быть может, впереди узкий проход? Быть может! Все помыслы, все надежды сосредоточились на этой светлой полоске.

Еще одна ночь осторожного плавания. Утро было ненастное, погодливое. Но оно не омрачило мореходов, ибо вперед манил проход. Правда, шириною миль в пять, но все же проход!

Баркасы часто приставали к берегу. Коцебу со своими спутниками взбегал на утесы. Увы, громады скал отбрасывали мрачные тени. Не проход, а большой залив. Или, как тогда говорили, зунд.

Но надежда еще тлела…

Отужинав, путешественники расположились на ночлег. Ночь выдалась бурная. Лил холодный дождь. Поутру моряки хотели было воротиться на бриг, но шторм пригрозил, и они не посмели. Едва обсушились у костра, как доктор Эшшольц, неутомимый собиратель минералов, удивил всех новой находкой. Оказалось, под тонким слоем растительности — мощный лед. В те времена не существовало понятия «мерзлота». И сам Эшшольц, и Коцебу, и Шамиссо говорили — «ископаемый лед», «лед первородный».

На следующий день капитан с отрядом прибыл на бриг. Еще день медленного плавания, еще день тщетных поисков прохода.

Двенадцатого августа командир вновь ушел на гребном баркасе и байдаре. Заметив широкий рукав, он приободрился. Берег возвышался, поворачивая с юга на запад, глубина была достаточная, и шлюпки безбоязненно проникли в узкий, извилистый рукав.

Среди скал притулился шалаш. Эскимосы — старик и юноша — выбежали из шалаша, потрясая луками. Шлюпки подошли к берегу. Старик натянул тетиву, целя в капитана. Коцебу приказал товарищам не стрелять и не трогаться с места, а сам, безоружный, зашагал к шалашу. Эскимосы сперва удивленно покачивали головой, потом побросали луки, шагнули навстречу пришельцу.

В шалаше было дымно. В углу на шкурах спали дети. Молодайка, украшенная металлическими кольцами, щедро звеневшими при каждом ее движении, возилась у огня.

Обменялись подарками, и Коцебу знаками расспросил старика, далеко ли тянется водный поток. Старик сел на землю, проворно сгибаясь и распрямляясь, изобразил усиленную работу веслами. Девять раз вытягивался он в рост, закрывал глаза, похрапывал. Стало быть, догадывался капитан, плыть девять дней. Девять дней, черт возьми! Славный старик, славные эскимосы. Если только это так — девять дней! — то он, капитан Коцебу, достигнет открытого моря.

Эскимосы проводили моряков к шлюпкам. Шли с ними об руку, улыбаясь, похлопывая по плечу. Старик нес капитанское ружье. Неподалеку от берега из-за скалы вывернулся Хорис. Он, оказывается, бродил по окрестностям с карандашом и тетрадкой. Хорис показал свои рисунки эскимосам; они тотчас признали сородичей и осклабились. А когда живописец несколькими штрихами нарисовал старика, тот присел разинув рот.

Коцебу продолжал путь. Вода под килем была солоноватой, и это ободряло капитана. Однако глубины все уменьшались, а мели так зачастили, что пришлось отказаться от шлюпки.

Ожидания не сбылись: не пролив, не водный коридор, ведущий в открытое море, к Северо-западному пути, нет — обширный залив. По решению «Рюриковичей» быть ему отныне зундом Коцебу.

Глава 8. СНОВА НА ЗЮЙД

Сперва, понятно, начальство бранилось. Потом ринулись матросы. Баня истоплена на совесть, пару — полка не видать. Ворвалась голая орда — пошла потеха.

— Банный веник и царя старше! — кричит чернявый Прижимов, яростно нахлестывая согбенного боцмана.

— Веник в бане всем начальник, — покряхтывает боцман.

Со сладостным остервенением моется команда «Рюрика» в жарко натопленной баньке на берегу острова Уналашка. Красные, потные, разомлевшие выходят моряки в предбанник, надевают свежее исподнее, предвкушают чарочку, без которой, известно, после мытья да парилки никак не обойтись.

— Эх, братцы мои, семь пудов сняло, семь на семь потов сошло. Баня парит, баня правит.

— Давай, давай, — поторапливает боцман, — шевелись, живей на корабль, пущай другие…

Три недели, как «Рюрик» ушел из залива Коцебу, оставив за кормой несбывшиеся надежды. Три недели ходил у берегов Азии и Аляски. Моржи поднимали клыкастые головы, киты взметывали фонтаны, а один из них, наглое чудище, облепленное ракушками и водорослями, окатил палубу «Рюрика», как из пожарной кишки.

Это нагромождение страшных утесов, — писал капитан «Рюрика», — заставляет человека размышлять о великих превращениях, которые некогда здесь последовали, ибо вид и положение берегов рождают предположение, что Азия некогда была соединена с Америкой.

В зимние месяцы, согласно инструкции, «Рюрик» должен был заняться повторными исследованиями на юге Тихого океана.

Стояла уже середина сентября, бриг был изготовлен к походу. Прощаясь с Уналашкой, капитан вручил местному начальнику перечень всего необходимого для будущих атак на Северо-западный проход. Ни капитан, ни его экипаж не отрешились от поисков, и Коцебу просил жителей Уналашки смастерить еще пять байдар, нанять в помощь матросам алеутов и раздобыть толмача, знающего язык туземцев Аляски.

…Дон Луи отродясь не марал столько бумаги в один присест. Прежде всего — изложить суть дела калифорнийскому губернатору дону Паоло Венченте де Сола. И дон Луи излагает без особой, признаться, точности:

Закончив письмо и присыпав его песком, лейтенант берет другой лист.

Уф, святая Мария, еще одна копия, и, пожалуй, длиннее первой. Подписана в Лондоне два месяца спустя после мадридской. Подписана испанским послом в Англии. Дон Луи Аргуэлло, вздохнув, прогоняет дерзкую муху, успевшую запятнать пышный титул посла, и опять склоняет голову.