Гостеприимная Арктика

Переходим теперь к замечательному определению «безжизненный», так часто прилагаемому к северу. Из того, что было сказано выше, уже можно до некоторой степени видеть, насколько в действительности «безжизненна» Арктика; но здесь мы поговорим об этом еще подробнее. Во всех трудах по океанографии указывается, что в океане, по мере удаления от экватора к северу, количество животной жизни, приходящееся на единицу объема воды, не уменьшается. На это, конечно, могут возразить: «Называя Арктику безжизненной, мы имеем в виду не глубь морей, а поверхность полярной суши». Но подобная точка зрения диаметрально противоположна мнению такого авторитетного полярного исследователя, как, например, Клемент Маркгэм, бывший председатель Великобританского географического общества. В своей книге «Жизнь Леопольда Мак-Клинтока», на стр. 172, он говорит о «безжизненном Ледовитом океане», в отличив от полярных островов, которые он считает изобилующими животной жизнью.

В арктических «прериях» карибу ходят стадами, в которых насчитываются десятки тысяч голов, а иногда и сотни тысяч; в меньших количествах встречаются мускусные быки. Волки, преследующие оленей, бродят в одиночку или стаями, не более десяти в каждой; но общее количество волков в арктических прериях обоих полушарий, восточного и западного, по-видимому, составляет несколько десятков тысяч. Песцы, как белые, так и голубые, охотятся летом на леммингов (пеструшек), невероятные полчища которых служат пищей также для сотен тысяч полярных сов, канюков и чаек. В Арктике водятся гуси, казарки, лебеди, журавли, гагары и различные виды уток. В период линьки вся поверхность земли на некоторых островах, например на Земле Бэнкса, в 300–400 милях к северу от Полярного круга, буквально становится белой от миллионов гусей, а впоследствии — от перьев, оставшихся на месте их пребывания. Если дополнить это описание, упомянув о шмелях, мухах и других насекомых, наиболее многочисленными и наименее приятными представителями которых являются комары, летающие целыми тучами, то получится картина местности, которая летом далеко не «безжизненна».

«Однако, — могут мне возразить, — наступает зима, когда насекомых нет, а все сухопутные животные переселяются на юг». Это мнение может быть подтверждено цитатами из сочинений полярных исследователей, в особенности старинных. Людям, выросшим, например, в Англии, казалось несомненным, что все живое и имеющее ноги должно к зиме отправляться на юг; это убеждение приравняли к факту и утверждали, будто карибу и мускусные быки покидают осенью такие острова, как, например, о. Мельвиль, а весной возвращаются. Если бы это было правильно, то мои спутники и я, конечно, не могли бы просуществовать, охотясь на сухопутных животных в любое время года под 76° и даже под 80° с. ш. С острова, на котором они родились, мускусные быки, очевидно, никогда не уходят, так как не обнаружено никаких доказательств их пребывания на морском льду. Карибу переходят с одного острова на другой, но при этом они осенью направляются на север так же часто, как на юг. Семьдесят лет назад Мак-Клюр в середине зимы видел множество карибу на северном конце Земли Бэнкса; точно так же и мы в течение каждой зимы, проведенной нами на этом острове, находили на его северном конце больше карибу, чем где бы то ни было в других местах.

Сбрасывание рогов самцами карибу происходит около середины зимы, и даже те путешественники, которые посещают арктические острова только летом, не могут не заметить, что эти рога разбросаны по каждому острову.

Поскольку карибу и мускусные быки не переселяются на юг, волки, живущие охотой на них, тоже остаются на севере. 90% белых песцов уходят как с островов, так и с материка, но не столько на юг, сколько на север: они переселяются с суши на морской лед, чтобы питаться остатками тюленей, убитых, но не целиком съеденных белыми медведями. Лемминги остаются на севере. Большинство сов и воронов перелетает на юг, но некоторые из них проводят зиму на севере. Не менее половины белых куропаток остается к северу от Полярного круга. Зайцы живут зимой приблизительно там же, где и летом.

Резюмируя, можно сказать следующее.

Ледовитый океан является «безжизненным», если не считать того, что в каждой кубической миле его воды содержится примерно столько же животной жизни, сколько в таком же объеме воды любого другого моря. Арктическая суша «безжизненна», если не считать миллионов оленей и песцов, десятков тысяч волков и мускусных быков, тысяч белых медведей, биллионов насекомых и миллионов птиц. Все представители полярной фауны переселяются осенью на юг, за исключением насекомых, которые осенью погибают, как и в умеренном климате, и за исключением белых куропаток, оленей, песцов, волков, мускусных быков, белых медведей, леммингов, зайцев, горностаев, сов и воронов (эти животные указаны здесь в порядке их сравнительной численности).

Далее говорят о «безмолвии севера» и воображают, что это безмолвие является самой характерной его особенностью. Но мы уже можем себе представить, насколько безмолвно лето, когда воздух оглашается жужжанием вездесущих мух и писком бесчисленных кровожадных комаров. Слышатся характерные крики зуйков, различных куликов и других более мелких птиц, кряканье уток, гоготание гусей и громкие, хотя и более редкие, крики журавлей и лебедей. Особенно полна звуками ночь, когда раздается визг гагар, представляющий собою нечто среднее между пронзительным криком безумной женщины и завыванием кошек, дерущихся на заборе (на слабонервных людей эта музыка прямо наводит ужас).

В Арктике отсутствуют два вида звуков, свойственных южным местностям, а именно шелест листвы и шум транспорта. Кроме того, плеск прибоя слышен здесь только летом. Но этих звуков нет и в прериях более южных стран. Безлесные равнины Дакоты, где я провел детство, были гораздо более безмолвны, чем Арктика. И в Дакоте и в Арктике я слышал свист ветра, вой волков, визгливый лай лисицы по ночам и треск почвы во время зимних морозов, напоминающий ружейный выстрел; впрочем, эти звуки более характерны для Арктики. На дальнем севере не только слышится треск почвы при каждой перемене температуры, в особенности при ее понижении, но, кроме того, по крайней мере у моря, иногда раздается непрерывный шум, страшный для тех, кто находится в опасном положении.

Когда льдины нагромождаются на полярный берег и скользят одна по другой, это сопровождается резким визгом, напоминающим усиленный в тысячи раз скрип заржавленных дверных петель. Громадные глыбы, величиной со стену здания, поднимаются на ребро, теряют равновесие и с грохотом обрушиваются на лед; когда же огромные льдины, толщиной в 2 м и более, гнутся и ломаются под всесокрушающим напором плавучих льдов, слышатся как бы стоны терзаемых титанов и гул, напоминающий отдаленную канонаду.

Пусть поэт, сидя в своей лондонской мансарде, пишет о «вечном полярном безмолвии». Мы, побывавшие на дальнем севере, никогда не забудем грохота, скрежета и гула полярных льдов.

В литературном изображении север оказывается суровым, мрачным и пустынным. Но здесь мы имеем дело со словами неопределенного значения, которые каждый истолковывает по-своему.

Серебристая чайка (Lams argentatus Gm.)

Те же эпитеты постоянно прилагала моя мать к ровной и безлесной Дакотской прерии, где я провел часть моего детства. Тоскуя по своей родине, находившейся вблизи величественных гор со снеговыми вершинами и пышными сочетаниями пурпурных и синих тонов на склонах, моя мать, в сущности, жаловалась на то, что на горизонте прерий не видно гор; но так как на ее родине не было деревьев, их отсутствие ее не тяготило. Те же жалобы на пустынность и мрачность прерий я слышал от некоторых наших соседей; но они прибыли из лесов и тосковали по шелесту и тени листвы. Так как я вырос в прерии, я не замечал в ней никакой пустынности, и все эти жалобы казались мне лишенными смысла. Когда же впоследствии я попадал в лесистые или гористые местности, мне было не по себе: лес и горы лишали меня свободного кругозора, и я чувствовал себя стесненным и как бы запертым.