Острова, не тронутые временем

— Чудно, — сказал Мило. — Я застал еще этого человека в живых; он появился здесь лет сто назад, вскоре после начала гуановой лихорадки.

— Сто лет на Эйкбоу! — проговорил я, слегка поеживаясь от вечернего бриза.

— Да, да! Сначала Джон Гоув, потом я, — продолжал Мило с несвойственной ему задумчивостью в голосе. — Он прибыл на остров с компанией американцев на «Алабаме», так назывался их корабль, военный, как они говорили... Но это было еще до меня. Редкий человек был этот Джон Гоув. С ним никогда не обходилось без анекдотов.

Барбьера сидел на скале, возвышавшейся над птичьим гнездовищем, белые олуши взмывали над нами, и кружили, и кричали, заполняя собою все пространство вокруг. Но мой собеседник, казалось, не видел и не слышал птиц.

— Да, редкий человек был Джон Гоув, — повторил он. — Подрабатывал чем придется; как и я, например, разводил свиней и тому подобную живность. На свой страх и риск торговал котиковыми шкурками и дичью. Как-то один американский шкипер спросил его: «Нет ли у тебя еще чего-либо на продажу?» Джон, поразмыслив немного, ответил: «Капитан, у меня есть два человека, которых я мог бы продать: грек Джордж из Смирны и Джимми Грин из Галифакса. Они умерли совсем недавно и хорошо сохранились — вполне можно использовать как мумии. Оба лежат в оцинкованных ящиках». Американец взглянул на товар и... завершил сделку ящиком голландского джина да коробкой черутов [25]. Джон Гоув не сказал потом никому на острове, откуда у него джин, опасаясь, как бы люди не подумали, что Джордж и Джимми покинули свои могилы. Узнай они правду, ему бы несдобровать.

Мы молча смотрели на надгробную плиту. Мило покачал головой.

— Отличный моряк и хороший парень был этот Джон Гоув, — добавил он, но не было у него уважения к мертвым... Те «мумии» нашли свое пристанище в десятицентовом музее Нью-Йорка.

От Эйкбоу до Меркурия — всего один короткий послеобеденный рейс на «Гамтооссе». Подход к Меркурию — самый драматический момент моего вояжа. Мыс Дельфин маячил перед нами, как некая гибралтарская скала. Это самая южная точка залива Спенсера — голая и мрачная, довольно непривлекательное место на всем побережье.

В одной миле от Дельфина, почти в центре залива остров Меркурий — острая белая пирамида с пещерой со стороны океана. Голая скала с массами кричащих птиц, ста тридцати футов в высоту и не более четверти мили в длину. Пока «Гамтоосс» подходил к острову, мы не заметили на нем никакого присутствия человека.

Вдруг прямо на белой скале показались два деревянных домика на бетонных сваях. Взвился флаг. На соединительной галерее появились люди.

Да ведь это то самое место, вдруг вспомнил я, где люди один за другим сходили с ума и продолжают сходить теперь. Одного взгляда на Меркурий было достаточно, чтобы объяснить трагедию. Даже внешний вид острова-скалы производил какое-то роковое впечатление; это было место, которое хотелось только посетить, но уж во всяком случае не оставаться надолго.

«Невозможно представить себе ничего более дикого и унылого, чем этот изолированный кусочек суши, — писал один старый капитан. — Единственное, что может побудить человека на добровольное заключение в эту тюрьму, надежда быстро разбогатеть; даже ссылка на каторгу не кажется мне более суровым и более карающими приговором для человека, чем жизнь сборщиков гуано на этом острове».

Я ни разу не слышал, чтобы какой-нибудь доброволец с острова Меркурий разбогател здесь; и по сей день трудно найти цветных рабочих, которые согласились бы поехать туда хоть на сезон. Зато смерть здесь постоянно напоминает о себе. На крутой поверхности скалы я увидел странную баррикаду из камней и цемента.

— Здесь наше кладбище, — сказал мне подрядчик. — Меркурий отличается от Эйкбоу тем, что на нем совсем нет почвы, где можно было бы хоронить людей. Так что приходится скреплять цементом гроб со скалой и обкладывать его камнями. Прелестное местечко для вечного успокоения, не правда ли?

Подрядчик привел меня в свой деревянный дом. Жена его ждала ребенка, и я подумал, что Меркурий, пожалуй, «прелестное местечко» для этой беременной женщины. Домик был гораздо хуже жилых построек на других островах, где подрядчики с семьями жили в солидных строениях с большими кухнями.

По острову можно только карабкаться вверх и вниз: плоскость ограничивается лишь тридцатифутовой верандой, опоясывающей оба домика. Вплотную к комнате-квартире подрядчика примыкает «каюта» его помощников, где умещаются всего две койки; далее идет вторая хижина на сваях, в которой находится «камбуз», и каморка-общежитие для рабочих. Под домами цементная комната-склад и бак с пресной водой.

Далее цивилизация здесь не распространяется. Там и сям понастроены барьерчики, мостки и перильца; но все равно всякий раз, карабкаясь по склонам Меркурия, я испытывал головокружение. Да и вообще с момента высадки на остров не чувствовал себя в безопасности.

Я поднимался на вершину Меркурия ко входу в знаменитую «Дремлющую топку», при одном воспоминании о которой мой желудок начинает бунтовать. Это естественная воронка со скважиной-ответвлением, пересекающая всю скалу с востока на запад. Вы сверху можете слышать плеск волн, бьющихся у ее отверстия далеко внизу.

Не один сборщик гуано поскользнулся здесь на птичьем помете, похоронив себя навеки в бездне пещеры. Пришлось даже принять меры предосторожности и положить на опасное место железную решетку. На большей части скалы люди работают связанные одной веревкой, как альпинисты. Скала крутая, весьма опасная — вот почему на Меркурий сейчас посылают только молодежь.

Какой-то неизвестный капитан, а может быть шкипер китобойного судна проявил явные признаки гениальности, присвоив острову имя «Меркурий». Вся эта огромная глыба дрожит подобно ртути всякий раз, когда волна прибоя подымается на юго-западе и врывается в пустоту пещеры. Подрядчик продемонстрировал мне это на примере. Он поставил на стол стакан, наполненный до краев водой. Раздался очередной грохочущий звук внизу, в пещере, и вода перелилась через край. В хороший шторм деревянные домишки трясутся на своих цементных опорах совсем как при землетрясении.

Сокрушительная приливная волна несется прямо сквозь Меркурий; она выходит через небольшой тоннель с материковой стороны острова. Сколько же еще пройдет времени, прежде чем пустотелый содрогающийся остров сплющится под напором воды? А ведь это неизбежно: остров не может трястись вечно. В этом столетии, или в последующем, или веком позднее — он все равно превратится когда-нибудь из стройной пирамиды в скопище гальки и камней.

Я встретил подрядчика, который прожил на Меркурии четыре года. Все это время он был здесь единственным белым человеком. Раз в три месяца из Людерица приходил катер с мясом, овощами и письмами и отчаливал еще до того, как подрядчик успевал прочесть письма и подготовить ответ. В настоящее время он женат и в какой-то мере приобщен к цивилизации, но часто вспоминает об этих четырех годах одиночества на Меркурии.

— Трудно было? — спросил я его.

— Да нет, я скопил денег и в общем не унывал, — ответил он. — Один раз только впал в отчаяние, когда вскрыл письма после того, как катер уже ушел, и узнал, что мать умерла.

«Гамтоосс» поворачивал на обратный курс у островка Птица Голлама — неприветливой маленькой скалы. Необитаемый многие годы, он слывет одним из самых недоступных в мире. Несомненно, по этой причине там скопилось такое множество морских котиков.

Этот островок появился, вероятно, в результате мощного вулканического извержения. Он весь усыпан глыбами и обломками коричнево-красного гранита, базальта и лавы, нагроможденными один на другой. Высочайшая его точка — всего лишь сорок футов над уровнем моря, а длина по окружности — полмили (меньше, чем Меркурий). Волны тяжело бьют по смертоносным рифам, протянувшимся от северной до юго-западной оконечности островка. Здесь нет ни одного достойного упоминания укрытия, и волны прибоя резвятся совершенно беспрепятственно. Человек, высаживаясь на Птицу Голлама, рискует жизнью.